Мой адрес - Советский Союз! Том третий - Геннадий Борисович Марченко
— Ну здорово, Артист!
Он вышел из-за стола, протянул руку. Рукопожатие было крепким.
— Здорово, Сан Саныч!
— Чай будешь?
— Да не откажусь. Только не такой крепкий, как у тебя.
— Это понятно, тут привычка нужна, — согласился Прокурор. — Пойду чайник поставлю.
Вода в чайнике, похоже, закипела буквально через минуту, а ещё минуту спустя из кухни появился Прокурор со стаканом в одной руке и блюдцем с бутербродами в другой. Хм, не ожидал я от матёрого уголовника такого гостеприимства. В прошлый раз, хоть и закончилось всё душевно благодаря песням и моему скромному взносу в «общак», радовался про себя, что удалось унести ноги с воровской «малины». Могли ведь и мочкануть, запори я какой-нибудь косяк. Я бы, конечно, так просто не дался, но это же мастера своего дела, да ещё «борец» с ними был, я так и не узнал, как его звать. С таким быком я бы мог и не совладать.
Сегодня, кроме Прокурора, здесь никого, если не считать «вахтенного» в коридоре. И уж с ним бы одним, думаю, я бы справился, хотя нельзя исключать разного рода неожиданностей типа выплёвываемых лезвий, которые вонзаются в глаз соперника. Но надеюсь, переговоры будут конструктивными и пройдут в мирном русле. Тем более Прокурор настроен вроде миролюбиво, вон даже чай сам лично для гостя сварганил. В одной руке эмалированная кружка с коричневой жидкостью, в другой вазочка с кусками рафинада. И пахнет прилично, не трава типа грузинского.
— Твои песни сейчас по всей стране наша братва распевает, — сказал он, краем рта изобразив подобие улыбки. — А то, что ты автор — почти никто и не знает, разве что наши, кто был тогда. Не стали тебя палить, мало ли… Ну, рассказывай, что у тебя на этот раз стряслось? Не просто так ведь в гости зашёл.
— Не просто, — кивнул я, размешивая ложечкой в кипятке рафинад. — Понимаю, что нарушаю воровское правило: «Не верь, не бойся, не проси», но пришёл именно с просьбой.
— Так ты не вор, — снова усмехнулся как оскалился Прокурор. — Живёшь не по воровским понятиям, но пацан правильный. Так что говори, не стремайся.
Ну и выложил я всё, что знал. И чего не знал тоже. Мол, провёл бы ты, Сан Саныч, внутреннее расследование, выяснил бы, кто из твоих архаровцев на такое сподобился. Или не твоих. Всё равно ведь загонят вполцены, и это в лучшем случае, а деньги пропьют. Тут же единственная такая студия, можно сказать, на весь Урал. Сколько музыкантов надеялись записаться в ней, а теперь все надежды пойдут прахом.
— Слышал я, что вашу студию обнесли, днём узнал от своих людей. И ещё узнал, что залётные сработали, по наводке местных. Даже знаю, кого именно. Через него можно узнать, кто вашу аппаратуру вынес. И куда увезли. Может, постараются здесь её загнать, но не сразу, сейчас все ломбарды. не исключаю, что сработали по чьему-то заказу, слишком уж товар специфический. Но ментам, уж извини, никого сдавать не буду. Не по понятиям это будет. В общем, будут новости — дадим знать.
— Понял, — я едва удержался от вздоха. — Я тут на грев братве кое-что принёс, прими, Сан Саныч.
И положил на стол четыре 25-рублёвых купюры. Сегодня решил не мелочиться, вдвое подняв ставку по сравнению с предыдущим визитом. Тем самым как бы намекая, что дело серьёзное, это не квартирные воришки, как в прошлый раз, тут аппаратура и оборудование на многие тысячи, да ещё и валюту, видно, пришлось потратить.
— Ого, солидный взнос! — дёрнул бровью Прокурор, впрочем, не прикасаясь к деньгам. — Братва будет благодарна.
— Ну а я пойду, пожалуй, дела сегодня ещё кое-какие, — приврал я.
Просто не очень уютно было мне в такой компании. Ну о чём говорить с матёрым рецидивистом, пусть и настроенным к тебе вроде бы благожелательно? Интересы у нас совершенно разные, не в шахматы же мне предлагать ему сыграть. Так что своё дальнейшее пребывание в этом прокуренном помещении я считал бессмысленным. Впрочем, Прокурор и не пытался меня задержать. Пожал руку и пожелал удачи. Хотя немного остывший чай я всё же допил в несколько больших глотков — понравился.
На ночь глядя позвонил Ельцину, спросил, что нового по поводу ограбления студии.
— Следователи работают, — вздохнул тот. — Но не знаю, будет ли толк.
Вот и вся информация. А через несколько дней мне позвонили от Прокурора и пригласили, буде имеется такая возможность, прийти снова к нему в гости. Значит, есть какие-то новости по моему делу. И хотелось верить, что положительные.
Время было почти восемь. Полине сказал, что это был срочный звонок от Бориса Николаевича, просил подъехать зачем-то на студию.
— И я с тобой!
— Поль, не глупи, куда ты на ночь глядя в такую погоду?
Погода и впрямь была не ахти, с неба валил мокрый снег, и мне самому не очень-то хотелось покидать уютный дом с камином, в котором весело потрескивали полешки.
— Ну и что, я же с тобой, — не унималась жена.
— Солнце, тебе есть чем заняться. Кто обещал пельменей налепить?
— Ладно, — пробурчала она. — Только сильно не задерживайся.
— Постараюсь, любимая!
Чмокнул её в щёчку и помчался на воровскую «малину». Кстати, в той жизни вычитал на каком-то сайте, что слово имеет еврейские корни, как и многие другие уголовные жаргонизмы. «Малина» произошла от еврейского «мэлюна», обозначающего ночлег, убежище, укрытие. Слово немного видоизменили, и оно приобрело известное всем уркам — да и не только им — произношение.
В этот раз в коридоре дежурил тот же тип, что и в первое моё появление здесь когда-то. Смолил беломорину, сидя на подоконнике боком, рядом стояла баночка из-под майонеза, в которой были смяты несколько окурков. Он кивнул мне, после чего препроводил в комнату, где помимо хмурого Прокурора я обнаружил уже знакомого «борца» и ещё одного типа неопределённого возраста, которому можно было дать как тридцать, так и сорок с хвостиком. Тот баюкал перевязанное бинтом левое предплечье. Дым в комнате если стоял не столбом, то близко к этому. Сейчас одежда провоняет табачищем, так Полина меня на порог моего же дома не пустит. Хорошо, догадался старую куртку нацепить.
— А вот и Артист! Давно не виделись.
Сан Саныч первым пожал мне руку, вторым это сделал «борец». Тот, как мне показалось, намеренно стиснул мою ладонь покрепче, но я не уступал, продолжая сохранять на лице невозмутимую полуулыбку, пока
