Татьяна Апраксина - Изыде конь рыжь...
К вечеру доложат: управление разграбили, архивы сожгли, большая часть персонала разбежалась, директор департамента застрелился.
Андрей Ефремович мельком пожалел: те, что остались оборонять здание, наверняка из лучших были. Побочные потери. Господин председатель Совета министров тоже когда-то оказался такой побочной потерей: заговорщик, но не главный в заговоре; главным был император Михаил Третий... Они не знали. В комитете после акта спорили до скрежета зубовного, до драки. Канонир, помнится, криком кричал, что бить нужно было по кукле, по знамени, по государю. И что сейчас он все исправит. Пятилетнего наследника посреди войны самодержцем не назначит даже нынешняя кастрированная Дума - обойдемся малой кровью. Большинство - и сам Реформатский - было против: Царя-мученика только не хватало! И прыжков вокруг регентства...
В этом городе еще будет много мучеников, и незаслуженных в том числе, как и незаслуженно забытых героев. Революция, - а это, происходящее вокруг, было первой настоящей революцией в России, не переворотом, не политической подтасовкой властей, не дележом титула главаря промеж бандитов, - развивается по законам жанра. Господина Анисимова забудут еще до заката. Господина Лихарева похоронили уже трижды за день - в боях на Витебском и Финляндском вокзалах, потом у полицейского склада оружия: подорвал и погиб. Впрочем, он все равно воскреснет и будет жить вечно. В памяти, гхм, народной. А пока что он отдает приказы, десятки приказов - по телефону, через посыльных, лично членам Комитета, в который входит.
Хорошо, что есть несколько легковых машин - на них пока хватает топлива. Нужно быть везде. До завтрашнего утра нужно быть везде, а после завтрашнего утра нужно быть в здравом уме, с боевым настроем, с желанием драться. Помнить наперечет все ресурсы, все возможности, весь потенциал, который можно противопоставить новой власти. Противопоставить - или объединить. Предварительно все разграничено, но завтра в полдень будет настоящее сражение за этот город. А сейчас... как это называют на фронте? Артподготовка?
Три телефона наперебой захлебываются звоном. Пока работают - рукотворное счастье, телефонный узел тихо взяли под утро, еще до взрывов. Виктория Павловна управляет ими, гекатонхейрам подобна, а место вчерашнего хозяина этих апартаментов пустует.
- Его губернатор вызвал.
***В городе стояли столбы дыма, за окнами порой резко щелкало... если слышно, значит, почти рядом с Таврическим; надо же, едва не половину наличных сил стянули на охрану складов, звонили телефоны, бегали люди - "сорок тысяч одних курьеров", - ругался начальник канцелярии, все срочно в посыльные записались... никто ничего не понимал, а Петру Константиновичу приспичило отыскать не доехавший до места назначения вычислительный центр.
Да что тут искать, - думал секретарь, - принял кто-то колонну за продовольственную, и пиши пропало. Или Владимир Антонович, умный человек, догадался и дернул куда-нибудь из города вовсе, к тем же военным под крыло. Или сидят где-нибудь на окраине, нос высунуть боятся.
На звонок, однако, старое здание ответило. Раздражительная дама представилась Викторией Павловной, заведующей управленческой частью. Она же и сообщила, что Владимир Антонович как раз уехал в Таврический, где и должен оказаться в ближайшее время с поправками на погоду и положение в городе. То есть от получаса до Страшного Суда, добавил от себя секретарь. На том конце провода вздохнули и согласились.
Господин директор неизвестно чего, однако, по своему обыкновению, выбрал из двух вариантов третий - он возник в приемной ровно через двадцать минут, и это с поправкой на необходимость пристроить где-то мелкотравчатый лабораторный грузовичок и оставить пальто в гардеробной. И был немедля отправлен в святая святых, ибо секретарь надеялся, что господин генерал-губернатор устроит скандал, получит встречный, успокоится и станет доступен голосу разума в лице жандармского корпуса.
Явление доктора Рыжего и едва слышный из-за дверей начальственный рык и крик как-то успокаивали. Казалось, что вот, разразится начальственная гроза, и станет все по-старому - ну, хотя бы так, как было вчера.
В этот раз щелкнуло совсем громко - не то под самым окном, не то уже в здании... впрочем, бензин нынче скверный - может, у кого-то выхлоп икнул...
А господин директор уже стоял у стола и не по-хорошему внимательно смотрел на секретаря.
- Идите домой, Павел Семенович, - сказал он. - Идите, запритесь и не выходите, по меньшей мере, сутки. Впрочем, если у вас есть надежное место поближе, лучше туда. Улицы сейчас не безопасны. Хотя менее опасны, чем дворец.
Тот хлопок, очень громкий хлопок, он не под окном...
- З-зачем вы его убили? - спросил секретарь, и трижды проклял себя, тут же, сразу, на месте. Ведь можно было притвориться, что он ничего не понял, а теперь точно застрелит: свидетель, тревогу поднять может.
- Долго объяснять, - пожал плечами Рыжий и двинулся к выходу. - Вы идите домой, Павел Семенович, часа через два уж поздно будет.
- Спасибо, - механически отозвался секретарь и отпустил наконец большую кнопку под крышкой стола. Кажется, она была красной и точно электрической, а свет в Таврическом не отключали с Той Зимы.
Он снял со стены список внутренних номеров и обзвонил всех, от бухгалтерии до гаража, аккуратно ставя галочки. И всем говорил одно и то же: Петр Константинович убит, в городе мятеж, директор Рыжий сказал всем идти домой.
Ни шума, ни стрельбы за это время он не слышал. Впрочем, сторож гардеробной потом объяснил ему, что шума и не было, а просто на верхней лестнице столкнулся Владимир Антонович с господином Парфеновым и его людьми - и ушел с ними.
***Нурназарову очень хотелось вписать в будущий протокол: "Подследственный вел себя дерзко, бился головою о мебель и присутствующих", - но подследственный не бился ни обо что, а просто раскачивался на казенном стуле, и что-то в его манерах заставляло ожидать блатной истерики. С истинным, а не анекдотичным биением головой обо что попало, а особенно именно о мебель.
Не дело, а сказка: взят с поличным на месте преступления. Убил господина генерал-губернатора из вверенного ввиду занимаемой гражданином Рыжим должности оружия. Год назад можно было бы не церемониться, а там же, на заднем дворе, и расстрелять - но Евгений Илларионович беззакония не позволял.
- Итак, гражданин Рыжий... он же Мацюк Игорь Максимович; кстати, а почему вы имя из настоящей вашей метрики не взяли?
- Вам это действительно интересно? - удивился подследственный. - Потому что это не мое имя. Я бы на него даже откликаться не смог, не запоминалось.
Доброжелателен был подследственный несказанно. И проявлял всяческую готовность сотрудничать. Только отчего-то казалось, что сейчас поедет стена, и полезут в казенное помещение какие-нибудь полукартонные, но кровожадные динозавры из третьеразрядного хоррёра серии Б. Или откроет не Игорь не Максимович не Мацюк рот - и провалится сам в себя, оставив на стуле влажный красный комок вывернутой плоти.
Изрядно скверное вышло дело на Урале в 1988 году: внук горнопромышленника, единственный наследник хозяина края, нашел себе бедную мещаночку-сиротку, прижил с нею сына, с дедом рассорился, из дому ушел, она от неудачной операции в больнице для бедных померла, а он вскоре под машину попал. Зачин бульварного романа, да и только. Вот только дед "ублюдка" не в приют, не в монастырь определил, а просто на улицу, в декабре месяце. В феврале мальчишка неведомыми судьбами всплыл в Питере на вокзале, розыск не удался. Потом уже, когда и Акинфиев отдал концы, и начальник полиции Екатеринбурга в отставку ушел, дело получило ход. Десять лет спустя. Еще один роман. Герой романов, Оливер Твист Уральский, на этом скверном деле в Демидовский приют попал, а потом получил губернаторскую стипендию в университете.
Теперь такими сиротами, без всякого Диккенса, пруд прудить не получится, потому что мрут они слишком быстро. А тогда была история. Дорожка, впрочем, оказалась не по Диккенсу кривой и свилась в петлю.
- Что вы можете заявить по существу дела?
- Ничего. Разве что... вы рабочий стол покойного проверили?
- Какое это имеет отношение к обвинению?
- К обвинению - ни малейшего, к процедуре - прямое.
И вот так вот - четыре часа кряду, все отпущенное на непрерывный допрос время. Светская беседа, намеки и шуточки. Подследственный морщился, когда Нурназаров курил, зато с удовольствием пил со следователем несладкий чай, говорил о чем угодно, и все вопросы обо всем, кроме убийства губернатора, соскальзывали с него, как вода с гуся. Пришел, увидел, застрелил.
Далее по процедуре полагалось сделать перерыв на час. Рустама ждал обед, Рыжего, что забавно, тоже - по той же процедуре. Кухня в особняке на Очаковской была одна, арестантов, кроме сегодняшнего, не содержалось - все задержанные на улицах поступали не в главное здание, а в фильтрационный центр при казармах, где и надежнее, и медики под рукой. Вряд ли бы кто-то стал бы готовить для Рыжего отдельную баланду. Так вместе и обедали; Нурназаров, впрочем, заставил подписать, что подследственный против нарушения процедуры возражений не имеет. Адвокаты в Петербурге до сих пор не вымерли; хорошему юристу даже нынешний мятеж не помешает.
