Анатолий Спесивцев - Вольная Русь

Единственное, что бросилось в глаза — достаточно частые вспышки выстрелов с поля по крепости. Гиреевцы старались прикрыть стрельбой своих, пользуясь тем, что их с валов видно не было — близко к Созопольским укреплениям они не подходили и после выстрела имели возможность незаметно (тьма!) сменить позицию — а казаки сменить место не могли. Размеры крепостцы позволяли стрелять в поле одновременно не более чем трети её гарнизона.

Адреналин бурлил в крови, требовал энергичных физических действий — рубки саблей или, хотя бы, многоэтажного мата на повышенных тонах, а мозги напрочь блокировали подобные инициативы — негоже самому Москалю-чародею так себя вести. Аркадий метался по каземату от бойницы к бойнице, будто тигр в клетке.

«Может для кого-то и в радость руководить войсками в бою, а мне такого счастья и даром не нужно. Ей-богу, сам бы приплатил, только бы не оказываться в подобной ситуации. И, как не смешно, меньше всего меня волнует опасность для собственной тушки, хотя, разумеется, подыхать не хочется, а уж попадать в руки таких оппонентов… тем более. Зато просрать дело, загубить оборону, пропустить турок на север — Господи, сохрани! Съездил отдохнуть, называется. Да фокусы беременной жены и прогрессорские хлопоты — детсадовский утренник по сравнению с нынешними напрягами. Как же не вовремя ушли Татарин и Гуня!»

Будто наверху кто сжалился над несчастным попаданцем, одновременно образовались просветы и в тучах наверху и в облаках дыма возле Центрального бастиона. Картина ему открылась, можно сказать, эпическая. Или достойная для отображения в крутом голливудском блокбастере. На относительно нешироком участке сотни, а может быть и тысячи воинов прорывались ко рву и бросали в него мешки с землёй. За короткое время двое, как минимум, полетели в ров то ли поскользнувшись, то ли поражённые пулей или картечью, но никого из наступавших это не смутило. Многие, сбросив ношу, тут же подбирали невдалеке у недошедших другую и пытались кинуть и её. Не всем это удавалось — оборонявшиеся отнюдь не оставались сторонними зрителями, палили во врагов с огромной для тех времён скоростью. Стреляли и попадали. А ведь упавшие вниз в этом месте, шансов на выживание не имели — ров здесь был такой же глубокий, как и в других местах, но из-за значительного возвышения рельефа над уровнем моря вода блестела в нём на самом дне. Ни вылезти, ни — мокрому-то в холодрыгу — пересидеть вне зоны обстрела.

Бросилось в глаза Аркадию и разномастность наступавших. Среди них имелись не только янычары разных орт, но и спешившиеся сипахи, азапы (пехота призывавшаяся только на войну), какие-то другие разновидности ранее османских, а теперь гиреевских войск. Причём нельзя было не отметить решимости врагов. Ружья и пушки казаков оставляли мало шансов даже для одного прохода ко рву с мешком, при немедленном отступлении, находиться же в расстреливаемом пространстве дольше, означало идти на верную смерть.

«Фактически они жертвуют своей жизнью, чтоб их товарищи могли добраться до наших глоток. Пусть в запале боя, не подумав, но подавляющее большинство в таких условиях драпало бы прочь, не чуя под собой ног. Да… есть-таки порох в пороховницах у турок, не пропали у них воля и гордость, попьют ещё они у нас кровушки. Одно хорошо, здесь-то ров морем не заилен-засыпан, всей гиреевской армии не хватит его ликвидировать при таких потерях».

Видимо похожая мысль посетила и султана Ислама или верхушку оджака, вскоре приступ прекратился. Завыли духовые инструменты гиреевцев, забили большие барабаны, мгновения назад бестрепетно шедшие навстречу смертоносному огню, воины бросили мешки, не донеся их до цели и стали организованно отступать, пытаясь прихватить с собой раненых. Защитники никакого благородства проявлять не думали — палили в отступающих выносящих с поля боя раненых, стараясь, прежде всего, уничтожить побольше врагов.

Чтобы не мучиться от нестерпимого ожидания, сразу после отхода гиреевцев Москаль-чародей развил кипучую деятельность. Первым делом, разослал гонцов по бастионам и валам с требованием отчитаться о потерях и приказом потушить факелы над бастионами. При отсутствии штурмующих огни на вышках уже скорее мешали рассмотреть происходящее в поле и помогали врагам — обстрел укреплений из ружей не закончился и после прекращения приступа, хоть и стал куда менее интенсивным. Естественно, казаки относились к этому не с монашеской кротостью — сами пытались уничтожить не желающих успокоиться противников.

Затем, в ожидании сведений, начал рисовать таблицу потерь по участкам обороны, прислушиваясь краем уха к звукам извне. Послушав некоторое время не такую уж редкую перестрелку, Аркадий вспомнил, что валы-то и бойницы бастионов полны защитников, что не может не приводить к дальнейшему существенному росту потерь. Пришлось посылать новых гонцов по оборонительной линии, с приказом отвести две трети бойцов в казематы для отдыха, а большинству из оставшихся присесть на лавки для заряжающих, где вражеские пули их достать не могли.

— Скажите еще, чтобы у бойниц остались токмо наилучшие стрелки из числа тех, у кого глаза и ночью не слепнут! — подчеркнул в наставлении посланникам Москаль-чародей при этом. — И чтоб пушкари не смели и носа наружу высовывать, пока нового приступа не будет!

«Судя по количеству трупов у этого бастиона, потери атакующие понесли серьёзные, вряд ли ещё без артподготовки сунутся. Эх, как жаль, что осветительные ракеты довести до ума не удалось! При искусственном освещении всей линии обороны мы бы их куда больше положили, о ночных штурмах и думать турки бы забыли. Не судьба. Надо будет утром озаботить старшину и подсчётом вражеских трупов, причём, желательно по «родам войск»: по отдельности янычар, талибов, сипахов, наёмников-азапов… А казачки пусть отдыхают, не сомневаюсь, большая часть этих сорвиголов и поспать этой ночью сумеет — что для них подобный бой? Они и не в таких переделках участвовали».

Казачьи потери оказались также немаленькими. Больше сотни убитыми, почти полусотня ранеными, немалая часть которых — Аркадий в этом не сомневался — не переживёт грядущий день. И калибр у местных ружей очень уж серьёзный, и уровень медицины далёк от того, какой был в покинутом им мире.

Повозившись с составлением таблицы потерь, с удивлением обнаружил, что на валах, которые расположены чуть в глубине позиций, погибло значительно больше людей, чем на выдвинутых вперёд бастионах. Поломал немного голову над этой загадкой и решил, что это произошло либо из-за ослепляющих огней над бастионами, мешающими прицелиться в их защитников, либо из-за куда большей высоты укреплений узлов обороны — стрелять вверх или вниз из кремнёвки вообще невозможно, даже относительно небольшой наклон ружья мог быть помехой.

Возбуждение от штурма спало и где-то к середине ночи наказного атамана стало клонить ко сну. Может часа в два, а возможно и в полчетвёртого. Время — без объективных его измерителей — процесс очень субъективно воспринимаемый. То несётся вскачь — ни на каком жеребце не догонишь, то ползёт медленнее самой обожравшейся улитки. Посомневавшись, завалился спать прямо в каземате и дрых без задних ног. Отдыхал бы и куда дольше, но залпы гиреевской артиллерии разбудили разоспавшегося атамана лучше всякого будильника.

Пробуждение получилось… нештатное, такое разве злейшему врагу пожелаешь. Что ему снилось, Аркадий не запомнил, но, судя по всему, пушки загрохотали именно в момент так называемого быстрого сна. Вскочив с лавки как подорванный несколько секунд не мог понять, где находится и что же здесь происходит? Сердце заработало, будто при спринтерском забеге от матёрого секача, во рту пересохло, а вот глаза поначалу ничего рассматривать не желали. Да и виски сдавило, будто римский папа ему не высокий орден, а невидимого всем инквизитора с пыточным инструментом прислал и тот всерьёз взялся за дело. Ко всему прочему, мочевой пузырь сигнализировал о переполненности и требовал немедленного облегчения.

Наконец, осознав, где, что и когда, немного успокоился.

«Ой-ёй-ёй! Знаменитым колдунам и атаманам уссыкаться не положено! Не поймёт здешний электорат таких сдвигов в детство. А это чревато крупными, скорее всего фатальными неприятностями. Ох уж эта демократия, одни неприятности от неё, даже если она не липовая, как в ХХ веке, а самая натуральная, прямого действия».

Под размышления, если это так можно назвать, на соответствующую тему, Москаль-чародей сбегал в отхожее место и затем уже смог уделить внимание другим, не таким неотложным проблемам. Например, весьма сильному вражескому артиллерийскому обстрелу крепости и укрепления, в котором его эта канонада застала. Первым делом он заказал кофе. Хотел было пошутить, произнеся замогильным голосом: «Поднимите мне веки!», однако вовремя притормозил. Гоголя здесь никто не читал и вряд ли сможет прочитать, зато повод к дурным мыслям вышел бы знатный. Аркадий почаще старался себе напоминать, что здесь нередко атаманов забаллотируют кистеньком по голове, с необратимыми для бывшего руководителя последствиями.