Андрей Мартьянов - Вестники времен

– Это наши, немецкие монеты, – лениво ответил Гунтер. – В Германии их делают.

Тут сэр Мишель споткнулся от неожиданности о валявшийся возле края дороги булыжник, спрятавшийся в широких листьях мать-и-мачехи. Джонни ему еще не говорил откуда он пришел, и что там раньше делал.

– А ты в Германии… кто? – осторожно поинтересовался рыцарь. Это надо же, оказывается повелитель дракона родом из земель христианских. Да еще и лежащих не столь далеко. – Я хочу сказать, кто ты у себя в стране? Барон, да? Или может быть даже граф или герцог?

– Не герцог, это точно, – отозвался Гунтер. – А вообще-то я военный. Разве ты не понял еще?

– Так, – сэр Мишель погладил ладонью лохматый затылок, соображая. Больше всего он боялся снова сказать невпопад. – Дворянин, военный… Значит, рыцарь?

– Нет, не рыцарь. Просто солдат.

– Ясно, – с облегчением вздохнул сэр Мишель и улыбнулся, – теперь я понял. Ты – оруженосец, еще не принявший рыцарского посвящения.

Гунтер закатил глаза, проворчав под нос неразборчивое немецкое ругательство. Дурацкая болтовня нормандца его уже здорово утомила. Пытаясь не слушать сэра Мишеля, пустившегося в малопонятные рассуждения о тонких различиях меж благородным рыцарством и не менее благородными, но все же стоящими ступенькой ниже оруженосцами, Гунтер с интересом оглядывал пшеничное поле. Здесь, ближе к деревне хлеб уже стали убирать – среди колосьев виднелись фигуры жнецов в простых холщовых одеждах. Мужчины срезали пучки колосьев и кидали их по левую руку, а шедшие позади женщины и дети выбирали ядовитые стебли пикульника, василька и прочих сорняков, и ловко увязывали снопы. Прямо как на картинах фламандских художников…

Слева потянулся лужок, сбегавший к дороге. На нем паслось небольшое стадо бурых коров, часть из них лежала в густой высокой траве, монотонно двигая челюстями, остальные лениво переступали, пощипывая сочные стебли. Между ними резвились два подросших бычка – бегали друг за другом, бодались, взбрыкивая и мотая лобастыми головами со смешными мохнатыми бугорками рогов. Здесь же бродило десятка с два овец, несколько подобрались к самой дороге и разноголосо заблеяли при виде людей. Гунтер разглядел пастуха – он поднялся, снял шапку, такую же, как у проезжавшего недавно крестьянина и отвесил поклон. Сэр Мишель легонько кивнул головой и прошествовал мимо овец да застывшего со шляпой в руке пастуха, надменно задрав подбородок.

«Ну, петух!» – фыркнул про себя Гунтер и помахал крестьянину рукой. Тот снова поклонился, на этот раз специально ему.

– …так неужто император Фридрих Рыжебородый стал такие странные монеты делать? Эвон, буквы непонятные… не совсем понятные… – вслух рассуждал сэр Мишель. – И зачем это германскому императору нужно? Джонни, а много у вас на эти деньги можно купить?

– На выпивку хватило бы… – признался Гунтер, расстегивая верхнюю пуговицу на рубашке. По небу плыли легкие кучевые облачка, солнце палило нещадно, и германец подумывал уже о привале где-нибудь в тени. До деревни было уже совсем недалеко, и решив, что отдохнет там, Гунтер прибавил шагу, поторапливая сэра Мишеля. Тот, решив, наконец, что рассмотрел серебряные марки во всех подробностях, спрятал их за пазуху и успокоился.

– Слушай, Джонни, ты хотел бы стать когда-нибудь рыцарем? – сэр Мишель живо представил себе Гунтера на коне, при кольчуге и длинном копье.

– Раньше хотел, – ответил Гунтер, вспоминая детские мечты. «Сейчас он предложит посвятить меня в рыцари, или в крестовый поход, чего доброго позовет» – усмехаясь про себя думал германец.

– Я мог бы посвятить тебя в рыцари, – гнул свое сэр Мишель, – но для этого ты должен доказать мне, что достоин такой великой чести…

«Не пойму, чего он добивается?» – промелькнуло в голове Гунтера, тем временем нормандец продолжал:

– Ты должен будешь носить мое оружие, чистить доспехи, прикрывать меня сзади в бою… А за это, если окажешься достоин, станешь однажды рыцарем, и сможешь сам завести себе оруженосца! – закончил сэр Мишель, останавливаясь в тени большого дуба, растущего на самой границе деревни. – Ну, что, передохнем здесь?

Гунтер молча уселся на траву, прислонившись к мощному стволу дуба. Сэр Мишель пристроился рядом, поглядывая на германца – что скажет он на его заманчивое предложение? Ведь не каждый же день простому солдату встречаются благородные рыцари, предлагающие стать оруженосцем и испытаниям-то особо не подвергая! О драконе, ангелах и демонах он уже успел позабыть. Наконец, Гунтер заговорил, правда, совсем не о том:

– Слушай, а кто у вас тут… управляет?

– В деревне-то? – отозвался сэр Мишель.

– Ну, есть здесь какой-нибудь магистрат, управа… – Гунтер уж и слов подобрать не мог, чтобы втолковать глупому нормандцу свою мысль.

– Магис-трат… – задумчиво повторил рыцарь. – Управа… А, понял! В деревне всем управляет приходской священник – споры решает, суды вершит мелкие…

– Так что же, никакой власти нет? – удивился Гунтер, не представляя, как священник может решать дела мирские.

– Ну, как же! – досадливо воскликнул сэр Мишель. – Власть есть – духовная! А если какое крупное злодеяние свершилось или спор сложный – вон замок сэра Бреаля, – сэр Мишель ткнул большим пальцем в сторону башен. – А у него право низшего и среднего суда.

Гунтер вспомнил троих всадников и спросил:

– А эти трое – бейлиф с помощниками – чего приехали?

– Ну, видать что-то совсем уж непотребное произошло, – авторитетно заявил сэр Мишель, сорвал тонкий стебелек мятлика и сунул его между зубов. – Ведьму поймали, или разбойника какого. Вешать будут или заберут с собой, в город. Пойдем посмотрим?

Гунтера передернуло от такого равнодушия – можно подумать, что тут по пять раз на дню жгут, вешают, рубят головы… Ну, с этим ладно, а вот как он пойдет к священнику и скажет: мне, мол, нужно срочно связаться со штабом авиационной эскадры StG1 германских ВВС… Ерунда какая-то!..

Гунтер решительно поднялся на ноги, кивнув сэру Мишелю, и направился к церквушке.

– Это приход святого Томаса, – объяснял сэр Мишель, шагая рядом с Гунтером. – А служит здесь отец Дамиан, человек добрейший, но я его мало знаю.

– А с чего ты тогда взял, что добрейший? – спросил Гунтер.

Сэр Мишель неохотно рассказал, что в прошлом году, зимой, пьяный, свалился с лошади неподалеку от деревни, да так и замерз бы в сугробе, не проходи мимо настоятель прихода святого Томаса. Отец Дамиан дотащил его до деревни сам, а там устроил в своем доме, отогрел, привел в чувство. Потом даже исповедал и грехи отпустил. Вот какой добрый. Правда тогда рыцарь в пьяном беспамятстве потерял перстень, подаренный некогда его предку самим герцогом Вильгельмом в благодарность за доброе служение в битве при Гастингсе.

– При Гастингсе? – переспросил Гунтер. – А это когда было-то?

Сэр Мишель задумался, подсчитывая, и четко сказал:

– Сто двадцать три года назад, в тысяча шестьдесят шестом. А ты разве не знаешь, как Вильгельм Нормандский победил короля саксов Гарольда?

– Да, что-то было такое… – пробормотал Гунтер. – Давно очень.

– Я же говорил! – вдруг радостно закричал сэр Мишель. – Вешают! Да еще, по-моему, сарацина! Вот это да!

Окончательно сбитый с толку Гунтер узрел небольшую толпу крестьян, человек в двадцать, собравшихся перед церковкой. Сложенная из больших тесаных камней известняка, церковь производила странное впечатление – подобной архитектуры Гунтер никогда не видел. Здание было старым, приземистым, почти без украшений, с двускатной крышей, выложенной крупной серой черепицей. Над алтарным фасадом возвышалась невысокая узкая башенка с колоколом, подвешенным под остроконечной крышей с простым деревянным крестом на коньке. Фундамент был почти полностью скрыт в густых зарослях чистотела. Церковь окружали молодые ясени, один из которых выделялся необычным раздвоенным стволом с толстыми крепкими ветвями. Как раз вокруг этого дерева и происходило действо.

Остановившись неподалеку, так, чтобы хорошо было видно, Гунтер отстраненно наблюдал, как бейлиф сэр Аллейн д’Эмери, высокий темноволосый человек лет сорока-сорока пяти, потрясая желтоватым свитком, толкует на старофранцузском нечто непонятное, но явно гневное и обвинительное. Рядом с бейлифом стояли два помощника, они держали под локти связанного человека, а позади них высился здоровенный бородатый громила в грязной рубахе и кожаном потертом переднике, похоже, кузнец, выполнявший роль дополнительной охраны.

«Зачем полиции мечи? – напряженно думал Гунтер, разглядывая сэра Аллейна. – Почему они все так одеты? Кто, в конце концов этот… которого вешают? Да и за что?»

Германец всмотрелся в смуглое, замызганное лицо несчастного, с распухшей подбитой губой и заплывшим глазом. Он был одет в до невозможности драный халат, едва прикрывавший темное костлявое тело, видневшееся сквозь рваные дыры, веревки глубоко врезались ему в грудь. Очевидно, человек отчаянно сопротивлялся, прежде чем его удалось схватить и связать, да и теперь все еще не смирился с уготованной ему участью. Здоровый глаз, угольно черный, в обрамлении длинных ресниц злобно сверлил собравшихся крестьян, при этом женщины отталкивали детей за свои спины, оберегая их от страшного взгляда неверного; губы его кривились, ноздри широко раздувались, время от времени он дергался, приседая и выворачивая острые плечи, но сержанты бейлифа крепко держали его, а стоявший позади кузнец лениво тыкал увесистым кулаком неспокойного пленника в спину. Тот только тряс спутанными черными, как смоль, волосами и скалил окровавленные зубы.