Сергей Конарев - Балаустион

— Ты сказал, что этот… Исад, — сын эфина… эфона….

— Эфора.

— Кого? Кто такие эти эфоры? Прости глупую афинскую девушку, плохо разбирающуюся в государственном устройстве спартанцев.

— Ах, полно вам язвить, милая девица! По поводу государственного устройства: Спарта не совсем настоящая монархия, хоть и имеет царей. Абсолютную власть цари имеют только на войне, за пределами Лаконики, а в мирное время их полномочия сильно урезаны двумя другими коллегиями: герусией и эфориатом.

— Вспомнила! Я даже знаю, это называется — олигархия!

— Точно, власть немногих. Так вот, герусия — это совет старейшин, всего тридцать человек. Два места в герусии по традиции занимают цари, остальные двадцать восемь геронтов — это патриархи знаменитейших спартанских родов, в основном замшелые старцы. В руках геронтов — вся законодательная власть. Существует, кроме того, коллегия из пяти эфоров. Они исполняют судебную власть и контролируют деятельность прочих должностных лиц, в том числе и царей. Бывали случаи, что эфоры накладывали на царей огромные штрафы или вообще отстраняли их от власти. Многие считают, что реальные правители Спарты — это эфоры, а вовсе не цари.

Леонтиск поймал себя на том, что отвечает на одном дыхании, как учителю в агеле, и запнулся. Эльпиника ничего не заметила.

— Великая Богиня! Какие сложности! — протянула она. — И как цари терпят такое обращение?

— Терпят, а что им остается, — усмехнулся Леонтиск. Но не все. Клеомен Великий, например, просто взял и перебил эфоров, и коллегию их закрыл….

— Великий? — улыбнулась Эльпиника. — Даже я, девица, знаю, что Великим называют македонского царя Александра, завоевавшего полмира.

— Для спартанцев Клеомен из рода Агиадов куда более велик, чем Александр, победитель персов. Он принял Спарту слабой, униженной и обезлюдевшей, — произнося это, Леонтиск понимал, что подражает пафосному стилю сурового Гермогена, секретаря самого царя Павсания, углубленно преподававшего историю наследнику и его неразлучным «спутникам». — Граждан оставалось менее тысячи человек, причем владела почти всей землей меньшая часть из них. Эти немногие богачи, забыв древние лакедемонские добродетели, вели жизнь, полную роскоши и порока. Остальные лакедемоняне, опутанные нуждой и долгами, озлобленные и жалкие, не гнушались любого злодеяния или бунта. Клеомен устранил это неравенство, отняв землю у богатых и вновь разделив ее на девять тысяч участков, как было заповедано Ликургом. Чтобы возродить сословие гоплитов, гордость и силу Спарты, Клеомен распределил эти участки между гражданами, к числу которых были приписаны более восьми тысяч достойнейших периэков и избранных иноземцев. Также по всей Мессении было нарезано пятнадцать тысяч участков для соответствующего числа новых периэков, которыми стали освобожденные илоты.

— Илоты — это рабы?

— Ну, почти… Хотя не совсем. Они — эллины, потомки местных жителей и соседних мессенцев, некогда покоренных спартанцами. Юридически илоты не рабы — их нельзя продавать, покупать или лишать жизни. Скорее они слуги лакедемонян — бесправные, но полусвободные. Раньше илотов в Лаконике было великое множество, десятки, а может, и сотни тысяч человек. Но Спарта, захиревшая после поражений от беотийцев, больше не могла повелевать такими массами илотов, и они разбегались кто куда. Едва ли не половину всех оставшихся к своему правлению илотов Клеомен сделал периэками. Эти новые граждане, неодамоды, храбро сражались за Спарту в войне против ахейцев и македонян и доказали, что не зря удостоены этой чести. Сейчас илотов в Спарте осталось едва ли несколько тысяч, они работают на царских полях и обеспечивают нужды государства. А частные граждане покупают себе обычных рабов, благо эфор Гиперид наладил прямую их поставку с Делоса.

— Довольно о рабах! — со смехом воскликнула Эльпиника. — Я узнала о них больше, чем хотела! Хотелось бы услышать продолжение подвигов Клеомена.

— Кроме возрождения числа граждан, Клеомен аннулировал все долги, уничтожил эфорат и ослабил герусию, сделав так, что голоса царей стали равны голосам всех остальных геронтов, — послушно заговорил Леонтиск. Клеомен Агиад был его любимым историческим героем, и о нем молодой афинянин мог говорить бесконечно. — И кроме того, он восстановил лаконскую систему воспитания молодежи, к тому времени практически позаброшенную. Еще сто семьдесят лет назад он мечтал о том же, чего сейчас пытаются добиться Эврипонтиды — возвысить Спарту, объединить вокруг нее эллинов и вышвырнуть из Греции как прочно обосновавшихся в ней македонян, так и зачастивших с «освободительными походами» римлян. Ахейский союз, уже тогда претендовавший на роль главной силы в Пелопоннесе, попытался остановить Клеомена. Но не тут-то было: охваченные гордостью новые лакедемонские граждане сражались с великой доблестью, и по всему Пелопоннесу идеи молодого спартанского царя находили горячее одобрение среди все большего числа эллинов. Крупнейшие города союза Коринф и Аргос приняли гарнизоны Клеомена. И тогда Арат, стратег Ахейского союза, подлейший из людей, видя, что поражение не за горами, предал свой народ, вызвав в Пелопоннес царя Македонии Антигона.

— Тихо, тихо! — прошептала Эльпиника, глядя на него изумленными глазами. Леонтиск только сейчас понял, что последние слова прокричал в полный голос. Кровь прилила к его щеками, руки сжались в кулаки, а глаза были подернуты дымкой.

— Клеомен и его храброе войско долго сопротивлялись объединенным силам македонян и ахейцев, но постепенно все города Пелопоннеса были потеряны и македонская армия двинулась на Спарту. У городка Селассии тридцатитысячная армия Антигона и двадцать тысяч гоплитов Клеомена сошлись в жесточайшей битве. Речь шла о самом существовании Лакедемона — таким, каким он был издревле и возродился вновь. Клеомен, стоявший в центре, опрокинул противостоящую ему фалангу и погнал дрогнувших македонян, избивая их в бегстве. Но правый фланг спартанского войска, возглавляемый братом Клеомена, был окружен и изрублен. Узнав об этом, лакедемонский царь пришел в отчаяние, но тут гоплиты из периэков, бывших илотов, окружили его и громкими криками потребовали вести на врагов. И они ударили на праздновавший победу левый фланг македонян, и в кровавой рубке оттеснили их, и собрали своих павших. Ночь разделила противников. Хотя половина лакедемонского войска полегла, с наступлением утра Клеомен был готов продолжить битву. Но в это время к Антигону прибыл гонец, сообщивщий, что в Македонию вторглись полчища иллирийцев и дарданов. Потерявший, как и Клеомен, половину армии, Антигон решил более не искушать судьбу и отправился защищать родину. Это была победа, хоть и купленная горькой ценой. Лакедемон устоял, остановив врага мужеством и силой оружия. Герои-периэки после Селассии получили за доблесть права граждан, так как множество участков лишились своих хозяев. Это было последнее, что успел сделать великий царь спартанцев. Не прошло и года после Селасии, как его прямо на общественной трапезе внезапным ударом меча в живот убил один из озлобленных потерей земли спартанских аристократов. Много говорили о том, что руку нападавшего направляло золото Арата, боявшегося силы Клеомена и популярности его идей. Достоверно об этом ничего не известно, так как самого убийцу тут же изрубили в кровавые ошметки обезумевшие от горя телохранители царя. Траур по герою сменила кровавая склока за власть, закончившаяся воцарением малолетнего сына Клеомена при опекуне Маханиде, человеке влиятельном и жестоком. Маханид не имел и четверти клеоменова полководческого таланта и умения вести за собой людей, а пренебрежительная надменность оттолкнула от него многих новых граждан. Итог был плачевен — ахейцы разбили лакедемонян и подошли к самому городу. Маханид был убит, и Филопемен, стратег ахейцев, продиктовал унизительные условия мира. Спарта лишалась плодороднейшей Мессении и прочих владений вне Лаконики, принимала обратно всех изгнанных при Клеомене и восстанавливала ненавистную власть эфоров — надзирателей за царями. Власть эфоров была даже усилена — с тех пор они избираются не на год, как прежде, а пожизненно. Богатство, алчность и раздор вновь вернулись в Спарту, но благодаря Клеомену она до сих пор имеет и многочисленное сословие гоплитов и агоге — знаменитую систему воспитания воинов. Опробованную мною на собственной шкуре, между прочим! Хвала богам, что Спарта такой консервативный полис! — щегольнул Леонтиск ученым словцом.

— Консе… какой? — не оценила его умствований Эльпиника.

— Ну, город, в котором свято соблюдаются традиции и старинные установления, даже законы Ликурга, принятые в незапамятные времена, и никакие перемены не приветствуются. Например, согласно этим законам гражданин сам не воспитывает своего сына, а отдает его в агелу, государственную военную школу, где его отпрыск воспитывается, независимо от положения отца, на равных со всеми правах. Сыновья возвращаются в семью, только став воинами, то есть успешно завершив обучение и получив назначение в один из отрядов.