Александр Нотин - Исход. Экскурсия в мегаполис (журнальный вариант, издание "Шестое чувство")
Верю в тебя, Антон. Верю в душу твою, мудрость не по годам, опыт и командирский талант. Слушайся Бога — Он направит и подправит тебя в нужный момент. Святые Отцы учат нас, грешных: «Не враг силён — мы слабы!» А слабы мы, когда в беспамятстве и гордыньке, по собственной дурной — иначе и не скажешь! — самоуправной воле, уподобляясь несмышлёным детям, отрываемся от крепкой и любящей руки Господа и подставляемся под прямые, кинжальные удары «огненных стрел» врага. «Бог спасает нас не без нас!» — ещё одна мудрость Отцов. Прости уж меня за многословие — знаю, что сказанное для тебя не ново. Но поверь, по себе знаю, как трудно человеку держать себя в постоянном духовном тонусе, не рассеиваться, не расслабляться, следить за состоянием своей связи (религии) с Богом. Блюдите, яко опасно ходите! — предупреждает нас апостол Павел. Без Бога ничего мы не можем. Именно в моменты внутренней расслабленности, когда кажется (это слово я бы подчеркнул дважды!), что всё в порядке, духовная связь с Творцом может ослабнуть и даже прерваться, и мы, уже не чая себя, остаёмся один на один с лютым и коварным врагом. А он — льстец и лжец, отец лжи. Слуги его, духи злобы поднебесной, живут тысячи лет и знают наши слабости, как мы знаем «Отче наш».
Прошу тебя: не оставляй сердечной Иисусовой молитвы — она и взбодрит, и просветит, и защитит на всякий час. Да пребудет с тобой благодать Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков!»
«Да, брат, — сознался себе Антон, перечитав последние строки записки владыки Феогноста, — дожил ты до светлых денёчков! Владыка, находясь в Москве, за пятьсот вёрст от «Подсолнухов», видит состояние твоей души лучше, чем ты сам. И он тысячу раз прав: я и впрямь успокоился, разомлел, расслабился. Поверил предательскому затишью. Молиться стал меньше и хуже — с прохладцей, с мыслями отвлечёнными…».
Антон знал за собой эту молитвенную недобросовестность; знал за ним её и владыка, вот и предупреждал, загодя упреждал возможные последствия. Незримая духовная связь, накрепко соединившая их сердца много лет назад, вновь принесла неоценимые плоды. Генерал почувствовал её целительное действие. Владевшая им, хотя и прикрытая показной активностью, апатия последних дней оставила его — то ли под напором вразумляющих слов владыки, то ли под незримыми лучами его молитвенной помощи. Ватная пелена спала с души. «Господи, Иисусе Христе, Сыне божий, помилуй мя, грешного!» — прошептал он машинально. Не устами, не умом, нет, самим сердцем, и сердце его ответно встрепенулось, наполнилось живительным теплом, ясностью и покоем, дарованным небесным Отцом. Сколько длилось это состояние восстановленной близости, в котором непостижимым образом сплелись любовь и сокрушение, восторг и смирение, радость и тишина? Антон едва ли смог бы точно сказать. Секунду? Минуту? Десять минут? Он даже не удосужился взглянуть на часы. Какая разница? Эти мгновения стоили всех его знаний и наград, стоили и самой жизни его, но даже готовность к самопожертвованию не имела теперь решающего значения, ибо и собственная жизнь давно не принадлежала ему. Когда-то он был солдатом империи, возможно, одним из последних. Теперь и до конца дней он — воин Христов, и только один Полководец отныне ведёт его в бой, только Он ведает его пути, определяет решения и отсчитывает оставшиеся сроки.
…«Та-а-к, вернёмся к плутонию», — генерал открыл последнюю справку и углубился в чтение. Кое-что и о ядерном оружии, и о ядерных материалах он, конечно, знал: изучал сначала на военной кафедре в МГИМО, затем, более предметно, на курсах ускоренной спецподготовки в Псковской воздушно-десантной дивизии, куда угодил в начале 80-х в самый разгар афганской войны. Тогда на войну он не попал — Бог миловал. Зато пришлось изрядно попотеть на марш бросках, стрельбищах, тренажёрах и борцовских коврах, форсированно, с сотней таких же, как он, переводчиков с арабского и фарси, пройти курс десантной подготовки и совершить полтора десятка прыжков с Ан-2 и Ил-76. Научился стрелять, взрывать и убивать ударом ладони. На всю оставшуюся жизнь запомнил мудрое высказывание вечно пьяного врача медсанчасти: «Лишний удар о землю ещё никому здоровья не прибавлял!» Справедливость последней сентенции Антон постиг на себе: два последних ночных прыжка обернулись для него серьёзной травмой позвоночника. Что-то там сместилось и сплющилось. Потом вроде бы боль отступила. Бурные политические баталии 90-х, Чечня и тяжёлое многолетнее похмелье в развратной Москве и вовсе не располагали к лечению, хотя болезнь всё сильнее напоминала о себе, давила и терзала его кости, отзывалась мучительной бессонницей и болевыми спазмами, особенно в стылое московское межсезонье. Когда совсем опустился на дно и бомжевал, довёл себя почти до инвалидности, и лишь бегство в «Подсолнухи», посты и молитвы, бани и травы отца Досифея вкупе с ежедневными, сначала щадящими, а потом до пота, зарядками поставили его на ноги. Боль не утихала ни на минуту, но он сжился с ней, изучил её повадки, безошибочно угадывал её визиты, в какой-то мере даже был ей благодарен: она, как заноза, не позволяла ему ни на секунду утратить контроль, дисциплинировала и, может быть, служила той крепкой уздой, которой Божий Промысл однажды «взнуздал» его распущенную и разболтанную душу, чтобы… уберечь от худшего.
Антон встал, прошёлся по кабинету, машинально подтянул увесистые гири на напольных часах, сделал пару-тройку растягивающих упражнений и вернулся к чтению справки.
Итак, плутоний-238. «Редкая гадость» — кажется, так называл этот изотоп бомбового 239-го плутония полковник Алифанов, замначальника кафедры военной подготовки МГИМО, отвечавший за курс ОРП (оружие массового поражения). Полковника любили — за доброту и врождённую интеллигентность, качества, которые он сохранил даже в суровой армейской среде советского образца. На занятиях он почти не скрывал ненависти к своему предмету: описывая поражающие факторы ядерного взрыва — обычно это изображалось на реальной карте Западной Европы в виде эпицентра и концентрических кругов разного цвета, — он хмурился, кряхтел, кривил рот, вдруг ни с того ни с сего начинал глупо иронически улыбаться — в общем, вёл себя совершенно неадекватно. Когда руководство кафедры делало ему замечания, он отнекивался туманными намёками на моральные последствия своего участия в семипалатинском взрыве первой советской бомбы. Впрочем, в обычное время никаких таких особых отклонений за ним не водилось.
Из пространных разъяснений, включённых в справку, генерал выделил две характеристики плутониевой «гадости», возможно, объяснявшие повышенный к ней интерес со стороны «неустановленных кругов». Первое — чудовищная токсичность, сравнимая разве что с пресловутым, нашумевшим в начале 2000-х годов полонием-210 (дело об отравлении в Лондоне беглого полковника Литвиненко). Килограмма порошка изотопа при условно-равномерном распылении хватило бы для уничтожения всего человечества, семи миллиардов человек. Второе — разрушительная сила плутония: шесть килограммов этого вещества по мощи были сопоставимы с двумястами тысячами тонн тринитротолуола.
Чего-то в справке не хватало. А-а, понятно… Антон поднял трубку и через коммутатор попросил срочно соединить его с учителем химии местной школы Игорем Николаевичем Острецовым. Мнению этого человека он безоговорочно доверял, ибо за скромной должностью школьного учителя скрывался его старинный друг, доктор математических наук, физик-ядерщик и крупнейший специалист по военно-космическим технологиям.
— Антон, ты что ли? Здорово! Что у вас там приключилось? Меня чуть не силой с урока сорвали: говорят, из штаба, срочно, бегом… — глухой, с хрипотцой голос Острецова звучал чуть иронично, но в нём угадывались и нотки любопытства.
— Всё в порядке, Игорь, ничего у нас, слава Богу, не сгорело. Во всяком случае, пока. Вопросик имеется, ответ на который можешь дать мне только ты, — «умники» наши из центра, думаю, таких вещей просто не знают, ведь в справочниках их не найдёшь. А вопрос такого рода: как по-твоему, какой объём может занимать плутоний-238 — это первое; и второе — в какой «упаковке» и как именно он хранится и перевозится?
— Ну ты даёшь, Антон Ильич! С утра пораньше, и такие задачки ставишь. Ладно, ладно, не сердись, понимаю — неспроста звонишь. Вот что я тебе скажу: в моё время эту «продукцию» хранили в капсулах и цилиндрах-термосах, покрытых особым никелевым составом. Штука довольно плотная, как бы тебе это лучше объяснить? К примеру, шарик плутония-238 — ты ведь о нём спрашиваешь? — величиной с куриное яйцо потянет килограммов на шесть. Перевозка его при правильной упаковке особых трудностей не представляет, радиоактивный фон тоже должен быть в норме. Вот, пожалуй, и всё… Извини, старик, пора к детишкам — веришь, с ними впервые чувствую себя востребованным и куда более полезным, чем когда-то в Академии наук.
