Андрей Ерпылев - Имперский рубеж
«Ну, вот и получил, что хотел, — отметил он про себя. — Соотечественника…»
6
— Куда прешь, скотина? — надрываясь заорал штаб-ротмистр Лисицын, грозя кулаком нескольким туземным новобранцам, повернувшимся по команде не через то плечо, смешавшим строй и разом превратившим более-менее напоминавшее колонну по четыре построение в некое подобие овечьего гурта. — Совсем не имеют представления о движении в строю! Право слово, наши Ваньки, вчера призванные откуда-нибудь из Тьмутаракани, на несколько порядков умнее и сообразительнее этого сброда, — пожаловался он Саше, стоящему рядом.
Молодой человек только почесал в затылке: за те три дня, что он провел в Кабуле, у него вызрело именно такое убеждение. Туземцы показались ему тупыми, ленивыми, вороватыми и бестолковыми. Ему, правда, до сего дня не доводилось сталкиваться с местным воинством, но чего стоили попытки объясниться с торговцами, водителями «бурбухаек», как именовались местные авто, и местными полицейскими, разодетыми как павлины (мощные нагрудные бляхи, могущие сойти за кирасы, высоченные фуражки с кокардами, аксельбанты). Решительно никто не признавал Сашиных попыток объясняться на местном языке, старательно осваиваемом при помощи разговорника. Все его попытки сломать себе язык вызывали лишь презрительные улыбки, а старания понять услышанное в ответ заранее были обречены на провал. И оставалось лишь догадываться, что виной всему этому: непривычная для европейца фонетика или небрежность составителей бесполезной, как оказалось, книжицы.
Не помог и сосед по квартире, на поверку оказавшийся неплохим человеком. Прапорщик Деревянко, целые дни проводивший в механических мастерских при местном арсенале, как выяснилось, был вовсе не блондином, а самым настоящим альбиносом. Отсюда и красные глаза. Что же до алкогольного аромата… Матвей Опанасович, в свое время закончивший Московский Императорский политехнический институт, объяснил все практически полным отсутствием в местном хозяйстве растворителей. Спирт, ацетон да бензин — вот и вся химия, которая была доступна технику в здешних, чуть ли не полевых условиях.
— Мой вам совет, молодой человек, — заметил прапорщик, повертев в пальцах, серых от въевшейся намертво металлической пыли, разговорник. — Обзаведитесь денщиком из таджиков или узбеков. Среди наших солдат их немало. Их язык с местным схож, и понимают они с туземцами друг друга вполне сносно. А те два десятка слов, что вам все-таки понадобятся самому, вы зазубрите со временем безо всяких пособий. Само собой получится.
И вот теперь Александр, старательно и скрупулезно, как школяр, заносил в толстую тетрадь с коленкоровым переплетом — свой дневник, который поклялся себе вести регулярно, услышанные на улицах слова. «Сарбоз — солдат», «дукан — магазин»…
Офицеры Третьего Нижегородского драгунского полка, в Кабуле имевшего всего два эскадрона и еще по одному в Герате и Кандагаре, приняли новичка хорошо. Из-за общей малочисленности корпуса, штаб-офицеры[18] всех входивших в него частей старались держаться вместе. Этому немало способствовала и компактная дислокация «войск». Поэтому на время, как это часто бывает во время войны, были забыты и наигранное презрение кавалерии к пехоте, и тщательно пестуемые в мирное время «фирменные» полковые заморочки.
То презрение с которым блестящий гусарский ротмистр смотрит на «серого» пехотного капитана в столице, совершенно неуместно там, где на одинаковой защитного цвета форме не видно никаких отличительных знаков. А пуле, которая, как всем известно, дура, абсолютно наплевать, какие у тебя эмблемки на воротнике или звездочки на погоне… Да и красоваться особенно не перед кем: мирок европейского «сеттлмента» тесен, женщины наперечет, балы и широкие застолья редки…
А война, несмотря на внешне мирную жизнь города, была рядом.
Уже в первую свою ночь в Кабуле Саша вскочил с постели, разбуженный автоматными очередями, доносившимися откуда-то из города. Вообразив невесть что и сожалея, что, за дневной усталостью и бюрократическими проволочками, не настоял на получении табельного оружия, он торопливо оделся, твердя про себя: «Вот оно… Вот оно…» И почему-то смерть от вражеской пули, такая желанная в далеком Санкт-Петербурге, уже не казалась ему настолько привлекательной…
— Почему не спите, поручик? — недовольно пробормотал, яростно протирая глаза, прапорщик Деревянко, открывший Бежецкому далеко не на первый его стук в дверь. — Что вас по ночам нелегкая носит? Сортир там, в конце коридора…
— Вы разве не слышите? — указал взволнованный юноша на окно, за которым не прекращалась стрельба. — Стреляют!
— Ну и что? — Матвей Опанасович зевнул, до хруста раздирая рот. — Стреляют и стреляют, что с того? Тут каждую ночь стреляют, и что — не спать из-за этого? Не знаю, как вам, а мне с утра — на службу…
— Но ведь…
— Успокойтесь, — еще раз зевнул прапорщик, почесал поросшую белесым волосом грудь в вырезе линялой нательной рубахи и с тоской оглянулся на смятую постель. — Стреляют далеко, даже не в нашем районе… — Он вслушался и уверенно заключил: — За рекой палят, в Чилбазгане. Может, туземцы чего не поделили, может праздник у них какой… Восток, одним словом… Спокойной ночи, поручик, и сладких снов.
Деревянко бесцеремонно закрыл дверь перед носом у растерянного Саши, и уже через минуту из-за нее донесся богатырский храп техника, могущий легко соперничать с далекой канонадой, никак не желающей стихать. И Бежецкому оставалось лишь позавидовать непробиваемой безмятежности прапорщика, потому что он сам так и не смог сомкнуть глаз до рассвета, вслушиваясь в далекую стрельбу…
Но первым, что с утра сделал Бежецкий, был визит на оружейный склад корпуса, где после долгих препирательств с пожилым усатым фельдфебелем он завладел новеньким автоматическим пистолетом Федорова с магазином на двадцать патронов, который доселе держал в руках лишь пару раз в училище. С тяжеленной, солидно оттягивающей подогнанную по фигуре портупею, тоже новенькой с иголочки кобурой на боку, он наконец почувствовал себя настоящим боевым офицером.
— Дайте-ка посмотреть, — заинтересовался штабс-капитан Нефедов, когда все представления были позади и офицеры тесно сидели за сдвинутыми вместе столами «клуба» — некого гибрида ресторана и курительного зала, который содержал отставной фельдфебель Неустроев, решивший не возвращаться на родину (таких здесь оказалось много). Оружием тут, видимо, было трудно кого-то удивить — Саша у многих видел кобуры на боку, — но ему это удалось. — Честное слово, господа, в первый раз вижу такого монстра вблизи!
— Покажите, покажите, поручик! — поддержали остальные собравшиеся.
— Ничего особенного… — смутился Бежецкий, извлекая на свет божий свой грозный «федоров».
— Ого!.. — пронеслось над столом. — Действительно монстр!.. Всякое видал, но чтобы… Да вы эстет, поручик!..
— Прекратите, господа, — пробасил Нефедов, придирчиво осматривая «машинку», крутя ее в руках так и эдак, выщелкивая толстый магазин из рукояти и с лязгом загоняя его обратно. — Оружие весьма действенное, как я слышал. Правда, опробовать как-то не доводилось.
— А что же сейчас мешает? — скривил тонкие губы в усмешке сидящий напротив ротмистр Сашиного «полка» Жербицкий. — Силантий Фокич, думаю, возражать не станет.
Офицеры с готовностью задвигали стульями, загомонили.
— Осторожнее, штабс-капитан, — попытался сопротивляться Саша. — Он же заряжен!
— Я в курсе, — серьезно кивнул Нефедов, передергивая затвор. — Васи-и-илий!
— Что прикажете? — прибежал на зов одетый нарочито в русском стиле и прилизанный на прямой пробор мордастый половой Василий, вытирая руки о фартук.
— Расставь-ка там у стеночки бутылки пустые, Вася, — попросил штаб-ротмистр. — Надо, понимаешь, пушку поручику пристрелять.
— Помилуйте, барин! — изменился в лице половой, перебегая глазами с одного офицера на другого. — Как можно? Это ж не стрельбище вам!
— А-а, прекрати! — беспечно махнул рукой Нефедов. — Можно подумать в первый раз.
— Не первый, — упрямился официант. — А ремонтировать потом кто будет?
— Что тут ремонтировать? — улыбнулся Жербицкий. — Стены-то даже не оштукатурены! Дашь бачам полтинник серебром — они дыры глиной замажут, будут стены лучше новых. Не томи, братец, тащи бутылки.
— Положим, полтинником не обойдешься, — рассудительно заметил штаб-ротмистр Лисицын. — Рубль серебром, как минимум.
— За чем же дело стало? — Жербицкий снял с вешалки у входа кепи и пустил по кругу. — Кому сколько не жалко, господа!
Саша бросил в шапку серебряный четвертак — больше монет в карманах у него не оказалось. Набралось где-то около трех рублей. Ротмистр поворошил кучку тускло поблескивающих монет длинным аристократическим пальцем и ловко напялил кепи на голову полового — ни пятачка не просыпав.
