Анатолий Дроздов - Витязи в шкурах
Первую чару выпили молча. Улеб сморщился, жадно втягивая ноздрями воздух, и Кузьма торопливо подвинул ближе блюдо с огурцами.
— Закуси, княже. Вино сильно хмельное, забыл сказать.
— Заморское? — спросил Улеб, хрустя огурчиком. — Из греков?
— Сам делал. В моей стране все такое пьют.
— Крепкое, — задумчиво сказал Улеб, — и в голову ударило. Тепло по телу пошло. Медом пахнет, но вкус другой — горький. Меда я ведро на пиру выпить могу. Огурцы вкусные, — он взял с тарелки второй огурчик. — Хозяйка делала?
— Сам малосолил. Выпей еще, княже!
— Осторожнее! — воскликнул Вольга, видя, как Кузьма наполняет чашу Улеба до краев. — Это ж водка!
— Вино, — поправил Кузьма, ставя на стол глиняную баклагу. — Медовое, зельеное. Здрав будь, княже!
— И вы, бояре! — степенно ответил Улеб, поднимая чашу. Осушил и снова захрустел огурцами.
— Мясо пробуй, княже! — заторопился Вольга, придвигая Улебу большую латку (глиняную сковороду) со скворчащим в жиру содержимым. — Вкусное, жирное.
— Попробую! — пообещал Улеб, не переставая хрустеть огурцами. — Потом.
— Ну а мы сейчас, — весело сказал Кузьмы, цепляя ножом большой кус жирной свинины. Положил себе на блюдо и, нарезая кусками, стал с аппетитом есть, не обращая внимания на грозные взгляды Вольги. Тот, поняв тщетность своих усилий, вздохнул и последовал примеру Кузьмы.
Кузьма еще не раз наполнял чашу Улеба. Тот упорно уничтожал огурцы (по знаку Кузьмы принесли еще блюдо), не обращая внимания на мясо. И скоро это сказалось. Лицо Улеба раскраснелось, глаза заблестели. Он лихо шлепнул пониже спины подносившую закуску Меланью (та радостно взвизгнула), затем перевел взгляд на стоявшую в дверях и следившую за подносом блюд Марфушу.
— Окажи честь, бояриня! Сядь с нами!
Краска залила лицо хозяйки.
— Срам!
Улеб захохотал.
— Вот так! — весело шепнул Кузьма Вольге. — Как парить гостя голой — пожалуйста, а сесть с ним за стол — срам.
— Потому что знает, что после таких застолий бывает, — шепнул в ответ Вольга.
— Гусельники у вас есть, боярин? — спросил Улеб.
— Нету, — с деланным вздохом отозвался Кузьма.
— А пищальники?
— И пищальников.
— А песельники?
— Песельников тоже нету.
— Тогда спой сам!
— Спел бы, княже, — сказал, кланяясь, Кузьма. — Но лучше тебе это не слышать.
— Я люблю охальные песни, — не унимался Улеб. — А бояриня пусть не слушает.
— Я дурно пою. Медведь на ухо наступил.
Улеб снова захотал. Похоже, что эту шутку он слышал впервые.
— Скучно, — пожаловался он, отсмеявшись. — Я люблю, когда на пиру весело. А в вашей стороне, боярин, на пирах весело?
— Очень.
— Гусельники играют?
— И гусельники, и пищальники, и в бубны бьют. Целые оркестры.
Было видно, что про «оркестры» Улеб не понял, но остальное ему понравилось.
— А девки на пиру пляшут?
— Еще как! И все остальные с ними.
— Даже князья?
— Князья бойчее всех. До потолка прыгают. Особенно, когда девки хороши.
— У нас князьям плясать — срам, — вздохнул Улеб. — А я люблю. Раз князь Изяслав созвал дружину на пир после похода, огнищанин его нашел гусельников, пищальников, бубны… Пели песни, гусли играли, а потом девки пришли… Сначала одни плясали, потом мы из-за столов полезли. Что было! — Улеб засмеялся. — Кто кого сгреб…
Вольга бросил испуганный взгляд на Марфушу, но Улеб не продолжил тему. Спросил о другом:
— Речь у вас, бояре, чудная, но похожа на нашу. И сами вы… Как русские люди оказались так далеко? За горами и морем?
Кузьма замялся.
— Это было еще до старого Владимира. Забрели вои в далекую землю и осели на ней. Переженились на местных, детей завели…
— А как ваша сторона зовется?
— Россия.
— Считай, как наша. Хорошо живете?
— По разному. Есть лучшие и худые. Правые и виноватые. Как и здесь.
— Войны у вас есть?
— Есть, княже.
— С соседними сторонами?
— Сейчас между собой.
— Как и у нас, — вздохнул Улеб. — Совсем князья озверели — идут брат на брата. Хуже половцев… А ваши князья богато живут?
— Кто как. У кого много власти — богатый, кого прогнали — бедствует.
— Изгнанный крамолу точит?
— Точит. Собирает дружину, чтоб стол вернуть.
— А бояре?
— Бояре с тем, у кого стол. Тех, кого прогнали, не любят.
Улеб сумрачно кивнул головой, словно говоря: «И у нас так».
— Вас за что прогнали? Убили кого?
— Врагов великого князя.
— Много?
— Пятерых.
— Князь повелел?
— Его люди сказали, что велел. У князя враги дочку украли.
— За выкуп?
— Для позора. Хотя выкуп тоже просили.
— Дочку отбили?
— Отбили.
— Что вас князь не защитил?
— Он далеко был в то время. А другие враги нам дорогу в свою сторону перекрыли.
— И вы обернулись хортами?
— Так, княже.
— Как же дошли? Ты говорил, боярин, что ваша сторона далеко. Что ели?
— Акриды и мед.
— Как Иоанн Креститель?
— Ты хорошо знаешь Писание, княже.
— Братия в монастыре учила. Но где в Поле мед?
— В Поле были только акриды.
— Лжа, боярин. Я помню, какими вас увидел. Голодали?
— Голодали.
— И я, случалось, голодал, — насупился Улеб. — Ох, как тяжко, бывало, бояре! Другой раз лежишь под кустом, дождь тебя поливает, в пустом животе бурчит, холодно, мураши лесные под доспехом бегают, а ты думаешь: за что Господь меня так наказал? Что я, сиротинушка, тут делаю? Нет у меня ни доброго отца, ни ласковой матери, ни любезной сестрицы. Один на белом свете, — Улеб всхлипнул. — Чем я прогневил Господа?
Кузьма подсел ближе и обнял его за плечи.
— Не плачь, княже! Все образуется.
— Как мне не плакать, — пьяно возразил Улеб, — когда моя отчина и дедина сейчас у стрыя? Я там уже десять и четыре года как не был. Видел бы ты, боярин, мой Гомий!
— Я видел.
Улеб отстранился и исподлобья глянул на Кузьму.
— Красивый город на холме. Внизу Сож…
— И вправду видел, — вновь всхлипнул Улеб. — Как там хорошо!
— Воротится Игорь из полона, вернет тебе удел.
— Вас я возьму к себе, — стукнул кулаком по столу Улеб. — С родной стороны вас прогнали, а я возьму. Нет у меня сейчас людей ближе. Ты, боярин, — повернулся он к Вольге, — будешь у меня воеводой — я только саблей тебя владеть подучу, а ты, Кузьма, станешь огнищанином. Будешь всем двором моим управлять. Только, что не воровать! — погрозил он пальцем. — И тиунам не воли не давать!
— Я их вот так! — показал Кузьма кулак.
— Правильно! — мотнул головой Улеб. — Ох, как мы, бояре, запируем. Женю вас на боярских дочках, самых красивых и богатых выберем. Чтоб во! — развел он руки, показывая размер красоты. — Сам женюсь. Может, у Игоря дочку сосватаю. Молода еще, но попрошу князя. Ох, будем пировать! Я песни петь буду. Люблю. Сам сочиню.
— Про поход Игоря?
— И про поход! — Улеб решительно махнул рукой и едва не упал с лавки. Кузьма вовремя поддержал. — Славный был поход. Как мы с зарания, в пяток, потоптали поганые полки половецкие…
— Что? — вскочил Кузьма.
— И повлекли по Полю красных девок половецких… — продолжил Улеб и упал лицом на стол.
— Князь! — толкнул его в плечо Кузьма. — Князь?.. — он растеряно оглянулся на Марфушу. Та решительно подошла к столу.
— Несите его, бояре, в опочивальню. Я покажу куда…
Глава седьмая
— Феодал хренов! — сказал Кузьма, когда они воротились за стол. — Раскомандовался… Спой ему! Может, и гопака сплясать?!.
— Сам говорил: благодетель! Кто спинку князю парил, пока я на полке мерз?
— Обидели детинушку… Кто на Марфушу пялился?
— Не привык к вашим утехам. Зря ты на Улеба. Он человек образованный. Знает историю, генеалогию, занимался летописанием.
— В юности. А затем четырнадцать лет служил наемником у разных князей. Высококультурное занятие.
— Зачем ты его поил?
— Не отрава! Проспится. Утром рассольчику хлебнет и счастлив будет. Здесь за доблесть считается на пиру рога в землю воткнуть…
— Как будто у нас иначе.
— Не забыл еще?
— Вспоминать некогда. После того, как старик нас оборотил, и тебя в Путивль увезли, меня Улеб забрал. Подучил… Раньше лошадь я издалека видел. Ну, там копье, щит… Как нападать, как отбивать удары… Курс молодого бойца. Здесь народ приметливый — меч у меня сразу забрали. Чтобы себя ненароком не поранил… Кистень одобрили.
— Разбоем в детстве баловался?
— В секцию карате ходил. Мода в те годы была: кричали «ки-й-а!» по подвалам. С нунчаками баловались. Тот же кистень, только легче. В спецназе меня кое-чему учили. После тренировок руки вспомнили…
