От революционного восторга к… - Роман Феликсович Путилов
Мой собеседник немного побледнел и съежился на своем стуле, а я продолжил душеспасительную беседу:
— Так как я являюсь начальником милиции, контрразведывательные игры не являются зоной моей ответственности, то у меня есть два пути Первый — передать вас в военную контрразведку. Но, к сожалению, на это я пойти не могу, так как доказательств, что вы серьезный германский разведчик у меня нет. Пытать я вас не собираюсь, не хочу, брезгливо мне это. Поэтому, у меня только один выход… — я встал и шагнул к окну: — Подойдите сюда…
Немецкий или австрийский агент встал, и опасливо глядя на, глухо зарычавшего, Трефа, замер в паре щагов от окна.
— Да не бойтесь, не делайте резких движений, и пес вас не тронет. — я взял мужчину за предплечье и подвел к окну, почувствовав в последний момент, как он вздрогнул, и было от чего…
Под окном, на сбитых покоем, сооружении из свежих бревен, в петле покачивалось тело, облаченное в костюм господина Йенсона, с грязным мешком на голове, вокруг него стояло несколько человек, в том числе и одетых цивильно, один господин крутил ручку, установленной на треноге, кинокамеры. Рядом с покойным покачивались от дуновения легкого весеннего ветерка еще две веревочных петли.
— Что вы сделали? — шпион вырвался и отбежал от окна: — Вы чудовище!
— В каком смысле чудовище? — я обиделся: — Согласно Гаагской конвенции о положении военнопленных и методах ведения войны, лицо, застигнутое при выполнении разведывательных действий в тылу противника, может считаться разведчиком и военнопленным при наличии знаков различия армии, в которой он служит, в том числе кокарды на головном уборе. При отсутствии таких знаков, человек является банальным шпионом и подлежит казни через повешение. Кстати, германские и австрийские военных власти обожают вешать всех подозрительных, задержанных у них в тылу и делают это особо не разбираясь…
— Но это же не фронт, это Петербург! — агент стоял у стула бледный, нижняя челюсть его мелко тряслась, зубы стучали: — Вы же цивилизованный человек!
— Знаете, батенька, у нас сейчас революция, за которую, кстати, вы, немцы, большевикам кучу денег дали. Поэтому разбираться некогда, все должно делаться быстро, по-революционному, руководствуясь революционным правосознанием. Мое правосознание говорит, что вы шпион. Поэтому спрашиваю последний раз — или вы говорите, что вы ценный вражеский агент, с приложением доказательств оному, которого не стыдно отправить в военную контрразведку, или же вы просто дешевый шпион, за тридцать Серебрянников, которого внизу дожидается товарищ. На размышление пятнадцать секунд, время пошло.
Мой собеседник нервно дернул шеей, как будто воротничок рубашки стал ему чрезвычайно тесен, чел на стул и заговорил:
— Я лейтенант германской армии, приписанный к третьему «В» отделу Генерального штаба Генрих Йодль…
Глава 8
Глава восьмая.
Неделя министерского кризиса благополучно разрешилась созданием коалиционного министерства. Длинные газетные отчеты рассказывали, как трудны были роды, — их не стоит пересказывать своими словами. Интересно отметить настроение — масса бодрости и веры, что Россия выгребет. Терещенко избран министром иностранных дел по той причине, что он единственный из членов правительства и из людей власти говорит по-французски.
Лев Урусов, член Международного олимпийского комитета.
Апрель одна тысяча девятьсот семнадцатого года.
Господа из контрразведки появились только на следующий день, прошли в мой кабинет, звеня кавалерийскими шпорами и серебрянными монетками в ножнах шашек, лениво, морща носики, прочитали чистосердечные признания германских шпионов и прочих гостей, а также хозяйки салона — Анастасия Михайловна Воронова, фотоаппараты и часть пленок в бобинах, после чего забрали всех задержанных с собой.
— Господа, контригру с немецкими агентами будете начинать? — спросил я в спину господ офицеров, на что они даже остановились, переглянулись, и заржали, как стоялые жеребцы.
Я пожал плечами — ну нет, так нет, и позвонил в газету.
На следующие утро.
— Это черт знает, что такое, милейший! — брызгая слюной орал некто в накинутой на плечи шинели с погонами подполковника: — Вы сорвали нам важнейшую операцию! Да вас на каторгу мало отправить!
Этот военный мужчина прибыл ко мне в кабинет с утра пораньше, и уже минут десять орал, яростно размахивая газетой «Речь». Надо ли говорить, что мне это надоело, я щелкнул пальцами и из-за стада вылез Треф и громко сказал «Гав!»
— Что? — военный от удивления замолчал.
— Милейший, а вы собственно, кто такой будете?
— Я вам не милейший, я его высокоблагородие, подполковник отдела второго генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба Борисов –второй…
— Приятно познакомится, Котов. Во-вторых, господин полковник, я искренне не понимаю, чему вы изволите гневаться. Не далее, как вчера я спросил вот того господина, что за вашей спиной стоит, не собирается ли контрразведка играть посредством переданных ей германских агентов какую-либо игру. Ваши подчиненные надо мной посмеялись, и сказали, что никаких игр не будет. Я верно говорю, господин поручик?
— … .
— Вот, извольте убедится, господин поручик не отрицает мои слова. А то, что я в газету сообщил о наших с вами успехах, так извините, народу нужны победы и герои. Я даже сообщил, что это была совместная, многомесячная операция народной милиции и контрразведки по снабжению противника дезинформацией, хотя там ваших людей близко не наблюдалось. И вместо благодарности, вы господин полковник, с утра скандал учиняете. Нехорошо.
Подполковник, от такой отповеди, что-то промычал, показал кулак, замершему поручику, и вышел не прощаясь, грохнув дверью, куда тут же кинулся и оставленный поручик, опалив меня ненавидящим взглядом, а я, недоуменно пожав плечами, продолжил читать статью, повествующую о нелегкой борьбе милиции с германскими шпионами и диверсантами. А чему вы удивляетесь? В последнее время несколько пойманных поджигателей, что по причине нездоровой конкуренции пытались навредить своим коллегам по ремеслу, обвинялись в совершении диверсии в интересах германской армии, что резко снизило количество таких случаев. До судов дело пока не дошло, министерство юстиции пока не могла наладить работу окружного суда, но в прокуратуру обвинительные заключения направлялись именно с такой формулировкой.
Параллельно с сотрудничеством с газетой «Речь» я стал отправлять материалы в меньшевистскую «Рабочую газеты», которая не могла устоять
