План Диссертанта - Александр Михайлович Бруссуев
— Надо бы, — согласился Антикайнен. — Но как-то не хочется.
Они посмотрели на небо через маленькое зарешеченное окошко под самым потолком. Оно было синим.
— Вам может быть зачтено сотрудничество для смягчения приговора, — объяснил Юсси.
— Понимаю, — ответил Тойво. — За государственную измену самое смягчение — если матрас подложат, когда тело упадет.
— Какое тело? — не понял тот.
— Расстрелянное, — неожиданно громко сказал заключенный, отчего его собеседник вздрогнул, едва не подпрыгнув на своем месте.
— Думаю, на сегодня достаточно, — следователь собрал свои бумаги в стопку и посмотрел на сидевшего перед ним заключенного. — Жалобы, пожелания есть?
— Есть просьба. Пусть мне принесут книги из тюремной библиотеки. Только хочу предупредить, чтобы «Капитал» Маркса, либо собрание сочинений Ленина не тащили.
— Хм, — сказал Юсси. — А больше ничего в этой тюрьме и нет. Только Маркс, Энгельс и Ленин. Еще Троцкий.
С тем и разошлись. Правда, книгу ему принесли, не успел еще ужин закончиться. Это был «Айвенго» сэра Вальтера Скотта.
Обычная для Советской России практика ночных допросов здесь пока не применялась. Но это ненадолго: карательные органы везде действуют по одному шаблону.
Что-то беспокоило Тойво после разговора со следователем. Нет, не то, что тот, собрав весь свой потенциал, копытом землю роет, копая под него, несчастного — пусть копает, ему за это деньги платят. Что-то другое, что мимолетом прошло, но могло оказаться важным.
Антикайнен пытался вспомнить все свое общение, слово за словом. «Сотрудничество, государственная измена, библиотека, тюрьма, Исотало», — мысленно перечислял он отложившиеся в памяти моменты. Ничего подозрительного.
Антти Исотало — пузатый фельдфебель, попавшийся Тойво возле промерзшего Ладожского берега вместе с прочей финской диверсионной командой. Но был еще один Исотало, младший брат этого. Что-то нехорошее было связано именно с ним. Антикайнен был в конфликте как раз с младшим братом на станции Рийхимяки, но к чему все свелось — хоть убей, не вспомнить. Ну, тогда у него было не все в порядке с пониманием действительности — оттого и ушел в лес от людей, чтобы прийти в себя. Этот младший Исотало как-то давно порезал в Хельсинки бегуна Пааво Нурми. Бесцельно, просто из хулиганских побуждений.
Зачем Юсси упомянул эту фамилию? Да еще в связи с убийством?
Сколь долго ни пытался он разобраться — ни к чему это не привело. Но должны же быть предъявлены настоящие обвинения, а не только эта общая фраза — «государственная измена»! За нее, правда, расстрел, но хочется большего: какие-то преступные действия, некие криминальные эпизоды. Конечно, наделал дел за свою жизнь Тойво достаточно, но хотелось бы от прокуратуры конкретики.
Когда в крепости объявили, что «спать пора, преступники и осужденные», Антикайнен решил, что при ближайшей встрече с адвокатом обязательно попросит того разобраться с делом этого Исотало. Или этих Исотало, сколько бы их не бегало по Финляндии и за ее пределами.
Уже под утро, когда сон наиболее крепок, дверь в камеру Антикайнена начала медленно и осторожно приоткрываться. Приклеенная хлебным мякишем к нижнему краю двери нитка двинула на листке книги, лежащей на полу, обломанную щепку. Звук был слабый, все равно, что шелест — но он был.
Тойво, мгновенно проснувшись, бесшумно сполз вниз с кровати и затаился под ней. Несолидно, конечно, но всяко лучше, чем ждать своей участи, задрав одеяло обеими руками к подбородку и хлопая глазами. Вряд ли это пришел начальник тюрьмы с поздравлениями о внезапном освобождении.
В камеру вошел человек, от которого не пахло свободой. То есть, только те запахи, что были здесь, в крепости, и ни намека на какой-нибудь одеколон, сигару, еду и выпивку — все то, чем может пахнуть человек, не обремененный заключением. Иными словами, вошедший не пах ничем. Немытое тело, плохо выстиранная одежда, дурная еда — вот, что значит «ничем».
Незваный гость, крадучись, приблизился к кровати, очень ловко ориентируясь в почти кромешной темноте, и приготовил на вытянутых руках веревку, которую, вероятно, загодя снабдил петлей на манер удавки. Умелые руки в долю мгновения могут набросить такую на шею жертвы, подавив любые попытки сопротивления.
Тойво из-под кровати что было сил дернул посетителя за штанины возле щиколоток, тот, понятное дело, упал и приготовился удивляться. Люди удивляются по-разному: кто-то сильно вдыхает, кто-то не менее сильно выдыхает. Может еще и заорать при этом. Антикайнену это было совсем ненужно, поэтому он почти наугад рубящим движением ударил врага в шею, ощутив костяшками пальцев, что попал.
Человек резко передумал удивляться и хрипло забулькал: удар ему пришелся в горло. Тойво перекатился вдоль тела на оперативный простор и выхватил у врага из пальцев, скрюченных на горле, веревку. Темнота была густая, но воображение дорисовывало то, что не удавалось увидеть глазами. А воображение у Антикайнена было богатое.
Приблизив губы к самому уху пришельца, он зашептал:
— От кого пришел, друг?
Тот, видимо еще не вполне начиная отходить от потрясения неудачи и последовавшего за этим удушья, просипел в ответ:
— Рийхимяки.
Тойво натянул удавку на вражескую шею, поборов слабое сопротивление, потом рывком затянул петлю и начал медленно подниматься: сначала на колени, потом на полусогнутые ноги, ну, а затем во весь рост. За спиной в хаотичных движениях трепыхался ночной гость. Антикайнен, наклонившись вперед, позаботился, чтобы тот не доставал ногами до пола.
Когда тело за спиной последний раз дернулось и обмякло, Тойво сбросил его с себя, тяжело дыша. Все-таки надо как-то решить вопрос с отсутствием физической нагрузки — иначе, ожидая смертный приговор, можно превратиться в совершеннейшую развалину.
Он подошел к двери в свою камеру и попробовал ее приоткрыть. Она была не заперта — кто бы сомневался! В коридоре, тускло освещенном дежурным светом, было пусто — кто бы сомневался!
Антикайнен выволок мертвое тело из своей камеры, с сожалением отметив, что это тело перед тем, как испустить дух, испустило жидкость, то есть, описалось. Он посмотрел на лужу и пришел к выводу, что тело вовсе обоссалось.
Тойво содрал с мертвеца тюремную куртку и, намочив в своем умывальнике, старательно вымыл пол. Швырнув одежду своему владельцу, он прикрыл дверь.
Несомненно, станция Рийхимяки имеет прямую связь с Исотало, толстым фельдфебелем, который обвинял его в гибели брата, негодяя и насильника. Вот только как бы ни пытался Антикайнен вспомнить события того далекого 1917 года, а не получалось. Словно бы что-то имело место быть, словно бы мельтешение каких-то людей, но все в тумане. Или погода тогда была такая — туманная, или его организм в 19
