Вот это жизнь! - Михаил Леккор
И в природе также. Ибо разве должен мизинец обижаться, что им командует рука, а рука, в свою очередь не должна оскорбляться, что над нею довлеет голова. Тоже средневековая философия, хотя и какая-то извращенная для гуманного ХХI века.
Так, рассуждая и опираясь на Никиту, Дмитрий кое-как добрел до царской ставки, расположенной невдалеке от лагеря дворянского ополчения. Окружали ставку приближенные гвардейские полки, охрана здесь была налажена более строго, хотя тоже очень по-русски.
Уже прошедший перед ними их же товарищ — офицер предупредил гвардейцев о двух дворянах, шедших к царю, и дал им подробную характеристику и описание. Тем более, уже и в разговоре стало понятно, что это никакие они не лазутчики шведов, а природные русаки — матерщинники. Но все равно охрана злобно не пропускала. Не положено и все тут!
Как водится, разлаялись вдрызг, да так, что на лютый шум от царской ставки явился знакомый поручик, логично предположив, что это нужные люди. Он-то, хоть уже доложил, но понимал, что они все равно на нем и царь, если спросит, то обязательно с него. А они все почему-то не идут до царя, хотя уже и слышаться недалеко.
Принялся споро и жестко разбираться, дав на орехи и бестолковой охране, и медлительным дворянам. Получив энергичное внушение со стороны командира, пусть и не прямого, но из числа своих, гвардейцы сдались. Но опять же не до конца, потребовав сдать все оружие, которое у них было, напирая на то, что перед царем надо быть обязательно безоружным. Вроде бы разумно и можно хоть по мелочи сдаться.
Однако оные дворяне взвыли в два голоса, прекрасно зная, что потом выручить назад свое оружие будет невозможно. Точно для себя отберут.
Или, в крайнем случае, дадут плохонькие клинки и радуйся. А сабля у Дмитрия была хорошей, княжеская, вроде бы даже персидской работы, объясняй потом князю Александру Никитичу, что не спьяну потерял, а нехорошие люди посодействовали, пользуясь моментом.
Поручик, поняв потайной смысл продолжающейся ссоры, быстро ее замял, нехотя пообещав охране, что оружие будет у дворян взято непосредственной царской охраной. А остальное не вашего умишка дело. Будете же умничать, вообще без голов останетесь. Хотите, чтобы государь Петр Алексеич пришел? Придет! А потом сами будете сильно страдать, сволочи!
Спорить было больше не о чем, да и нервный поручик начал, стоя на месте, изображать интенсивный бег. Царь требовал Дмитрия немедленно, а его задерживали.
Этот довод был признан самым решающим, связываться с государем-самодержцем никто не хотел, и их отпустили в надежде, что дворяне получат хорошую взбучку и им не придется чувствовать себя обиженными.
Хотя, вопреки дошедшим до них непонятным слухам, Петр Алексеевич был все же в условно-хорошем, или, по крайней мере, в довольно неплохом настроении. То ли уже отошел, то ли несколько стаканчиков вкусной гданьской водки ему помогли, но дворян он принял относительно приветливо.
— И вам хорошего, — ответил он на обязательное приветствие и тут же велел принести табурет Дмитрию, поскольку нездоровье его было видно сразу. А раз уж за царя пострадал, сделать немедля послабление!
По российскому дворцовому уставу прошлых столетий сидеть в присутствии царя детям боярским было строго запрещено. Но царь, побывавший в разных Европах и давно водивший знакомства с немцами, прежними церемониями небрежно пренебрегал. Дмитрий и Никита, по провинциальной молодости, а Саша по традиции ХХI века — тоже. И Дмитрий, особо не чинясь, сел.
— В немцах где был? — на ломаном немецком спросил Петр, одобрительно глядя на побритое лицо дворянина. По молодости он, впрочем, и в последующие годы, желал все сразу и много. Внешнее изменение русских особенно меняло их на западный манер. Может, поэтому люди не торопились меняться бородами. Даже Никита остался волосатым. Дмитрий же побрился и уже это настроило к нему царя благожелательно.
Дмитрий немного помедлил, решая, как обратиться: если мин херц, как на его всешутейском соборе, так еще обозлиться, особо наглых ведь никто не любит. Петр любил по-простому обращаться только своих. А к не своим он был, как и все российские цари, всемилостивым государем и избранником божьим.
Броситься в ноги на старомосковский манер, так сразу потеряешь всякое расположение. Хорошо известно, что царь не любил всего прошлого. Даже то, что шло ему на пользу.Выбрал нечто среднее.
— Извини, государь, — так же на ломаном немецком ответил он, — нигде не был. А вот с немцами за чаркой долгие вечера просиживал, черпая иноземную мудрость и знания.
Теперь помедлил Петр. То, что Дмитрий за границей не был, сильно его уронило в глазах царя. А вот то, что добровольно общался с чужеземцами и не оттолкнул, а, наоборот, искал их и принимал, обрадовало Петра. Сам так же знакомился с немцами на Кукуе.
Насколько Дмитрий знал, таких, как он, тянувшихся к чужеземному знанию, на Руси было еще мало. Благородные дворяне в начале XVIII века, еще как могли, отбивались от не православного учения, которое почти все было чужеземное. Это только в конце столетия, при Екатерине II, благородные поумнеют, начнут считать, что обучение — это прерогатива исключительно дворянская. Так что Дмитрий царю человек был не чужой хотя бы морально.
— Вот что, майн либе, — дружески обратился он к Дмитрию, — спорят тут со мной всякие замшелые бояре, говорят, что уходить надо от моря, нам и без моря хорошо. Земли, дескать, и так много, а людишек мало. Так что все к черту!
Петр хитро сощурил глаза, явно прощупывая настроения пришедших к нему детей боярских.
Ведь такие настроения были широко распространены не только среди знатных бояр, но и среди мелкопоместных дворян. Оторванные от своих слабеньких хозяйств, находясь в голоде и холоде од Нарвой, они в большинстве выступали за уход в Подмосковье. Царя такие настроения, надо сказать, очень злили. Опасаясь, что недалекий Никита простодушно поддержит эту сокровенную для детей боярских мысль, Дмитрий горячо сказал на немецком, забивая ему рот:
— Неправильная эта мысль, ясновельможный государь, нехорошая. Настоящее государство, мощное, сильное, не может быть без моря. Большой порт — вот что нам сейчас надо. И тогда мы окрепнем.
— Домой бы нам, чего здесь забыли, — уже по-русски добавил Никита, не понимая сказанное товарищем.
Петр захохотал. После слов Дмитрия добавка Никиты выглядела совсем по-детски. Сердиться на него он уже не мог.
— Эй, кто там, — позвал он. Появился парень в одной рубашке и простых штанах, видимо, царский слуга.
— Вот что
