Боярышня Дуняша - Юлия Викторовна Меллер
Она уже двинулась к выходу, не сомневаясь в исполнении повеления, как вдруг…
— Нет, не отдам, — выступила вперед хозяйка дома. — Мы сами воспитаем дочерей.
Таисия остановилась. Ей показалось, что она ослышалась, но раскрасневшаяся до багряных
цветов хозяйка смотрела прямо на неё.
— Ты хоть понимаешь, от какой чести отказываешься? — сдерживая гнев, вкрадчиво
спросила игуменья. И Милослава поняла, что её спрашивают, что понимает ли она, против кого
идёт?
— Я не просила о такой чести… — упрямо не сдавалась боярыня Милослава, задыхаясь и
вытирая пот с лица.
— Уж не одержима ли ты и твои дети гордынею? — угрожающе прошипела гостья — и тут
Машу затрясло, она побелела и, указывая на Таисию, в ужасе закричала:
— Ведьма! — и упала в обморок.
Этого никто не ожидал.
Мария всегда была спокойной девочкой и послушной. Её никогда не наказывали, да даже
голоса на неё не повышали, потому что не за что было. Это Дуняшка могла учудить что-нибудь, и получив подзатыльник, а то и попе, отряхнуться и наново чудить. И вдруг Машенька…
Женщины с ужасом посмотрели на игуменью.
Что у них было в мыслях?
Они же не поверили выкрику впечатлительной девочки?
Тогда испугались за Машу и чем аукнутся ей эти слова?
Но, кроме сестры, к девочке никто не кинулся.
Все в ступоре смотрели на искаженное негодованием и злостью лицо гостьи. Эмоции старой
оскорбленной женщины не сложно было угадать, как и то, что она не простит не только
ребенка, но и всех свидетелей.
Всем было ясно, как божий день, что монастырю понадобилась необыкновенная художница
и что настоятельнице пришлось оказать честь Дорониным и лично добраться до них. Еремейка
сын Профа не наибольший человек, но и не маленький, чтобы отдать своих внучек по письму
Таисии. А ещё люди говорят, что он обожает своих внуков, не делая различия между девочками
и наследником. Из-за слабости к детям своего сына старый дьяк мог доставить немало хлопот, если дать ему время. Сначала он затеял бы долгую переписку, а после подключились бы другие
заинтересованные люди, поэтому Таисия смирила гордость и сама… сама! заехала за нужными
ей отроковицами.
А тут Кошкина! С ней игуменья ссориться не хотела, да и не почину, но стерпеть
небрежение от неё и помеху в деле?
И под конец трясущаяся девчонка… Маша с самого начала смотрела на гостью широко
раскрытыми глазами. Все думали, что от избытка чувств, тем более в первые минуты в её
глазах были смешаны восторг, почитание, трепет, ожидание чуда, а она оказывается не в себе!
Таисия быстро сумела спрятать свой гнев и медленно обвела всех присутствующих жестким
оценивающим взглядом. Сейчас перед всеми стояла не старая женщина, а боец, прошедший
долгий и трудный жизненный путь. И стояла она здесь потому, что была умнее, хитрее, сильнее
и упорнее своих недоброжелателей. А бредни экзальтированной девочки всего лишь
неприятность, но Доронины сами себе подписали приговор!
На солнце набежала туча и поток света сквозь слюду уменьшился. Так получилось, что
хозяйка дома с девочками и Кошкиной оказались на освещенной половине, а игуменья
погрузилась в сумрак. На лице гостьи тень немного резче обозначила морщины, а чуть
повисший к старости нос словно бы ещё больше вытянулся и загнулся. В глазах блеснула
холодная ярость, сменившаяся торжеством… и это было жутко!
Находившаяся в полуобморочном состоянии после Машиной выходки ключница стала
яростно креститься и пятиться. Девки за дверью прильнули к щели, стараясь ничего не
пропустить, и вот на их бесцеремонный шепоток оскорбленная Таисия и отреагировала:
— Вон! — рявкнула она, оборачиваясь к ним, чтобы усилить эффект, стукнула посохом:
— Прокляну!
Одна из девок в страхе забилась и засипела:
— Ве-е-е-дь-ма-а-а!
Жуткая картина забившейся в судорогах девки, её выпученные глаза и протяжное сипение
создало панику, а по двору разлеталось страшное слово «ведьма».
ГЛАВА 11.
Таисия была в ярости. Она понимала, что народ всё переврёт и ей ничего не грозит, а вот
Доронины, а особенно Кошкины ещё пожалеют, что встали на пути у неё… у церкви.
Что там кричали в этом логове ереси? Ведьма?
Ну, так девчонка не выдержала присутствия божьего человека и призналась… выдала себя!
А Кошкина потворствовала, прикрывала… возглавляла! И муж её при молодом князе…
наверняка вред творил, мысли его очернял, наветы наговаривал, своих врагов изводил его
руками…
Да!
Она гордо вышла из дома Дорониных и горестно покачивая головой, собравшимся людям, села в сани. Пусть теперь придумывают отчего матушка печальна!
Таисия всю дорогу тыкала в спину возчика посохом, чтобы он гнал лошадей. Ей необходимо
было как можно скорее оказаться в монастыре, написать письма нужным людям и вывернуть
ситуацию в свою сторону.
— Да что ж ты медлишь! — пихнула она в очередной раз возничего в спину, и он щёлкнул
кнутом.
Лошади прибавили ещё ходу. Таисии было жарко и, несмотря на мороз, она распахнула полы
верхней одежки, чтобы остудить пекло в груди. Её сердце пылало от обиды и унижения, но она
даже не думала успокаиваться. Острый ум женщины сейчас работал как никогда, подбирая те
кары, что она обрушит на обидчиков. Они кровавыми слезами умоются…
— Останови! — неожиданно велела она, когда Москва осталась далеко позади.
— Тпру! Ленивые! — исполнил приказ возница и повернулся:
— Чего изволишь, матушка?
Игуменья огляделась.
— Дай-ка мне снегу, — подтягивая шкуры к ногам, неожиданно приказала она.
— Так это… — возница помялся, но видя горящие алым впалые щеки игуменьи, быстро
спрыгнул, набрал чистого снежка и со всем почтением подал.
Она вытащила руку из рукавицы и сжала сухонькой ладошкой пригоршню. Снег быстро
начал таять, а Таисия поднесла ледяной комочек к щекам и провела им. Прикрыла глаза, сосредоточиваясь на приятной прохладе. Ноги у неё мёрзли, а в груди не утихал пожар и его
отголоски неприятно поднимались в голову.
— Надо бы поспешать, матушка! — робко обратился возница, подмечая излишнюю живость
в глазах игуменьи и румянец вместо привычной бледности.
Она вяло кивнула, и они продолжили путь. Сытые кони бежали быстро, а хорошо утоптанная
дорога была ровной и в другое время настоятельница закемарила бы, зарывшись с головой в
шкуры, но сейчас не было покоя у неё в душе. Множество мыслей одолевали её и не хотелось
из-за сна что-то забыть, упустить, недодумать. Другого шанса поквитаться с Кошкинами может
не быть, а значит важна будет каждая мелочь.
— Приехали, матушка! —
