НИИ особого назначения - 2 - Саша Фишер
— Она еще и с ружьем была⁈ — ахнули слушатели.
— Так у тебя выгорело что-нибудь или нет? — самый любопытный подергал оратора за рукав.
— Ну я ей в красках расписал, какое у меня дело, — сально ухмыльнулся водила. — А она как двинет мне под дых. Я думал кони двину. А тут прапор из будки с моими бумагами выскочил. Глаза бешеные. «Товарищ капитан, у вас все в порядке⁈» Она капитан, прикиньте! Но какая девка, ух!
Вера тихонько рассмеялась. Бесконечное мгновение закончилось, но магия никуда не исчезла. Девушка положила свою ладонь поверх моей и легонько сжала.
— У тебя чай остыл, — она кивнула в сторону чашки, и в глазах ее заплясали веселые искорки.
— Есть такое дело, — кивнул я. — А ты на машине?
— Нет, — она покачала головой. — Я сюда пешком через лес прихожу.
— Может тебя до дома подвезти, а то уже темно? — я кивнул в сторону выхода. — Или ты хочешь еще посидеть и подумать?
— На самом деле я размышляла, не будет ли с моей стороны наглостью пригласить тебя в гости, — смущенно рассмеялась она. — У меня тоже есть чай.
Отказываться от приглашения я, разумеется, не стал.
Квартирка у нее была — романтичнее не придумаешь. Мансарда под скатом крыши трехэтажного сталинского дома. Почти все стены, до самого высоченного потолка, занимали книжные шкафы. Круглый стол на толстенных ножках. Непрозрачные портьеры, похожие на театральный занавес. Низкая тахта с уютным торшером. Письменный стол из темного дерева. Квартира выглядела так, будто досталась Вере в наследство от какого-то одинокого профессора. Это явно было не семейное гнездо, а берлога одиночки. Причем скорее мужская, чем женская на вид, впрочем, какая разница?
— Поставить чай или…? — начала она, повернув собачку замка. Но закончить я ей не дал. Положил руки на талию и притянул к себе. Она прильнула ко мне спиной и положила затылок на мое плечо. Бросила искоса лукавый взгляд.
— К вопросу чая мы еще вернемся, — прошептал я ей на ухо и скользнул губами по ее шее. Она затрепетала, ее ладонь легла мне на бедро, и все сомнения насчет того, не слишком ли быстро для этой реальности у нас развиваются события, у меня сразу же отпали.
Мы целовались в прихожей, торопливо срывая друг с друга одежду. Потом переместились на тахту, прогнав с нее пушистого рыжего кота. Недовольный таким бесцеремонным обращением представитель высшей расы запрыгнул на одну из многочисленных книжных полок и равнодушно взирал оттуда, как два человека совершают свои нелепые телодвижения, сплетаясь в нехитрых позах, не особенно задумываясь о соответствии оных кама-сутре и прочим трактатам о высоком искусстве любви.
— Я об этом мечтал с того самого момента, как тебя увидел, — сказал я, когда поток нашей страсти иссяк, и мы лежали поперек ее тахты, обнявшись, но не озаботившись прикрыться хоть чем-нибудь.
— Ты мне тоже сразу понравился, — она потерлась щекой о мое плечо. — Ты же не собираешься прямо сейчас одеться и сбежать?
— Разве что ты сама меня выгонишь, — засмеялся я. — На завтра у меня есть планы, разумеется. Тренирока, вроде центрифуга еще должна быть, надо на плюшке посмотреть. Так что если предложение насчет чая еще в силе…
— Конечно, — сказала Вера, выскользнула из моих объятий и, шлепая по паркету голыми ногами убежала на кухню.
«Как-то слишком все легко получилось, — подумал я. — Может тут есть какой-то подвох?»
Я приподнялся на локте и тряхнул головой. Про чушь какую-то я думаю, вот что. Судя по занимательной беседе шоферов за соседним столиком, никаких особых изменения личная сфера не претерпела. Разве что, в отличие от позднего Советского Союза, который я немного застал, в этой версии СССР не было никакой излишней стыдливости, да и к качеству «изделия номер один» у меня тоже претензий не было. Смешно. Упаковка осталась, как будто с прежних времен — утилитарная, скучная, из грубой коричневой бумаги. Но вот содержимое оказалось не хуже всяких зарубежных дюрексов-контексов. Во всяком случае, я разницы не заметил.
— Сделать тебе бутерброд? — спросила с кухни Вера.
— Можно даже два! — с готовностью отозвался я. И подумал про оставленную в бардачке плюшку. Помнится, когда я ее снимал, я подумал, что навру, будто у меня было свидание. Получается, не наврал даже. Хотя надо будет спуститься вниз и забрать ее оттуда. Там же у меня и будильник, и расписание, и всякое такое прочее. А то вдруг пока я тут развлекаюсь, там уже составлен план на завтра с четырех утра и до самого вечера.
Болтали мы часов до трех ночи, в основном рассказывала Вера, а я просто слушал. Она родилась в Ленинграде, ее родители — именитые медики, настоящие светила, оба-двое. Отец нейрохирург, мать — гинеколог. И с самого детства считалось, что она тоже пойдет в медицинский. Но у нее к этому совсем душа не лежала. Хотелось чего-то совсем другого. Но в медицинский она поступила все-таки. Отучилась один курс, бросила и поступила на исторический. Разразился страшенный скандал. Родители, понимаете ли, за дочку все распланировали, а она… И было это как раз в девяносто первом году. Я мысленно отметил, что мы с Верой, похоже, ровестники. Мои перипетии с поступлениями-переводами тоже были в начале девяностых.
Из дома Веру выставили. С чемоданом вещей и тощенькой пачкой купюр на первое время. А дальше — крутись как хочешь, живи сама. На счастье Веры случилось совсем не то, что в нашем мире. Россия не свалилась в бандитский угар девяностых, а осталась Советским Союзом и взяла курс на науку. Поступив в аспирантуру, Вера сделала ставку на научный оккультизм, и весьма удачно. Переезд в Соловец случился не сразу, какое-то время она работала в ленинградском НИИ прикладной этнографии. А сюда ее переманил ее друг и учитель, профессор Алтуфьев.
— Эта квартира от него мне досталась, — сказала Вера, раскинув руки. — Он умер два года назад, но в директорате все уже было оговорено, бумаги оформлены. Он знал, что ему осталось недолго, поэтому написал заявление заранее, и его одобрили.
— Вы были женаты? — спросил я.
— Нет, что ты, — покачала головой Вера. — И сексом мы тоже не занимались, это предупреждая твой следующий вопрос. Просто мы много вместе работали, библиотеку собирали тоже вместе. Квартира принадлежит НИИ, и он не хотел, чтобы после его смерти в нее въехал какой-нибудь незнакомый некто. Вот и подсуетился.
Когда она уснула, я снова вспомнил про плюшку в бардачке. Осторожно выбрался из-под одеяла, натянул штаны, сунул ноги в гостевые тапки Веры, набросил куртку, взял с подзеркального столика ключи, чтобе не остаться полуодетым куковать на площадке, и спустился вниз.
На улице было тихо и морозно. Трава и оставшиеся еще на деревьях листья поседели инеем, на ясном бархате неба мерцали неяркие карельские звезды. Я обошел дом, ставить машины во дворе тут считается моветоном, только на гостевой парковке. Вообще с машинами в личном пользовании тут довольно интересно все было устроено. Нельзя было вот так просто взять и купить себе машину, начать на ней ездить и бросать где попало. Во-первых, нужно было сначала получить права. Сначала права, потом машина, иначе не получится. Потом нужно было завести гараж. Без гаража машину тебе тоже никто не продаст. Да и с самой покупкой все было как-то не совсем все однозначно. Машина как бы бралась в бессрочную аренду. Передать ее по наследству было нельзя. А из оформления доверенности сделали настоящего бюрократического монстра. Так что большинство предпочитало водить служебные машины, вот как я сделал. А возиться с собственными колесами себе позволяли только двинутые на машинах маньяки.
Я застегнул ремень своей плюшки и тряхнул рукой, чтобы она настроилась. Она недовольно пискнула, кольнула меня в кожу иглой, проверяя состояние. И замигала множеством уведомлений.
Ну вот, всего-то на несколько часов ее бросил, а нападало сообщений, как за весь предыдущий месяц.
Так.
Ну, будильник, тренировка, центрифуга в десять тридцать. От Васи-Папая сообщение, насчет «кузнечиков». Кузнечики — это хорошо. В четырнадцать ноль-ноль — встреча с Чепаловым Максимом. Это еще кто?
Я поежился. Ветра не было, но температура явно была минусовой, а одежды на мне явно недостаточно, чтобы…
Я скачками побежал обратно в дом. Взлетел на последний этаж, повозился немного, открывая незнакомый замок, и заскочил обратно в теплую квартиру Веры.
И замер на пороге.
Горел торшер, а сама хозяйка сидела, поджав колени. Плечи ее вздрагивали.
— Эй-эй, Вера, ты чего? — я сбросил тапки, плюхнулся рядом с ней на тахту и обнял за голые плечи.
