Ванька 7 - Сергей Анатольевич Куковякин
Начальник штаба Квантунской области был ошеломлен. Таких высоких людей он в своей жизни ещё не видел. Да ещё и подобных статей. Козырёк его фуражки находился на одном уровне с поясным ремнём Василия.
Со всей внимательностью осмотрев старательно выбритый подбородок Сабанцева, японский генерал постепенно опускал глаза вниз. Словно пуговицы на шинели нашего знаменщика пересчитывал. Задержался на руках вятчанина, а дольше всего смотрел на ступни великана.
На такие ноги, действительно, стоило посмотреть. Длина следа у Сабанцева была равна девяти вершкам. Если перевести в более привычные мне сантиметры, то — сорок. Сапоги Василию тоже шили по специальному заказу. Прежде чем их пошить, пришлось ещё делать специальные колодки. Нужных в природе просто не существовало.
После осмотра сапог, японец покачал головой и громко рассмеялся. Он снова привстал на носки, вытянул вверх свою руку. Появилось у него желание потрепать за подбородок русского великана.
Три раза ха-ха. Генеральская рука смогла дотянуться только до второй сверху пуговицы на шинели нашего знаменщика.
Руки коротки…
Генерал подпрыгнул!
Хрен ему на всю глупую рожу…
Ещё раз, ещё…
Подбородок Василия он так и не смог достать.
После отъезда начальника штаба мучения нашего знаменщика не закончились. Другие японцы повалили к нему целыми группами, начали с ним фотографироваться.
Устроили даже целый аттракцион. Попросили Василия развести руки на уровне плеч и начали пытаться их достать. Ни одному из японцев это не удалось.
Наконец знаменщику это надоело, он плюнул себе под ноги и спрятался подальше от любопытных. Он — старший унтер, а тут какое-то посмешище просто устроили.
— Чо, они… — бурчал великан себе под нос.
Мы-то к Василию уже привыкли, а тут народ просто диву давался.
Впрочем, в бригаде низкорослых не было. Отбирали в неё строго, даже дорогой некоторых отсеяли. Не только за рост. Уже за день до отправки я так одного из своих санитаров лишился. Не поехал он во Францию из-за вероисповедания. Оказался молоканином. Как его только раньше пропустили? Прошляпила, видно, ротная канцелярия.
Сон ко мне так и не шёл. Я лежал, ворочался, вспоминал то и другое…
— Не спится? — вдруг прозвучало со стороны Рязанцева.
— Что-то не очень… Разбудил я Вас, Никифор Федорович?
— Нет, нет… Это я сам.
Через пару минут интендант опять начал похрапывать.
Наконец и меня сморило. Сам не заметил, как уснул.
Глава 29 Поиск санитара
Я открыл глаза.
Зевнул. Потянулся.
Выспался?
Вроде, как и да.
Протянул руку, взял часы.
Ого, ещё и семи нет…
Что-то как-то холодновато…
Я поёжился. Бррр…
Рано, получается, радовался. У французов не теплее чем у японцев…
Вставать не хотелось — под одеялом, оно теплее будет.
«Amiral Latosche—Treville» изрядно качало.
До половины девятого я пролежал под одеялом, затем всё же встал и пошёл в кают-компанию.
Рязанцев, счастливый человек, продолжал посапывать.
Опоздал. Оказывается, чай и кофе подают в кают-компании с семи до восьми утра. Сейчас уже избушка на клюшке. Ничего, не помру без чашечки кофе. Тем более, качает нас хорошо, не особо пить кофе и хочется.
Так, так, так… Сегодня мне надо одну проблемку решить. Невеликую, но надо. Санитар-то у меня молоканином оказался, сейчас нет его, значит — вакантное место надо кем-то занять. Жалко, мои младшие врачи и фельдшеры за дорогу санитаров многому научили, а от них немало зависит. Они первыми раненому помощь должны оказать, не дать ему по возможности умереть до перевязочного пункта. Конечно, душу они ему обратно не вложат, но — перевяжут, иммобилизуют что нужно при необходимости…
Санитар-то был хороший. Поэтому — вдвойне жалко. Пусть и молоканин. Это ему ранее никак не мешало служить, а тут — едут во Францию только православные… Да, хоть иудеи, какая разница?
В Харбине батюшка ещё и экзамен всем нижним чинам устраивал, гонял их по Писанию как сидоровых коз.
Жижев у него экзамен сдал. Парень был весьма неглупый. Если я правильно помню, из Усть-Сысольска родом.
Очень он расстроился. Лица на нём не было, когда попрощаться подходил. Вот, сказал, не получится у меня домашним помочь… Да, жалованье у нижних чинов в бригаде особое. Наш солдат, тот же санитар, получает в семь-восемь раз больше того же французского. Офицер — в три раза больше коллеги из Франции.
Я нашел бывшего ротного Жижева. Спросил о замене.
— Мне бы кого посообразительнее. Ну, и не малосилка…
— Подобных, Иван Иванович, у нас не имеется. Я говорю о малосилках. Все мои — как на подбор. А посообразительнее…
Ротный командир задумался.
— Пожалуй, порекомендую Вам Малиновского.
Ротный поманил к себе унтера.
— Малиновского сюда позови.
Малиновский, Малиновский… Что-то мне эта фамилия знакома.
— Вот. Родион Малиновский. — указал мне на молоденького солдата ротный.
Родион… Поди и Яковлевич…
Дедушка мой у маршала Малиновского Родиона Яковлевича служил. Может, этот ефрейтор с солдатским Георгием в своё время маршалом и будет? Кто знает, кто знает…
— По батюшке как? — поинтересовался я у паренька.
— Яковлевич, — не замедлился тот с ответом.
Надо же… Да, нет — просто совпадение…
— Ранен был? — задал я очередной вопрос.
— Так точно.
— Ну, тогда, понимаешь важность санитарского дела.
Паренёк на глазах грустнел. Зигзаг его военной судьбы ему явно не нравился.
— Ранен был тяжело. В спину, в ногу… Смогу ли… Пулемётчик ещё…
Ротный на последние слова тут же прореагировал.
— Иван Иванович, затмение нашло… Точно, Малиновский у нас — пулемётчик. Вы про сообразительных спросили, вот я и… — командир роты тяжело вздохнул. — После второй контузии бывает со мной такое. Сейчас я Вам другую кандидатуру предоставлю.
Да… После контузии…
Ротного я прекрасно понимаю. Самого после контузии иногда клинит. Тут же — две человек имеет. Мозг — аппарат тонкий, его лишний раз ушибать не надо…
— Малиновский! Пегова сюда! — рыкнул командир роты.
Свидетельство его ошибки как ветром сдуло.
Пегов, так Пегов. Лишь бы не дурак был.
Качка становилась всё сильней. Мимо меня прошагал один из офицеров нашего полка. Морская болезнь у него прямо на лице была написана.
Мля… Начинается…
Сам я чувствовал себя довольно сносно, хотя голова немного и кружилась.
Я подошёл к борту. В море были видны три судна. Стоявший недалеко от меня морской офицер по силуэтам перечисли мне их названия. Надо же, оказывается, как можно… Ну, кто на что учился.
Это были японские крейсера, и, если я ничего не путаю, все они участвовали в Цусимском бою.
Между тем, военные суда подходили всё ближе. Они шли против ветра и то поднимались на гребне волны, то опускались. Причем так, что чуть ли не весь нос уходил в воду.
Ветер у борта мне что-то не помогал и голова моя стала доставлять мне всё большее беспокойство.
Глава 30 По морям, по волнам…
Море колыхается словно кипяток.
Морская болезнь выводит из строя одного нашего офицера за другим. Как дела у нижних чинов? Честно говорю — не знаю. Они за медицинской помощью пока не обращались. Не рана же, терпят.
Я пока держусь, но чувствую себя не очень хорошо.
Во время приема пищи меня подташнивает.
К вечеру ветер начал становиться всё тише и тише, волнение уменьшилось.
Когда на небе появились первые звёздочки, стало теплее, однако пальто ещё снимать рано.
Через сколько дней мы с Рязанцевым белые куртки и шаровары обновим? Даже и не знаю.
Я прошёлся по палубе. Внизу, у руля, в воде что-то мельтешит, светится фосфорическим светом. Что? Не знаток я морской флоры и фауны…
Температура уже плюсовая. Капитан сказал, что поднялась до шести градусов.
Утром уже половина солдат ходит без шинелей. На солнце плюс пятнадцать, а в тени только плюс шесть. Качка стала гораздо слабее. По палубе прогуливаются наши офицеры с бледными лицами.
Так. Сегодня надо проверить, как там нижние чины в трюме размещены. По большому счёту, этим мне надо было ещё вчера-позавчера заняться, но здоровье не позволяло.
Собираюсь в недра «Amiral Latosche—Treville» как профессор на обход в клинике. В моей свите два младших врача, несколько фельдшеров и санитаров. Сестры милосердия с белоснежным полотенцем в руках только не хватает. Такого, каким профессор после пальпации и перкуссии каждого больного
