Целитель - 9 - Валерий Петрович Большаков
— Ага, — буркнула Настя, чуток враждебно взглядывая на Иванова, — во внутреннюю тюрьму КГБ!
— А что? — ухмыльнулся чекист. — Хорошая идея!
Бегло улыбнувшись, я глянул на дверь кухни. Костя, не дожидаясь вежливого «брысь!», удалился сам. Начистил картошки… Варится уже, наверное. А благоуханное скворчанье… М-м… Это мелко порезанная курятина жарится с луком…
Отрываясь от гастрономических мечтаний, я негромко сказал:
— Если куда подальше, то и Валиева с ними. Товарищ надежный. Не гадая, Настюшку прикрыл.
Сестричка зарделась, а Иванов поправил очки, и согласно кивнул:
— Да, это оптимальный вариант.
— Куда уж оптимальней! — дерзко фыркнула Рита. — А Мишечка? Опять ему одному оставаться? Мы в тыл, а он на передовую?
— Значит так, — заявил Борис Семенович с властным превосходством. — С Мишей поступим иначе. Вплоть до Нового года ваш институт, Миша, переводится, так сказать, на осадное положение. Никаких выездов и переездов! Все сотрудники будут дневать и ночевать на объекте! Условия мы обеспечим. Продукты завезем, и всё остальное тоже. Вплоть до цистерны с соляркой для дизель-генераторов…
— И патронов, патронов побольше, — хладнокровно подсказал я.
— Охрану обеспечим! — лязгнул Иванов. — Никого не впустят, никого не выпустят. Жен и детей сотрудников укроем в отдаленных санаториях. Слабых звеньев не останется!
— А я еще на Мишечку обижалась, — нарочито загрустила Настя. — Он меня «чучелком» обзывал! А, оказывается, не чучело из меня, а «слабое звено»…
Я обнял покрепче обеих.
— Это временно, девчонки…
— Именно так, — внушительно сказал Борис Семенович. — И не переживайте, не соскучитесь! Мы и всех подруг отправим с вами…
— …По этапу, — желчно фыркнула Рита, словно вторя Гариной-младшей.
Кагэбэшник побурел, но не успел ответить по существу — Костя выглянул из кухни.
— Идите есть, секретоносители, — добродушно заворчал он, и в упор глянул на Иванова: — Это и вас касается, товарищ генерал-лейтенант!
— Слушаюсь! — буркнул Борис Семенович.
Вторник, 4 декабря. День
Ленинград, улица Некрасова
Щукин придвинул кресло поближе к окну — осторожно, чтобы не колыхать тюль. Квартира «Жаргина» находилась точно напротив, по ту сторону двора, разве что чуть-чуть повыше. Можно было бы устроить наблюдательный пункт и на чердаке, но Тихонов воспротивился — мало ли кто шастать будет. А тут — квартира!
Тихо, спокойно. Единственная жиличка — Глафира Терентьевна. Даже по имени чувствуется — старый кадр! Резвая бабуся, еще во времена НКВД грамотами отмеченная, с готовностью удалилась на дачу в Комарово. Все равно ж, мол, ездить приходится, печку протапливать, чтобы жилой дух не покидал строение. А ночевать в тишине, да на свежем воздухе, где и зимой хвоей пахнет — для здоровья очень даже пользительно.
Привстав, Саша осторожно приблизил бинокль к полупрозрачному тюлю. На месте объект… По комнате шастает.
Только никакой он не Жаргин, а вовсе даже Гюнтер Брозе. Опытный агент германской разведки, в прошлом — солдат абвера. А настоящего хозяина паспорта вчера, вроде, откопали.
Шурик сжал зубы.
«Будет тут всякая «дойче швайне»…»
Не додумав, он замер — объект раздвинул шторы. Позыркал, двор осматривая, глазами мазнул по окнам, и всё как бы между прочим — Брозе держал в руке красную детскую лейку, поливая пышные кустики герани. Консервные банки из-под зеленого горошка изображали цветочные горшки — сквозь надпись «GLOBUS» проступали ржавые потеки…
Щукин вздрогнул — в окне напротив вдруг сверкнула круглая дырка, а еще одна, между глаз «Жаргина», тут же брызнула темной вязкой кровью. Пуля прошла навылет, вынося объекту затылок, и человек, еще секунду назад живой, рухнул навзничь.
— Пятый — Первому! — затараторил Саша, едва не переходя на крик. — Брозе убит! Снайпер на чердаке!
Он договаривал на бегу, торопливо накидывая куртку, чтобы прикрыть плечевую кобуру. Тихонько затворив дверь, на цыпочках поднялся на чердак.
— Первый — Пятому, Первый — Пятому! — бубнила рация. — Снайпера не преследовать!
«А я и не собирался!» — мелькнуло у старшего разведчика. Рявкнуть бы, чтобы Тихонова проняло…
В смутном чердачном полумраке пахло пылью и голубиным пометом. Сквознячок шевелил паутину на стропилах, а редкие лучи неяркого солнца окунались в грязный керамзит. И тишина…
Ошибся он, что ли? Не может такого быть.
Стреляли оттуда… Вооружившись, Щукин ступил на толстую доску, проложенную между балок, и двинулся бочком. Вон он!
У слухового оконца лежал ничком человек, мужчина лет сорока. В замасленных штанах и кирзачах, в фуфайке и непременной ушанке, он смахивал на сантехника, легшего на лист фанеры, лишь бы дотянуться до нужного стояка. Вот только сжимал «слесарь» не газовый ключ, а винтовку СВД с оптическим прицелом.
Башка поникла… Шурик нервно сглотнул, подобравшись еще ближе — и опустил пистолет.
— Пятый — Первому. Снайпер убит выстрелом в голову.
— Понял, Пятый! — зашелестел голос Тихонова. — Ничего там не трогай!
— Принято, — вытолкнул Щукин, косясь на ушанку, полную мозгов. Кровь медленно растекалась по фанере — не красная, не черная, а какая-то бурая.
Безумный, жестокий, шпионский, шпионский, шпионский мир повернулся к Шурику еще одной своей гранью. На всякого киллера найдется свой антикиллер…
Вечер того же дня
Мэриленд, Кэмп-Дэвид
«Вроде тоже не юг, но с Москвой разве сравнишь, — вяло размышлял Даунинг, глядя за окно «Линкольна». — В России сейчас снежно и холодно. Может, заметает. Или морозы. А здесь…»
Оголенные ветви бодро задирались вверх, к яркому солнцу и безоблачному синему небу. Трава вроде бы увяла, но обочины зеленели, лишь местами пожухнув.
«Разве это зима… — подумал Джек, и усмехнулся: — Неужто ностальгирую?»
Пластаясь над подъездной дорогой, лимузин выехал к воротам Кэмп-Дэвида. Здесь, под горой Катоктин, за семьдесят миль от шумного и продажного Вашингтона, держалась тишина американской глубинки.
Даже дома президентской резиденции подходили окружающей их глуши, полузабытому медвежьему углу — никакого бетона, только грубые бревна и
