Конторщица (СИ) - Фонд А.

— Прекрасно, — растянула губы в улыбку я. — Вы просто прекрасно все распланировали. Вот только со мной согласовать почему-то забыли. Или же не сочли нужным. Так я напомню: вообще-то я здесь хозяйка. И как хозяйка заявляю — жить будете у себя, дорогая мама.

— О нет! — прошипела свекровушка. — Никакая ты здесь не хозяйка, Лидия. Комната принадлежит Валерию. Ты здесь даже не прописана. Так что мой сын будет решать, кого пускать жить, а кого — нет.

— Чудесно, — кивнула я. — Насколько я понимаю, я прописана на Ворошилова. Но квартиру почему-то заняла некая Оличка Горшкова. Мою квартиру. Которую именно мне завещала тетя. Вот туда я и пойду сейчас жить.

— Да ты посмотри не нее! — сорвалась свекровь. — Иродище какое! Готова ребенка на улицу выгнать, лишь бы самой хорошо было. И ты там не прописана! Ты в общаге строймашевской прописана, забыла? И это я договаривалась о твоей прописке по своим связям!

— Кстати о ребенке, — я уже прикидывала, как буду отвоевывать квартиру, — нужно не забыть завтра с утра органы опеки оповестить, что за ребенком никто не следит, в квартире антисанитария, Оличка водит мужиков, подозреваю, что женатых, ведет антисоциальный образ жизни. Соседи с радостью все подтвердят.

— Да какое твое дело, мразь! — взревела свекровь. — Своих детей нет, так ты на чужих бросаешься!

— И, кстати, Оличка и Светочка Горшковы, они тебе каким боком родичи, Валера? — супруг вздрогнул и впервые посмотрел на меня долгим взглядом. По мере разглядывания Лидочки уши, лоб и щеки у него все больше и больше краснели и, наконец, приобрели ярко-бордовый цвет.

Я даже испугалась, что у него сейчас инсульт случится. Но не случился. Вместо этого, Валерий вдруг психанул:

— Это же мой костюм! Мама, вы это видите? Она одела мой костюм!

— Да погоди ты с костюмом, Валера! — отмахнулась свекровь, — давай сперва с квартирой разберемся!

— Мама! — не унимался супруг, — Вы не понимаете! Она же испортила мой костюм! Финский, между прочим. Я его из Ленинграда привез…

— Заткнись! — синхронно со свекровью гаркнули мы на Горшкова.

От неожиданности все опешили и на миг воцарилась тишина.

— Мама, — завелся опять Горшков, — когда вы говорили, что все это ненадолго, вы не сказали, что она мои вещи будет носить. Я так не договаривался. Я не хочу больше всего этого, мама! Уберите от меня эту женщину!

— Заткнись, дурак, — цыкнула свекровь, но было уже поздно. Пазл сложился, я врубилась в ситуацию и расхохоталась:

— Так вот для чего все это было! Ради квартиры, да? Нашел бедную дурочку в сложной жизненной ситуации, утешил, изобразил любовь, женился. А сами с мамашкой потихоньку квартирку отжать хотели. Полгода потерпеть, зато квартира в центре будет, двухкомнатная. Чудесная схема. Вот только дурочка-то не дурочкой оказалась и быстро все поняла.

— Мразь! — закричала свекровь. Супруг сидел, беззвучно открывая и закрывая рот, как выброшенный на берег окунь.

— Сама мразь, — устало ответила я. — Я вот завтра в милицию заявление напишу, как вы схему провернуть хотели. Посадят вас за мошенничество, как пить дать, посадят.

— А ничего ты не сделаешь, — вдруг ощерилась свекровь (черт, я даже имени ее не знаю), — мы сейчас скорую вызовем и в дурку тебя сдадим. У меня знакомый профессор есть, я договорюсь, ты пожизненным овощем сидеть там будешь.

— Не сдадите, — покачала головой я. — Во-первых, я вменяема, и любая экспертиза это подтвердит. Во-вторых, наш скандал все соседи слышали, и угрозы ваши точно. Так что свидетели будут. И, в-третьих, если Лидочку в дурку сдадите, то на карьере вашего сыночка можно поставить крест — сразу разнесется, как он молодую жену до дурки довел, чтобы квартиру отобрать.

— А вот сейчас и посмотрим, — не унималась свекровь, — Валера, иди к Грубякиным, звони в скорую. Скажи, эпилептический припадок опять случился, и она на людей бросается.

Горшков нерешительно взглянул на мать, затем перевел взгляд на меня, опять покраснел и начал подниматься.

— Сядь! — припечатала я. — Валерий, ты же взрослый вменяемый мужик, что ты мамочку случаешь? У тебя сейчас есть шанс все обратно отыграть: я сегодня пойду переночую к соседке, утром пока буду на работе, ты заберешь Олечку из моей квартиры. Я туда въеду и буду там жить. И завтра же подадим заявление на развод. Детей у нас нет, это причина весомая, твоя карьера и репутация не пострадают, мы тихо и спокойно разведемся и будем дальше жить, как ни в чем не бывало.

Горшков задумался и перевел взгляд на мать.

— Валера, — не дала я ему времени на раздумья. Ты, конечно, можешь сейчас бежать звонить, пытаться упрятать меня в дурку. И может быть даже у тебя это и получится. И даже если меня там надолго засадят, то ты пойми — этот профессор не вечный, стопроцентно уже старенький, так что он через пору лет переставится и я выйду на свободу. И это будет быстро или очень быстро. А потом твою жизнь я превращу в ад. И мне за это ничего не будет. Ведь я буду после дурки, со справкой. Так как, Валера, хочешь всю жизнь жить и оглядываться от страха, или же ты сейчас принимаешь правильное решение, как нормальный мужик, и мы тихо разводимся и остаемся каждый при своих интересах? Решай.

И Валера решился: он просто молча кивнул, но уже и это был хоть какой-то сдвиг…

Собирала я лидочкины вещи под аккомпанемент воплей свекровушки (и как только Горшков ее терпит?), все это время супруг сидел молча, бледный, как статуя херувима в склепе.

Думаю, и греко-персидские войны и даже кровопролитные сражения Архейского союза в сумме все равно поиграли бы в суровой битве лидочкиной свекрови, которая насмерть стояла за каждую дешевую алюминиевую ложку, за каждое линялое полотенце.

— Ты куда это посуду нашу тянешь?! А ну, на место положи! Я все вижу! — хваталась за сердце свекровушка.

— Я взяла одну тарелку…

— Положи, я сказала! — умирающим голосом причитала она, демонстративно капая валерьянку в стакан с водой. — Десять… одиннадцать… по миру, дрянь такая, пустит нас…

Я открыла шкаф и вытащила тоненькую стопочку лидочкиных вещей. Подумала и добавила простыню и наволочку. Это, очевидно, оказалось последней каплей. Не выдержав, она метнулась к лидочкиному чемоданчику и принялась лихорадочно выбрасывать оттуда вещи прямо на пол. Стакан с валерьянкой сиротливо остался на столе, ароматизируя все вокруг тошнотворным больничным запахом.

— Что вы делаете? — аж опешила я.

— Не позволю каждой аферистке наживаться за счет моего сына! — шипела свекровь, швыряя лидочкину кофту в сторону, туда же в кучу полетели старые брюки, шарф, и даже штопанный-перештопанный бюстгальтер.

— МамО, вы хоть трусы мне оставьте, — не удержалась я.

— Не тобой куплено! — процедила свекровь, руки ее тряслись.

— В каком смысле не мной? — мне вконец все это надоело. Барахла не жалко, но дело принципа: таким людям стоит уступить хоть в чем-то — и проблем потом не оберешься.

— Это все Валерий покупал! — зло сверкнула глазами свекровь.

— Даааа? — начала тихо закипать я. — А на какие такие шиши он это все покупал? Давайте тогда сравним, какая зарплата у ПТУшного преподавателя кружка пения на полставки и у работницы транспортной промышленности?! Почему это у Лидочки… в смысле у меня… элементарной одежды нету, а у Горшкова весь шкаф дефицитными шмотками забит?

— Да как ты смеешь! Валерочка — творческий человек! Его концерты уважаемые люди города смотрят, ему нужно быть представительным! Это тебе не в конторе штаны протирать… — категорически отрезала свекровь, но была перебита мной:

— Смотрю, среди Горшковых, куда ни плюнь — сплошь творческие люди! И, кстати, почему и за квартиру на Ворошилова, и за эту комнату плачу только я? Прекрасно все продумано — Валерий и Ольга творческие люди, значит за все квартиры пусть платит Лида. Богема, паразитирующая на шее пролетариата, да? И за продукты для богемы плачу тоже я. Ведь Валерочка покушать любит все только свеженькое и самое вкусненькое. Давайте дорогая мамО, тогда подсчитаем, сколько и когда было уплачено мной и разделим все хотя бы напополам…