Алекс и Ангелина Змаевы - Туман над тропами
Вот и перекат. Осторожно подхожу к ловушке и резко выдергиваю ее передний конец из воды. Внутри плещется что-то и это не только вода. Кто-то есть! Волоку "морду" на берег, и распутываю прутья, закрывающие выходное отверстие. Ну! Что у меня здесь?
На траву вываливаются и бьют хвостами целых четыре рыбины! Три поменьше, но весьма достойные, а одна вообще неожиданно крупная. И как только в горлышко пролезла? Присматриваюсь внимательнее, рыба еще жива, но на голове рана как будто колотая и один глаз вытек. Обо что это она так? Внутри "морды" ничего острого нет. Разве что раньше поранилась, а потом ее течением затянуло в снасть. Случайно. Или — вмешалась сама Туманная? Одной этой было бы достаточно для того, чтобы считаться "добытчиком". Или вот этих трех. А тут и то и другое. Снимаю с пояса веревку, продеваю через жабры трем рыбам, что поменьше, теперь связку можно повесить на плечо. Большую понесу в руках. Затем отношу "морду" в реку на место и закрепляю — завтра еще проверю. Пора возвращаться.
В поселке ближе к вечеру собралось все племя. Меня встречают изумленные взгляды. Ну еще бы. Вид у меня — мокрый, измазанный в чешуе и глине (как настоящий охотник!), в правой руке копье, через плечо веревка, на ней болтаются три рыбины, а в левой руке четвертая, подметает хвостом дорожку.
— Шустрик? Ты это наловил? Как? — Хохлатка, сделав круглые глаза, выскочила навстречу.
Ничего не отвечаю: запыхался. И как только охотники таскают на себе всю добычу? Ищу глазами Спящую, она стоит в стороне, смотрит на меня. Внутри сразу становится тепло и радостно. Справа, из-за кучи нарубленных веток, выныривает Сучок, смотрит на меня, улыбается:
— Хороший улов, Шустрик! Ты настоящий добытчик.
— А как все-таки ты их поймал? — это Копуша, подошел и внимательно разглядывает рыбин.
— "Морду" сплел.
— На "морду"? Это отлично, это здорово. А то я уж боялся, что Водяной никого из нас этому не научил…
Ну все, пора! Ой, как же страшно… Откашливаюсь. И головой в омут:
— Раз я добытчик, то хочу создать свой очаг.
— Чего-о-о? — это вскидывается Золотце. — Приволок тут каких-то мелких рыбешек…
— Уймись. Иначе сейчас посчитаем твоих "рыбешек"!
Оборачиваюсь: против Золотца стоит Сучок. Поза расслабленная, но глаза… Я никогда не видал ни у кого таких глаз. Как море в непогоду. Такие же сумрачные и холодные. И совсем не хочется быть тем, на кого так смотрят.
— Да я что, я ничего… — Золотце тут же забыл, как только что возмущался, и плюхается на кучу веточек.
— У племени радость: еще один из нас стал настоящим добытчиком, не так ли, вождь? — Сучок поворачивается к Старшему, подошедшему с охапкой веток. Старший скидывает груз на землю и, отдуваясь, отвечает:
— Конечно. Я очень рад, что ребятишки становятся добытчиками. А то все нам четверым охотиться. Да и если он собирается кормить кого-то из девочек, то молодец. Нам же проще, а, Сучок?
— Все так, вождь. Скажи нам, Шустрик, кого из девушек ты хочешь позвать к своему очагу?
Я молча, чтобы не расплескать слова, направляюсь к Спящей. Проходя мимо костра, вижу, как Болтушка с Подарочком обмазывают глиной рыбин, готовя к запеканию в костре. И на голове этих рыбин очень знакомые колотые раны… Так-так… Делаю вид, что ничего не заметил, прохожу дальше и подаю Спящей связку из трех рыб.
— Спящая, ты… — посмотрел на нее и начал заикаться. — Ты с-согласна… очаг… со мной? — и протягиваю ей рыбин, а сам вцепился в веревку изо всех сил: а ну как ответит отказом, вдруг передумала?
Она улыбается, и мне сразу становится легче дышать:
— Очень даже, Шустрик, — и подхватывает связку рыбы из моих внезапно разжавшихся пальцев.
— Эй, эй! — это опять Золотце. Ну что ему нужно? — А эту рыбу ты кому оставил? Или еще какую девочку решил пригласить? Не жирно ли будет такой мелкоте?
Поясняю, не оборачиваясь, но громко, чтобы всем было слышно:
— Нет, это для шаманки. Туманная помогала мне с уловом.
— Тогда ладно…
Золотце, успокоившись, исчезает. А моего плеча касается рука Спящей.
— Ты правильно решил унести рыбу Крадущейся. Этих я сейчас подготовлю да сложу на угли, как раз к нашему возвращению с обряда будут готовы. А большую возьмем с собой.
Спящая развязала веревку и устроилась рядом с Подарочком. Девочки, тихонько переговариваясь, занялись рыбой все вместе.
Прошло совсем немного времени, и три моих рыбины были присыпаны углями рядом с двумя, принесенными Сучком. В поселке начались сборы. Гремучка заворачивала в листья горку жареных моллюсков, тоже подарок Крадущейся. Интересно, а она за что благодарит Туманную?
Все торопились, но когда добрались до Логова, стало понятно, что возвращаться придется уже в темноте. К обряду создания очага первыми подошли мы со Спящей, потому что Крадущаяся показала на нас пальцем, улыбнулась и поманила к себе. Разрезала ладошку Спящей, потом мне. Ранку на своей ладони я не почувствовал, смотрел на Спящую. А потом Крадущаяся велела подать друг другу руки, склонила голову, пошептала над соединенными ладонями что-то непонятное и капли нашей смешавшейся крови упали в горячую воду Логова.
Кто пошел сразу после нас и потом — я не смотрел, потому что зализывал наши со Спящей ранки. Немного погодя к Логову выскочил Золотце, размахивая руками, с криком:
— Девочки мои! Идите ко мне!
Ушастая, подбежав, повисла у Золотца на шее, оглядываясь при этом почему-то на шаманку. Хохлатая вышла медленнее и остановилась рядом. Крадущаяся сдвинула брови, взялась пальцами за виски:
— Девочки… вы знаете, что делаете?
— Да-а! Крадущаяся, давай быстрее! Я хочу быть в очаге Золотца! — Ушастая отвечает непохожим на обычный голосом, почти верещит.
— Понятно. А ты, Хохлатая?
Хохлатая молча кивает головой и отворачивается. Ни с кем не встречаясь взглядом.
— То есть вы решили, — Крадущаяся вздыхает, делает странное движение, как будто отшвыривает что-то невидимое от головы, вздергивает подбородок, сощуренными глазами пристально глядит на Золотце. Он стоит и довольно ухмыляется. — Так запомни, охотник. Клятва потеряет силу, если ты когда-нибудь две луны подряд не принесешь добычи к своему очагу, а одна из твоих девушек сможет добыть мясо или рыбу. А теперь — подставляй руку.
Им она почти не шептала непонятных слов, склонившись над ладонями.
Я посмотрел вокруг: все или уже прошли обряд, или, как Сладкая, пришли зрителями. Наверное, уже можно возвращаться в поселок? Солнце почти собралось зайти. Но шаманка все не отпускает нас уйти, медлит. И тут к берегу выбегает запыхавшаяся, раскрасневшаяся Гремучка. Она кладет на камень у ног Крадущейся сверток с жареными ракушками, поднимается, смотрит на нее блестящими глазами:
— Потом расскажу, как обещала…
— Да ладно уж, и так вижу, — шаманка улыбается, жмурится на солнышко.
Гремучка откидывает на спину растрепанные волосы, оборачивается в сторону леса и громко командует:
— Дикий! Где застрял? Сколько тебя ждать!
Следом выбирается Дикий:
— Пришел уже… — он тоже всклокочен, в волосах какие-то щепочки застряли. Откуда это они?
— Давай живее, а то я за тебя скажу!
— Ну, это… Крадущаяся, я хочу создать очаг вместе с Гремучкой. Она согласна.
Что-о? У Дикого — очаг? И Гремучка согласна? А ведь правда согласна… хотя выглядят они, как будто это Дикий "согласен" вообще на что угодно. Ха, он же засыпает на ходу! А шаманка не то, что не хмурится — улыбается. Как нам. Вот кровь упала в воду. Дикий смотрит на свою ладонь, трясет головой, оглядывается, как будто первый раз увидел, что вокруг полно людей. Гремучка обнимает его и уверенно ведет в сторону поселка.
— Пойдем, милый, нам пора домой…
Я оглядываюсь на Спящую. Она задумчиво смотрит вслед удаляющейся парочке.
— Да, Шустрик, нам тоже пора.
Марги.
10 день 10 луны 10901 круга от н.м.
Во сне за окном шуршали осенние листья и рядом мурлыкала кошка Харя. Просыпаться не хотелось. Но что-то все же было не так. Я приоткрыла один глаз и выяснила, что устроилась щекой у кого-то на животе. И этот "кто-то" явно не мой муж. Живот у Лешки куда более волосат, а этот вообще гладенький. Сандра, кошка ты драная, совсем старая стала — на маленьких потянуло? И где это я могла так загулять? В комнате полумрак, вглядываюсь в лицо парня. Сучок… Что-о?! Сучок? И какая… комната? Нависающий каменный свод, покрытый следами копоти, откуда-то снизу на гладкие серые стены падают блики света и доносится шелест листвы. Под боком подстилка из сухой травы, а под головой в качестве подушки — живот Сучка. Точнее, чуть пониже, видимо, во сне это место показалось мне более удобным. Сучок слегка посапывает. Вот почему мне кошка приснилась. Хороша-а… А что было-то?
Помню, как после завершения обряда, уже ночью, жарили на углях рыбу и жевали принесенных Гремучкой моллюсков. Я страдала об отсутствии чая и ощущала себя гораздо более, чем малость, взвинченной — еще бы, такой денек выдался. В чью-то голову пришла мысль заварить успокоительных травок кипятком из Логова. Благо, в наследстве Мягкой Лапки был керамический горшок. Кто же из нас это придумал? Не уверена, что я… И сколько мы туда трав кинули, тоже не помню. Но прекрасно помню, как под рыбку все прихлебывала и прихлебывала отвар — он оказался кисленьким, а рыба без соли. Кончилось тем, что Сучок отобрал у меня горшок. Потом еще сидели и говорили о чем-то у затухающих углей костра, по ходу я решила, что мне непременно нужно прилечь, и колени друга для этого вполне подойдут. А дальше… ничего не помню. И где это я сейчас проснулась? И что это за пещера такая?
