Андрей Плеханов - Франкенштейн. Мёртвая армия
Господин Ларсенис в очередной раз убедился, что жизнь — дерьмо и что лично ему везет только потому, что он удачно всплывает. Всплывает вовремя и в нужном месте.
А через неделю он приземлился в аэропорту Осло.
* * *Хаарберг обещал прислать за ним машину и не обманул. Едва Ларсенис прошел таможню и вышел из длиннющего коридора в общий терминал, он увидел прямоугольник, качающийся над встречающими. «Victor Larsen» — ярким зеленым цветом. Вик поспешил в нужном направлении. Через три минуты его усадили в огромный черный BMW и помчали куда-то.
Виктор провез с собой в Норвегию несколько тысяч норвежских крон, немного одежды и фамильных реликвий в немецком бауле на колесиках с длинной вытягивающейся ручкой, выглядящем основательно и дорого. Да и сам Виктор смотрелся на сто баллов: здоровенный накачанный скандинав лет около тридцати, ростом два метра, с густыми светлыми волосами, завязанными в хвост. Никто не сказал бы, что ему тридцать пять, что семь лет назад он был лыс, выглядел на шестьдесят и прикидывал, как поудачнее откинуть копыта. Виктор излучал здоровье и оптимизм. Он прекрасно говорил по-норвежски. Впрочем, не менее прекрасно он объяснялся на шведском, датском, русском, украинском, английском, немецком, фарси, дари, узбекском и так далее. Вик говорил на множестве языков, но в большинстве случаев старался изъясняться с небольшим акцентом, чтобы выглядеть не уникумом, а обычным полиглотом.
А еще на его широкой груди снова висел шелкопряд и глаза Виктора были разного цвета. Он давно перестал прятаться за черными очками. В его новом паспорте с цветной фотографией один глаз был голубым, а другой — зеленым. Гетерохромия — объяснял Виктор. Он был опытным врачом и мог прочитать о гетерохромии целую лекцию. Но, как правило, этого не требовалось. Обычно его разноцветные глаза переставали интересовать собеседников минут через пять.
Его привезли в особняк километрах в сорока пяти севернее Осло. Широкое трехэтажное здание, выстроенное в викторианском стиле, окружал английский парк и идеально стриженные газоны, на которых можно было играть не то что в теннис, а даже в гольф. Виктора представили хозяину. Торд Хаарберг, как и следовало ожидать, выглядел совсем не так, как на фотографиях в Сети. В Интернете он был куда румянее, моложе и толще. На деле же оказался тощим стариком лет семидесяти — впрочем, весьма энергичным и высоким, всего лишь на полголовы ниже Ларсениса.
— Очень рад вас видеть, дорогой Виктор, — сказал Хаарберг на норвежском, крепко сжимая руку Вика. — Зовите меня просто Торд — прошу вас, никаких «сир» или «херр», я не переношу излишних формальностей. С чего начнем? Можно выпить кофе, перекусить. Или чего покрепче? Могу угостить отличным виски. К тому же у меня есть отменные сигары.
— Я не пью ни кофе, ни алкоголя, — откровенно заявил Виктор. — Только крепкий черный чай по утрам. Но сейчас, кажется, не время для чая. Также я не курю — когда-то была у меня такая привычка, но я избавился от нее лет восемь назад и безмерно счастлив тому до сих пор.
— Насколько я знаю, вы русский офицер? — Торд пытливо глянул Ларсенису в глаза.
— Да, это так. Я был капитаном запаса советских войск. Но с тех пор, как Литва отделилась от Советского Союза, это не имеет никакого значения. Откуда вы знаете это, Торд?
— А, бросьте! — Хаарберг махнул костлявой рукой. — Я уверен, что вы тоже знаете обо мне гораздо больше, чем выложено в Интернете.
— Допустим. — Виктор, не мигая, уставился на Торда разноцветными глазами. — И что из того? Вы подозреваете во мне агента КГБ, коего уже давно не существует? Мне следует развернуться и ехать обратно в свою нищую Литву?
— Вы выглядите как профессиональный убийца. — Хаарберг покачал головой. — Скажите, зачем вам, с такими физическими данными, заниматься таксидермией?
— Я инвалид, вы об этом знаете, и вот вам подтверждение, — Виктор поднял брючину и предъявил боссу верх протеза, ремни которого оплетали голень и заканчивались выше колена. — Меня не интересует политика — ни литовская, ни русская, ни, извините, норвежская. Я просто чучельник, и неплохой. Надеюсь, вы позвали меня сюда для того, чтобы набивать чучела, а не вербовать в местную госбезопасность?
— Извините, Виктор... — Торд устало закрыл глаза и провел по векам длинными узловатыми пальцами. — Да, все это чушь... Конечно, чушь. Но вы поймите, что здесь, в Скандинавии, очень боятся бывших советских. Не из-за коммунизма, нет. Бывшие коммунисты не едут на жительство в Норвегию, они предпочитают держаться обсиженных мест. Но вот бывшие советские — русские, прибалтийцы, украинцы, — они слишком умны, у них отличное образование, дикий запас живучести и, извините, агрессии. По сравнению с ними мы, норвежцы, выглядим... э... скажем так, хлебными. Пришельцы из СССР нас, местных, просто едят. Люди, прожившие всю жизнь при социализме, оказываются куда лучшими коммерсантами, чем мы, чертовы капиталисты. Легче пригласить негра из Африки — он тоже агрессивен, но туп и необразован. Для того чтобы вернуть его к послушанию, достаточно хорошего удара палкой по спине...
— Я могу валить на все четыре стороны? — вежливо осведомился Ларсенис. — Я изготовил для вас несколько чучел, вы сделали мне вызов на работу и жительство, а теперь объясняете мне, насколько я опасен и непредсказуем из-за того, что я немножко русский, немножко бывший советский офицер и немножко двухметровый громила? Знаете, Торд, мне это неинтересно. Меня тошнит от политики. В Литве политики так много, что ее можно черпать ведрами. Я из-за того и сбежал из Литвы, чтобы отдохнуть и работать не мозгами, а руками. Я не собираюсь спихивать с трона никого из местных, в том числе и вас. Если хотите дать мне работу — давайте. Если не хотите, пошлите меня к черту, я уйду и даже не обижусь. У меня есть еще несколько знакомых в Норвегии. Они дадут мне работу и вид на жительство. А вы приглашайте негров из Африки. Они натянут для вас шикарное чучело страуса на каркас из пивных банок — с четырьмя ногами и двумя головами.
— Нет, нет! — Хаарберг сжал кулаки, запавшие его глаза широко открылись. — Извините, Виктор. Останьтесь здесь, прошу вас!
— Я приехал в Норвегию, чтобы остаться, — холодно сказал Вик. — Останусь я именно здесь или в другом месте, зависит от вас, Торд. Знаю я и о вас, и о Норвегии куда больше, чем вы можете предположить. Но это не имеет ни малейшего значения. Дело в том, что я человек чести. Вы являетесь для меня в этой стране приоритетом, и я несу перед вами немалые моральные обязательства. Если вы хотите сделать мне конкретное предложение, делайте его. И не стоит тратить время на пустую политическую болтовню. Я ее не перевариваю.
Хаарберг скрипнул керамическими зубами: не привык он к такому обращению, не нравилось ему нахальство русского громилы. И все же он справился и изобразил улыбку.
— Да, да. Виктор, пойдемте в мой «зоопарк». Вы увидите все своими глазами и оцените уровень работы. Если сможете воспроизвести такое качество, то оставайтесь и работайте. Я буду платить вам примерно в четыре раза больше, чем в Литве. Если сочтете, что ваш уровень ниже, можете уходить, я не буду вас удерживать. Думаю, с вашими способностями вы не пропадете нигде.
Они шли довольно долго и медленно. Хозяин шаркал впереди, не оглядываясь. Виктор наблюдал его широкую спину, покрытую длинным халатом из синего шелка, и невольно приходил к мысли, что Хаарберг удивительно похож на него, Вика, семилетней давности, когда Вик собирался залечь в могилу. Они свернули в правое крыло особняка, Торд пересек несколько залов, уставленных всяким красивым старьём, поколдовал над панелью цифрового замка и наконец распахнул тяжелые дубовые двери «зоопарка».
Виктор замер, потрясенный. Зал был высотою не меньше восьми метров, площадью в половину футбольного поля и содержанием своим вполне мог составить конкуренцию Зоологическому музею Санкт-Петербурга. Здесь находились сотни чучел и макетов, от воробья до тираннозавра, и каждый экспонат был исполнен на высочайшем уровне. Все чучела находились «в движении», ни одно из них не лежало и не стояло статично на всех лапах. Некоторые птицы парили в воздухе, и Виктор, несмотря на свое снайперское зрение, не смог увидеть лески, на которых они были подвешены. Торд щелкнул пальцами, и негромко зазвучала музыка Баха.
Вик сразу увидел свою собственную работу — трех лис. Одна, черно-бурая, валялась на спине, подняв лапы и оскалив пасть, две другие, светло-рыжие, бросались на нее сверху, касаясь земли буквально одним когтем. Два года назад это было высшим пилотажем для Виктора, он потратил на это почти четыре месяца. Сейчас он сделал бы такое за неделю.
Виктора несколько удивила надпись, выгравированная на латунной табличке под чучелами. «Рыжие убьют черных», — гласила она на норвежском. В пяти шагах от него стояла статуя жирафа в неестественной позе: шея его была опущена и почти завязана узлом вокруг широко расставленных ног. Вик сделал шаги вперед, чтобы рассмотреть медную табличку, нарочито грубо пришпиленную к боку жирафа: «Африканцы запутались».
