Анатолий Матвиенко - На службе зла. Вызываю огонь на себя

— Откуда такая уверенность? Людей убивать неприятно всегда. Уверен, что мерзавца Луженовского вы тоже казнили не без содрогания.

— Но стреляли бы шрапнелью по толпе?

— По шеренге. В надежде, что гибель десятка солдат остановит их. Тем бы спас сотни.

— Владимир, это опять логика. Я про чувства спрашиваю, про эмоции, про веру.

— Жаль вас расстраивать. Чувств нет. Они для молодежи, как вы.

— Я уже совсем не молода. Мне пошел четвертый десяток. Золотые годы унесла каторга.

— Бросьте. Конечно, вы не ребенок. Но у вас еще очень многое впереди.

— А что — многое? Трибуны, митинги, съезды, выборы? Управление тысячами единомышленников, которые — ваша полная противоположность, масса эмоций и ни грана здравого смысла. Не представляете, как порой хочется просто по-бабьи спрятаться за спиной сильного и надежного мужика. Поверьте, Владимир, мне было очень страшно на броневике. Скольких ораторов солдатня подняла на штыки. Честное слово, ваше присутствие в машине меня поддержало.

— Почему вы ставите вопрос или — или? Разве это нельзя совмещать? Замкнувшись в личной жизни, вы потеряете часть себя. Точно так же теряете, ограничившись одной революционной деятельностью.

— Для этого не хватало мужчины. Того самого, единственного. Просто с товарищами по партии направо и налево, как многие у нас, не могу.

— Не хватало… В прошедшем времени?

— Не знаю. Остались ли у него какие-либо чувства. Примет ли он меня такую, какая я есть. Попробую.

Мария поставила бокал, встала, решительно шагнула вперед. Владимир не успел отреагировать, что-то произнести или даже обдумать ее последние слова, когда нежные руки обвили шею, а требовательные губы отняли возможность говорить.

Он многое хотел бы сказать. Что женат, что старше на десяток с лишним лет. Что в водовороте революции их союз не уцелеет. Но промолчал. Слова не всегда нужны, даже правильные.

С тех пор Спиридонова иногда ночевала на Фуршадтской. Но не чаще, чем раз в неделю. В Петрограде разворачивались события, не позволившие тратить много времени на личную жизнь.

— Троцкий избран председателем Петросовета. Моссовет тоже контролируется большевиками. Рабочим отрядам роздано свыше сорока тысяч винтовок. На конец октября запланирован Второй Всероссийский съезд Советов. После корниловской авантюры ни один здравомыслящий генерал не поддерживает Керенского. Достаточно арестовать Временное правительство, взять под контроль банки, связь, транспорт и основные предприятия, а потом легитимизировать власть через съезд Советов. Таким способом Ульянов занимает российский престол без всякого Учредительного собрания, с созывом которого правые упустили время, — отрапортовал Никольский. Иными словами, доложил работодателю, что поставленные задачи по приведению левых экстремистов к власти близки к выполнению. Сравнительно демократичной добольшевистской России оставалось существовать несколько недель.

— Почему грустны, Владимир Павлович? Мы с вами отлично поработали.

— Приступая к выполнению ваших поручений, я знал, что большевики — крайне неприятные личности. Но даже не подозревал насколько. Истинное же лицо они покажут, придя к власти. Неужели не было ни одного альтернативного способа привести Россию к нормальному общественному строю, минуя большевистскую диктатуру?

— В качестве непланового поощрения расскажу вам чуть больше о моей миссии, — нечеловеческое существо сделало паузу, словно наслаждаясь эффектом. — Вы предполагали, что я из будущего или с другой планеты. На самом деле — и то, и другое, и еще одно не названное вами третье. Перед началом двадцатого века по исчислению Европы ваш мир прошел точку бифуркации.

— Чего, простите?

— Разделения. Грубо говоря, вместо одной вселенной стало несколько десятков. Не пугайтесь, эффект клонирования реальностей — обычное дело, в нашем мегамире весьма распространенное. Оно никак не связано с действиями людей. Подозреваю, что наши ученые до конца не могут объяснить явление бифуркации, тем более предсказать наступление следующих. Это понятно?

— Неожиданно. Достаточно абсурдно, чтобы быть правдой. Продолжайте, пожалуйста.

— Дальше — сложнее для понимания, — фон Шауфенбах испытующе посмотрел на Никольского, убеждаясь, что тот не теряет нить рассуждений. Монотонный голос инопланетянина заполнял пустую квартиру, в которой, казалось, никто больше не бывал, кроме лжегерманца и отставного жандарма. — Вы привыкли воспринимать время как равномерный поток. Через сутки наступит следующий вечер, а до него пройдет двадцать четыре часа. Секрет прост: вы наблюдаете поток, находясь в нем и не имея внешних ориентиров. Для существ, умеющих путешествовать между мирами, скорость потоков весьма различна и неравномерна. Например, сюда я прибыл из будущего, но не вашего, а параллельного мира. Там уже 2012 год.

— И как там?

— Совершенно по-другому. Но для вас их проблемы и достижения не актуальны, ибо там Россия избежала русско-японской войны и развалилась с гораздо большим треском, так как влиятельные слои не стерпели национального унижения в виде территориальных и политических уступок.

— А в нашем будущем?

— Его не существует. Будущее вашей Земли, дорогой Владимир Павлович, мы строим здесь и сейчас. Кстати, в межмировом масштабе здешний ход времени начинает ускоряться. Лет через сто сорок мы обгоним упомянутый мной параллельный мир. Опять же ваши земляки ничего не заметят. В прошлое невозможно вернуться — его уже нет. И в будущее попасть — его пока нет. Существуют лишь параллельные миры, в которых, например, сейчас лишь 1908-й или уже 2013 год.

— Сии парадоксы с трудом входят в мою немолодую голову. А что в параллельных, как вы их называете, вселенных, с большевиками?

— К сожалению или счастью, большевизм — явление локального, а не вселенского масштаба. Причем ни на одной Земле, кроме, возможно, вашей, партия Ульянова не захватила в России власть.

— К чему это привело?

— К краху. Хуже всего получилось на планете, где благодаря стараниям, скажем так, моего коллеги, имперское правительство умудрилось не ввязаться в мировую войну и задавило левацкие группировки на корню.

— Неужели?

— Представьте. Ни война, ни революция не вскрыли гнойники самодержавия. Страна продолжала разлагаться заживо и была растерзана на колониальные зоны европейских стран и САСШ. Это плохо. Мир стабилен, когда многополярен. Лучший вариант — три приблизительно равных центра влияния. Если один из них вырывается вперед, двое объединяются и ставят на место. Применительно к землянам трехголовый дракон состоит из англо-американского союза, центрально-европейского образования с Германией и восточного — России с союзниками.

— С ума сойти. Что случится с большевистской Россией?

— Пока не могу сказать. Ваша планета первая, где нам удается привести марксистов ко власти в этой стране. Строго говоря, большевики — последняя надежда. При любом либерально-демократическом варианте развития после семнадцатого года государство разрушается в срок от года до двадцати пяти лет.

— Получается, что в остальных мирах вы потерпели поражение?

— Почему же. Миров много. Здесь наши конкуренты стимулируют энтропию. По-простому — хаос и разложение. Нам выгодны баланс, стабильность и прогресс. Их защищать гораздо сложнее, чем наводить беспорядок. Если бы не наши усилия, человечество деградировало бы или по крайней мере значительно задержалось бы в развитии.

— Вы подчеркнули — здесь. А в других мирах?

— По-разному. Кому-то помогаем, где-то, наоборот, провоцируем энтропию. Чаще не вмешиваемся вообще. Все зависит от перспективных задач. Ваш букет миров после бифуркации находится, образно говоря, в тылу одного из наших противников. Поэтому я и мои коллеги стремимся, чтобы к моменту возможного нападения человечество процветало и вооружалось. Конкурентам вы нужны слабые, разрозненные, вымирающие.

Никольский закурил. Он подумал, что Шауфенбах был весьма предусмотрителен, не рассказывая при первых встречах о многомирье. Чудеса хороши в дозированном виде. Оставался один актуальный вопрос, касающийся организатора и руководителя предстоящего государственного переворота.

— Троцкий, по-вашему, агент противника.

— Конечно.

— Тогда я не понимаю. Он — один из наиболее эффективных большевиков, хоть примкнул к ним совсем недавно. Вы говорили, что его функция для вас временная. Когда товарищ Лейба исполнит ее, вы постараетесь товарища ликвидировать. Как получается, что ваши действия периодически совпадают с вражескими?

— Одна из причин — у нас разные методы прогнозирования. Иногда мы считаем, что некоторое событие можно обернуть себе на пользу. Противник — тоже. И мы совместно подталкиваем это событие. Я организовал заброску в Россию Ульянова и группу его единомышленников, рассчитывая на установление ими диктатуры как стабилизирующий фактор. Та сторона переоценила деструктивную роль марксистов. Не только не ставила палки в колеса, но и усилила их троцкистами, за которыми пошли трудовики. Без инъекции Ульянова и Троцкого в политическую среду мелкая радикальная кучка большевиков имела бы не больше шансов на успех, чем Бунд.