Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне

И, действительно, молодой офицер медлил.

Циркача прорвало.

— Начальник, я согласен! — крикнул он.

— Цельсь!

— Ну, начальник!!! — почти слезно крикнул вор.

Пауза затягивалась, и Циркач, отчаянно волнуясь, качался, словно пьяный, чувствуя, как разболелись внутренности — еще чуть-чуть, и упадет без сознания.

— Начальник… — попросил он, уже ни на что не рассчитывая.

Силы оставили жулика, он упал на колени.

— Сука, — зло выдохнул кто-то из отказников, расценив это падение по-своему.

«Кум» повел левым указательным пальцем в сторону упавшего на колени уголовника.

Двое конвойных схватили Циркача под руки и, подняв, прислонили к стене.

Он застонал от боли. Желание жить вдруг сделалось настолько сильным, что он даже сквозь замутненное сознание выдавил:

— Начальник…

Презрительно сморщившись, подполковник шевельнул пальцами левой руки, приказывая оттащить уголовника в сторону.

Теряя сознание, Циркач успел услышать:

— Пли!!!

Грохнул залп, отбросив тела на стену.

В утреннее небо с корявых веток тополей, растущих за зоной, взлетела стая потревоженного воронья. Беспрерывно каркая, они закружили в пасмурном небе.

Это небо для «раскаявшихся» было таким желанным, таким необходимым…

Их всех загнали в другую уже камеру. Циркача под руки тащили двое уголовников. Никто из уцелевших не слышал, как лейтенант из своего пистолета стрелял в голову каждому из этой партии расстрелянных.

Потом до Циркача и остальных донеслись команды и ругань конвойных, выводящих во дворик следующую камеру. Вразнобой торопливо топали зеки, еще не зная, что их ждет, что не все вернутся назад…

Так Валерий Тимофеевич Селиверстов — Циркач, тридцатипятилетний жулик из касты блатных, скостил себе пятую ходку за кражу. За нее он получил шесть лет строгого режима, из которых успел отбыть два года восемь месяцев и четыре дня. К этому моменту он имел семнадцать лет стажа в отсидках на разных режимах — от общего до особого. На воле он практически не был с шестнадцати лет, когда впервые угодил на «малолетку» за кражу золотой цепочки у училки, работавшей в их детдоме. Заметил, как та положила цепочку в свою сумочку и ушла на перемену, оставив сумочку в классе.

Селиверстова сдал кто-то из своих. Он так и не узнал, кто.

Так и пошло-поехало: выйдет, месяц-другой покантуется на воле, сядет на несколько лет. Выйдет, где-нибудь на «малине» гульнет, «на дело» сходит. Хорошо, если удачно, все прогуляет, и опять «на дело». Ну а нет — сядет. Срок отмотает, выйдет, вдохнет вольного воздуху, на хате у «марухи» [15] покайфует, опять «на дело». И таким макаром до следующей отсидки.

В зону он «заезжал» спокойно, без тех треволнений, что бывают у «первоходок», если только зона не «красная» была. На «красных» зонах сучий «актив» при полной поддержке администрации беспредельничал. Там сиделось тяжело.

Ну, а если зона правильная, или как еще говорят — «черная», то туда Циркач «заезжал», как домой, потому что на воле своего дома у него никогда не было. Детдом не в счет.

Судьбинушка выкинула очередное коленце, и Селиверстов среди других «раскаявшихся» оказался в штрафниках. Судьба, так жестоко обошедшаяся с ним при подавлении бунта, теперь хранила его. Этому он сам способствовал изо всех сил: не лез на рожон и ждал момента, чтобы «подорвать» на волю. В гробу он видел эту войну, которая сама может загнать его в гроб в любую минуту.

Верного шанса уйти пока не представилось. Слишком уж бдительными оказались заградотрядовцы. Он уже четвертый месяц «мотал срок» и даже подумывал о том, что, возможно, удастся уцелеть. Тогда выйдет чистеньким. А если опять «сгорит» на каком-нибудь деле, то много не должны дать, ведь прежние судимости учитываться уже не будут.

Конечно, если опять «заедет» на зону, то придется записаться в «актив». По воровскому закону он стал сукой, воры этого не простят, спасение будет только среди «козлов». Что ж, встанет на «путь исправления». Мало их таких, что ли? Сидят по четвертой, по пятой ходке, по десять, пятнадцать, а то и двадцать лет зоны за спиной, и каждый раз считаются вставшими на путь исправления. Театр абсурда, да и только.

Глава X

Проверка боем

Гусев не был домашним мальчиком. Еще в училище понимал, что ему предстоит командовать разными людьми: порой озлобленными, демонстративно забивающими на приказы, знающими, что власть офицера не беспредельна и что весьма трудно найти на бойца управу.

А тут… с ходу принять целый взвод штрафников, в котором костяк составляют матерые урки, а не свой брат, пусть и бывший, но офицер. К тому же воюют эти штрафники, в отличие от него, не без году неделя, а уже несколько месяцев. Значит, куда опытнее, потому команды его будут оценивать через призму в лучшем случае снисходительности. Дескать, пороху не нюхал — какой уж тут авторитет!

И все равно, он сам выбрал профессию офицера. А раз выбрал — изволь соответствовать.

Первый взвод расположился в соседнем здании, на первом этаже. Раньше здесь находились офисы всевозможных мелких частных контор, в коридорах и приспособленных под солдатские нужды кабинетах валялись, будто картинки из другой жизни, цветные проспекты туристических фирм, страховиков, продавцов недвижимости, рекламных агентств. Не верилось, что совсем недавно люди покупали путевки и летали осматривать египетские пирамиды, грелись на пляже под солнышком, купались, загорали, страховали движимость и недвижимость, приобретали или разменивали квартиры. Боже, как далеко остался тот мир и как его не хватает!

В занятое взводом здание они вместе с ротным прибежали, воспользовались кратким перерывом в минометном обстреле. Прицельная автоматная очередь все же выбила бетонную крошку у самого дверного проема и зацепила последнего штрафника. Тот замертво упал, неловко подвернув под себя руки. Остальные успели.

Их встретили почти двадцать пар глаз — разных, но с одним выражением — оценивающим.

Ротный не стал никого строить, а присел на корточки, поставил перед собой автомат и призывно махнул.

Штрафники собрались в тесный кружок у одной из стен так, чтобы с соседних зданий в оконные проемы их не было видно.

— Это ваш новый взводный, мужики, — по-простому сказал бывший капитан. — С этой минуты все его приказы и распоряжения имеют силу и обязательны к безоговорочному исполнению. Вопросы?

— Когда в атаку пойдем, начальник? — развязным тоном спросил один.

— Ты, Селиверстов, никак хочешь орден себе выхлопотать? — усмехнулся Никулишин.

— Не, начальник. В атаку меня Родина-мать зовет, — ответил тот, нагло усмехнувшись. — А ордена у меня свои есть — на груди и на спине, а на плечах погоны наколоты, не чета твоим бывшим. Хочешь глянуть?

— Видал уже. Синий весь, живого места нет. Куда мне до тебя и погон твоих.

— Там вся моя биография, начальник, — хохотнул Циркач, блеснув фиксами, тут же спрятавшимися за бледными тонкими губами.

Еще несколько человек загыкали одобрительно, изобразив небольшое веселье.

«Ну, вот они, все, — подумал Павел, вычислив зэков. — Ничего, разберемся».

— Будет тебе атака, Селиверстов, не переживай, — ответил ротный.

— Ай, уважил, генацвале!

— Все, отставить балаган, — посуровел Никулишин. — Ладно, старлей. Командуй. С командирами отделений познакомишься сам. Радиста всегда при себе держи: связь нужна постоянно. Сейчас наша задача — выбить опозеров из той высотки. Они оттуда контролируют все прилегающие улицы и простреливают их, как в тире. Третьи сутки обрабатываем сволочей, а они — нас. У них огневая поддержка хорошая, понимают, что позиция выгодная. И нам она нужна позарез. Так что тут не поймешь, чьи минометы херачат.

— Да наши это! — загалдели наперебой штрафники. — Долбят и долбят, козлы!

Павел понял, что тема наболевшая.

— Отставить разговоры! — повысил голос ротный. — Наши не наши, кто сейчас разберет? У нас приказ — выбить опозеров, занять высотку. За нами подтянутся основные подразделения. Роту пополнили свежими силами, так что ждите команду к атаке.

Никулишин ушел.

— Банкуй, начальник, — блеснул фиксами Циркач и оценивающе посмотрел на Павла.

— По местам, — сухо приказал Гусев. — Командиры отделений — ко мне!

Бойцы разошлись, три штрафника остались возле Павла.

Они устроились у высокого окна.

— Старлей, ты того… в окошко сильно не отсвечивай, — попросил один из комодов [16]. — Снайперы пошаливают.

— Постараюсь, — буркнул Гусев.

Рядом присел радист с каким-то отсутствующим выражением лица.

Павел быстро познакомился с командирами отделений и, выслушав доклад о диспозиции, начал аккуратно осматривать подходы к высотке, до которой не меньше ста метров почти открытого пространства, если не считать нескольких сгоревших легковушек да исковерканного, вздыбленного взрывами асфальта. Но толку от этих воронок мало, потому как с верхних этажей укрывшегося в такой ямке видно как на ладони.