Сергей Шхиян - Заговор
— А с этим что будем делать? — Ваня кивнул на перегородку, за которой лежал пленный. — Он того и гляди умрет!
— За него не бойся, с его сердцем он еще нас с тобой переживет. Но оставлять его, действительно, нельзя, придется взять с собой.
— Как же мы его повезем? — усомнился рында.
— Лошадей у нас четыре, на троих поедем мы, а его погрузим, как вьюк, — сходу решил я трудную в этой ситуации задачу. — Сложнее другое, где нам ночью найти пристанище.
— Можно переночевать у моей крестной, — неожиданно вмешалась в разговор Прасковья, которую я, честно говоря, вообще в расчет не брал, и при разговоре она присутствовала только потому, что в избе было всего две комнаты.
— Что еще за крестная? — спросил я.
До сих пор о девушке я ничего, кроме имени, не знал, ни кто она, ни откуда, и ни как попала на постоялый двор. Почти все время с того момента, как мы начали общаться, она казалась невменяемой.
— Крестная? — переспросила она. — У меня есть крестная, она хорошая.
Ответ был и точный, и, главное, исчерпывающий.
— И где она живет?
— В Замоскворечье.
Конец был не близкий, особенно если учитывать, что половина московских улиц на ночь запиралась рогатками, и посторонних на них не пускали.
— Уже поздно, мы туда не доедем, к тому же тебя там могут искать. У тебя есть родители?
— Нет, я круглая сирота, — привычным скорбным голосом ответила Прасковья.
— Ладно, давайте собираться, переночуем на каком-нибудь постоялом дворе, — решил я.
Проблема ночлега меня не особенно волновала. Июльские ночи в Москве совсем короткие, можно провести время и в седле, а с рассветом приискать себе временное пристанище.
— Иди, седлай лошадей, — велел я Ване, — только постарайся, чтобы никто тебя не видел. Хозяевам тоже ничего не говори.
Паренек кивнул и вышел. Мы с Прасковьей остались с глазу на глаз. Не знаю, что ей помогло, молодость, здоровый организм или моя помощь, но выглядела она вполне прилично, туман в глазах исчез, и на плохое самочувствие девушка больше не жаловалось.
— Тебе стало лучше? — на всякий случай спросил я.
— Да, немного, только очень хочется есть.
— Что же ты раньше не сказала, — упрекнул я. Начинать сейчас возиться с едой было совсем не ко времени.
— Ничего, я потерплю.
— Пока Ваня запрягает, поешь хлеба с мясом.
— Как можно, сегодня же постный день!
— Да? — удивился я такой осведомленности. — Ну, тогда ешь один хлеб, здесь ничего другого нет.
Девушка взяла краюху и начала есть, аккуратно отправляя в рот кусочки. Оруженосец с лошадями задерживался, и она успела доесть все до крошки. Ваня все не возвращался, и я начал беспокоиться, не случилось ли с ним чего худого.
— Пойду, проверю, что там с лошадьми, — сказал я и отправился на конюшню.
Ночь была светлая. На серо-синем, до конца не потухшем небе видно было всего несколько самых ярких звезд. Я подумал, что для тайного отъезда время мы выбрали не самое удачное. Темных углов для засад в округе хватало, мы же будем видны как на ладони. Пожалуй, стоило подождать с отъездом, пока совсем стемнеет.
Ворота в хозяйскую конюшню были открыты настежь. Я осторожно вошел. Пахнуло сеном и лошадями. Все казалось спокойным, во всяком случае, трупы при входе не валялись. Лошади, заслышав чужого человека, заволновались. Моего рынды и оседланных коней видно не было. Я обнажил саблю и, прижимаясь к стене, тихо двинулся внутрь. Какая-то лошадь громко всхрапнула и ударила копытом в гулкую деревянную перегородку.
И тут я различил слабый, жалобный стон. Мне показалось, что стонет женщина. Откуда она могла взяться ночью в конюшне, было непонятно. Я, стараясь ступать неслышно, пошел в направлении звука. Нервы, как бывает во время опасности, напряглись, чутко реагируя на все происходящее, в кровь поступила приличная порция адреналина. И вдруг опять, уже совсем близко, застонала женщина. Теперь сомнений не было, голос был не моего рынды, а, несомненно, женский. Пришлось замереть на месте, чтобы меня не услышали. Я затаил дыхание и напряженно всматривался в темноту. Звуки исходили с того места, где хранилось сено. Там явно что-то происходило, было даже слышно, как шуршит сухая трава.
— Ой! Как мне сладко! — громко и отчетливо проговорила женщина. — Еще, милый Ванюша, еще!
— Аксюшенька! — откликнулся дрожащий голос моего пропавшего оруженосца. — Милая ты моя!
— Я вам сейчас дам, милые! — закричал я, и лошади откликнулись ржанием и стуком копыт. — Я с тебя, поганца, сейчас шкуру спущу! Нашел время черте чем заниматься!
— Хозяин! — взвизгнул парнишка. — Бежим!
Однако бежать им было некуда. Передо мной предстало два белеющих в темноте тела. Одно было мужское, другое, соответственно, женское.
— Боярин! — закричало то, что было ниже и полнее. — Прости меня, дуру грешную! Не могу я без голубчика Вани!
Вернувшаяся неведомо откуда Аксинья повалилась мне в ноги и попыталась обнять колени. Я отстранился, плюнул и пошел назад в избу. Там ждала встревоженная моим долгим отсутствием Прасковья. Она то ли с голода после овсяной диеты, то ли от волнения съела и вторую краюху хлеба.
— Ну, что? Где он? — воскликнула девушка, когда я вернулся и в сердцах захлопнул за собой дверь.
— Живой, скоро явится, — сердито ответил я. — Нашел свою старую любовь!
— А… — протянула она. О Ваниных сердечных делах Прасковья ничего не знала и не могла понять, почему я такой сердитый. — Тот, — она указала взглядом на перегородку, за которой лежал наш пленник, — ожил и грозится.
— Сейчас посмотрю, — сказал я, взял свечу и пошел проведать старика.
В соседней каморе на лавке никого не оказалось. Я решил, что пленник свалился на пол, посветил, но и там его не было.
Вместо связанного человека на полу валялись куски разрезанных вожжей.
— Прасковья! — закричал я. — Иди сюда!
Девушка тотчас явилась.
— Когда он начал ругаться?
— Сразу же, как ты ушел, — растеряно ответила она, разглядывая все те же перерезанные вожжи. — Никак, сбежал?
— Сбежал, — подтвердил я, поднимая аккуратно перерезанные ремни.
— Убью гаденыша! — не сдержался я, имея виду оруженосца. — Как же это он его обыскивал!
— Прости, хозяин, — проблеял за спиной виноватый голос, — люба мне Аксинья!
— Ты посмотри, что наделал! Ты как его обыскивал, если он сумел все порезать и освободиться?! — опять закричал я.
— Аксинья повинилась, — плачущим голосом ответил он. — Ей некуда идти!
— Какая Аксинья! Старик сбежал!
— Как это сбежал? — совсем другим тоном спросил Ваня. — Он же здесь лежал! Быть того не может!
— Может, — обреченно сказал я. — Теперь все может!
— Как же так, тут же он был, — бормотал рында, потом поделился возникшей гениальной идеей, — а вдруг он куда-нибудь заполз?
— Ты лошадей запряг? — спросил я, игнорируя дурацкое предположение.
— Сейчас, сию минуту, одна нога здесь, другая там! — воскликнул парень и попытался ускользнуть из избы. Однако у него на пути возникла простоволосая, растрепанная Аксинья и, загораживая выход, опять повалилась на колени:
— Боярин! Прости меня грешную, не иначе как бес попутал! Никогда больше на чужое не позарюсь! Замолю грехи!
У меня от всех событий последних минут уже голова шла кругом. Нужно было что-то предпринимать, хотя бы попытаться перехватить лазутчика, а кругом стоял гвалт, и все говорили что-то свое.
— Сидите на месте, я пойду его искать, — сказал я, окончательно теряя терпение.
— Можно я с тобой, — высунулся было Ваня, но тотчас спрятался за спину Прасковьи.
Я как был, с обнаженным клинком, выскочил во двор. Наша усадьба была окружена невысоким частоколом, как обычно на Руси, кривым и местами поваленным. Выбраться отсюда наружу труда не составляло. Я прикинул, куда бы в таких обстоятельствах пошел сам и побежал в сторону задней стены. Там начинался обширный пустырь, примыкавший к небольшой роще. Бежать в другом направлении, как мне казалось, у старика резона не было, почти во всех соседних подворьях были собаки, и ночное хождение неминуемо вызвало бы целый псовый переполох.
Небо уже стало практически черным, но видно еще было метров за сто. Оказавшись за территорией усадьбы, я осмотрелся. Кругом было пустынно и тихо. Я решил первым делом проверить рощицу и побежал к ней напрямик через пустырь. 'Передвигаться здесь оказалось сложно, ноги путались в бурьяне, мокром от павшей росы. Штаны до колен сразу же промокли. Около первых деревьев я остановился. Здесь, под кронами, было совсем темно, и рассчитывать можно было разве что на слух. Я затаил дыхание, слушая, не захрустят ли где-нибудь сухие ветки. Однако все по-прежнему было тихо, разве что неожиданно закричала ночная птица.
На любой охоте, если хочешь получить положительный результат, один из главных факторов — это терпение. Поэтому я решил ждать на месте. Если направление побега мной определено правильно, то рано или поздно беглец себя выдаст. Если я ошибся и старик ушел другой дорогой, то значит, его счастье.
