Михаил Ахманов - Странник по прозвищу Скиф
Бог ведает, кто слышал этот разговор, но с тех пор четверку новобранцев стали называть триариями. Стилет, Снайпер и Селенит относились к сей кличке со сдержанным юмором, Самум же по большей части отмалчивался; из него даже общительный Сингапур не мог вытянуть ни слова. Что касается шефа, то он явно был доволен пополнением: карие его глаза весело поблескивали, лик сиял, как майское утро. В последнюю неделю, если не считать редких и таинственных отлучек «по делам», он трудился в фирме от зари до зари, гоняя новобранцев из одного сна в другой.
Но в то утро он показался Кириллу весьма раздраженным — редкий случай, по правде говоря. Пал Нилыч бывал грубоват и язвителен, но особой эмоциональностью не отличался — это Кирилл уже выяснил с полной определенностью. Его дежурства, пока еще чисто номинальные, шли через три дня на четвертый, и за истекшую половину месяца он совершил еще несколько тренировочных вылазок Туда — все в компании Пал Нилыча, желавшего выяснить, чего стоит его приобретение. Пару раз они странствовали в горах, очень неприветливых, холодных и мрачных — Сарагоса хотел лично убедиться, что в спецназе Скифу преподали основы альпинистского искусства и что новому инструктору известно, с какой стороны берутся за альпеншток. Во время одного из Погружений Кириллу довелось стрелять на речном берегу, заросшем тростником, каких-то жутких зверюг, напоминавших тигров. По бокам у этих тварей тянулись желтые разводы на пепельном фоне, и среди сероватых камышей они были почти не видны; помимо того, отличала их редкая свирепость, стремительность и бесшумность движений плюс полное отсутствие хвоста и внушительная пасть с пятисантиметровыми клыками. Кирилл уложил троих, а Сарагоса — пятерых, причем действовал он с невероятным хладнокровием и сноровкой. Нет, такой человек не стал бы сердиться по пустякам!
Однако .сегодня он был хмур, неприветлив и раздражен — пожалуй, даже разгневан. Трубка его испускала не столько дым, сколько искры, будто крохотный вулканический кратер, готовый взорваться с минуты на минуту, а карие глаза, обычно хранившие насмешливо-спокойное выражение, поблескивали с такой же свирепостью, как у бесхвостых пепельных тварюг из речных камышей.
— Сегодня никаких Погружений, — буркнул Сарагоса, едва инструктор по кличке Скиф переступил порог и отрапортовал о прибытии. — Тут впору не погрузиться, а нагрузиться… — Он потер плечо, болезненно сморщился, потом поднял трубку внутреннего телефона и крутанул диск. — Доктор, ты? Скиф появился… Ну и что? Как ну и что? Мы же собирались сходить к этому… к этому потомку картлийских князей… Не видишь смысла? А я вижу! Я для него, понимаешь ли, тупой бизнесмен, ты — безграмотный колдун, а Скиф у нас историк! Специалист по таким делам! Может, ему удастся напугать кретина… Так что пойдем! Через десять минут!
Он грохнул трубкой и повернулся к Кириллу.
— Трудный клиент? — сочувственно поинтересовался тот.
— Трудный? Не то слово, парень! Заносчив, упрям и богат, что твой Крез… и когда успел столько нахапать! Финансист, одним словом… А пыжится-то как! Гордости хватит, чтобы заново вымостить всю Военно-Грузинскую дорогу! К тому же редкостный бабник, — добавил Сарагоса с явным отвращением.
— Ну и послали бы его куда подальше… скажем, мостить шоссе в кавказских ущельях, — посоветовал Кирилл. Ему доводилось бывать в тех местах, и он отлично помнил, что хорошими дорогами Кавказ похвастать не мог — впрочем, как и Россия.
Начальник взглянул на него и испустил глубокий вздох.
— Молод ты, парень, горяч… Разве я могу потерять такого клиента? Он ведь деньги платит, Скиф, ба-альшие деньги! Э? И мы ему кое-чем обязаны… К тому же хоть я и шеф, но надо мной есть босс. — Тут Пал Нилыч выразительно поднял глаза к потолку. — И он мне голову оторвет, коли я провороню этакий заказ!
Кирилл мог поклясться, что шеф его блефует: не деньги его интересовали, а нечто другое, о чем не говорилось вслух, не намекалось ни словом, ни взглядом. Что же касается оторванных голов и грозного босса, — если тот не был личностью совсем мифической, сродни скифскому богу Таргитаю, — вряд ли Пал Нилыч так уж сильно его побаивался, он сам мог оторвать голову кому угодно.
— Ну, пойдем. — Сарагоса снова вздохнул, выбил трубку и сунул ее в карман. — Пойдем к моему торговому князю…
Они спустились на первый этаж, где уже топтался у двери красноглазый Доктор, и пересекли двор, наполненный запахами хвои и цветущего жасмина. Альбинос вышагивал важно и неторопливо, заложив руки за спину и не глядя по сторонам, на лице же Пал Нилыча застыло выражение мрачной решимости.
— Здесь, — сказал он, кивнув на окна особняка, выступавшего между баром и магазинчиком готовой одежды. Апартаменты люкс, отметил про себя Кирилл. Ему было уже известно, что хотя бедняков среди населения кондоминиума не водилось, всякий жилец как бы входил в одну из двух групп: богатых и очень богатых. Первые занимали по два этажа над каким-нибудь заведением, вторые владели целым коттеджем — полным жилым блоком, по местной терминологии. Вероятно, клиент, которого Сарагоса собирался удостоить личным визитом, был и в самом деле очень богат.
За дверью лязгнули засовы, потом она сдвинулась — не распахнулась, как ожидал Кирилл, а ушла в стену. Мужчина, возникший на пороге, — темноволосый, с блестящими черными глазами и орлиным носом на подвижном выразительном лице, — был ему знаком. Тот самый грузин, хозяин шестиколесного серебряного «Твинго», припомнилось Кириллу. Вслед за Сарагосой и Доктором он шагнул в холл, увешанный коврами с великолепной коллекцией холодного оружия.
— Пал Нилыч, дорогой! Гамарджоба! — произнес брюнет сочным баритоном и картинно вскинул руки. — Заходи, генацвале, будь гостем! Мой дом — твой дом!
Судя по взгляду, который Сарагоса бросил на ковры с шашками, кинжалами, ятаганами и японскими клинками, он не отказался бы от столь щедрого предложения. Затем, сухо кивнув, Пал Нилыч шагнул вслед за хозяином к лестнице мореного дуба; балясины, поддерживавшие перила, были выточены в форме нагих женских фигурок, ступени же прикрывала пурпурная ковровая дорожка с ворсом по щиколотку.
Они поднялись наверх, и Кирилл невольно прижмурил глаза. Тут все сияло и сверкало: люстры, увешанные хрусталем, натертая воском резная мебель с расписными фарфоровыми медальонами, высокогорлые серебряные кувшины на малахитовой столешнице, лаковые шкатулки, причудливые китайские вазы с драконами, парившими над горами, ширмы из небесно-голубого шелка, по которому плыли белые курчавые облачка, старинные иконы в окладах с самоцветами… Как и многим питерцам, Кириллу синонимом роскоши казался Зимний; из поколения в поколение в северной столице говорили: богато, как в Эрмитаже… Но здесь было еще богаче! Каждая комната смотрелась пещерой Али-Бабы, заполненной несметными сокровищами Севера и Юга, Запада и Востока. Востоку, впрочем, хозяин отдавал явное предпочтение: ковры, низкие диваны и ларцы, инкрустированные слоновой костью и перламутром, делали его жилище похожим на дворец Гаруна аль Рашида.
Гости вошли в кабинет; панели розового дерева, низкая широкая оттоманка и фривольные полотна на стенах придавали ему вид игривый и легкомысленный. В торце, в глубокой нише, серебрились экраны трех огромных телевизоров, сблокированных с видеомагнитофонами и аудиосистемой, располагавшейся рядом. Фирменных обозначений на всей этой шикарной технике не было, и Кирилл решил, что делали ее на заказ. Еще тут стояли огромные кресла, обитые алым плюшем, фигурные канделябры с толстенными свечами и роскошный бар, к которому сразу и устремился хозяин. Три бокала были наполнены вином, четвертый, предназначенный для Доктора, — минеральной водой. Заметив это, Кирилл сообразил, что богатый клиент не первый раз пользуется услугами фирмы «Сэйф Сэйв» и знает вкусы ее руководства.
— Гость в дом, Бог в дом! — Черноволосый хозяин поднял бокал, и все выпили в торжественном молчании. Затем Сарагоса похлопал Кирилла по плечу.
— Скиф. Наш эксперт по вопросам выживаемости в особа опасных условиях. А это, — он кивнул на хозяина, — Джамаль Георгиевич Саакадзе, великий финансист и потомок грузинских князей… Правда, папа его родился в Петрограде, а дедушка — в Санкт-Петербурге, но…
Темноволосый экспансивно замахал руками, заставив Сарагосу смолкнуть.
— Просто Джамаль, без Георгиевичей, дорогой! Это у вас, у русских, принято отцовское имя калечить — Иваныч, Степаныч, Петрович… Нехорошо, вах! У нас говорят с уважением: Джамаль, сын Георгия! Понял, генацвале?
Он уставился на гостя блестящими антрацитовыми глазами, и Кирилл решил, что сей владелец пещер Али-Бабы ему, пожалуй, нравится. Забавный мужик! Видный и в самом соку — лет сорока пяти, не больше. Его живая выразительная физиономия резко контрастировала с хмурым лицом Сарагосы и застывшими в равнодушном спокойствии чертами Доктора.
