Владислав Конюшевский - Иной вариант
Я, хлопая глазами, слушал этот рассказ, не зная — верить или нет. Ведь все было сказано без тени улыбки. А глаза, тональность, мимика, интонации только подтверждали, что человек говорит правду. Но он не может ее говорить! И дело даже не в фантастичности самой истории! Дело совершенно в другом.
Сосновский, видно, правильно истолковал мое молчание, потому что, улыбнувшись, спросил:
— Вас что-то смутило в моем рассказе?
Я кашлянул и честно ответил:
— Вообще-то да. Спорить не стану — в жизни и не такие чудеса встречаются. Но сами посудите — по вашим словам, вы практически всю жизнь проработали на государство. Причем не просто на государство, а на его наиболее закрытые проекты. И что такое режим секретности знаете не понаслышке. Да что там говорить — он у вас в крови сидеть должен! А тут… как там у классиков было… — Прикрыв глаза, я по памяти процитировал: — «И тогда Ипполит Матвеевич открыл первому же встреченному им проходимцу все, что ему было известно о бриллиантах». Так что или вы вообще не работали в закрытом городе, или никакого открытия не было, а вы мне сейчас, кхм… извините, просто сказку рассказали.
Мне казалось, что после этих слов Игорь Михайлович может обидеться, но этого не произошло. Наоборот, удовлетворенно кивнув, словно убедившись в каких-то своих предположениях, он серьезно произнес:
— А третий вариант вы не учитываете?
— Какой?
— Безвыходное положение. Кстати, у Кисы Воробьянинова оно тоже было безвыходным, только «предводитель дворянства» это не сразу понял. Но чисто инстинктивно поступил правильно. Ведь если рассуждать трезво, то без Остапа Ипполит Матвеевич не нашел бы вообще ни одного стула. А с Бендером лишь случайность помешала добраться до сокровищ. Вот и у меня сейчас безвыходная ситуация. Просто мне для одного очень важного дела, направленного на продолжение исследований, КРАЙНЕ НЕОБХОДИМ помощник. Причем не в научной части, а скорее в силовой. То есть молодой, крепкий и неболтливый человек, который умеет хранить чужие секреты.
«Проф» многозначительно замолк, а я облегченно выдохнул, фу-у-у, вот тут-то ты, мил человек, и прокололся! «Безвыходное положение» у него. Щаз! При подобных раскладах у ученого никак не может быть этого самого «безвыходного положения». Да как только государевы люди узнают об успешном эксперименте, у соседа не возникнет никаких проблем и вопросов. Ну, может, кроме одного: «Что? В какой валюте я хочу получить положенную вместо Нобелевской премии компенсацию?»
Но желая поддержать предложенную игру, я не рассмеялся в голос, а только въедливо поинтересовался:
— И для чего он вам нужен? На роль подопытной крысы? — и тут же добавил: — Если вы меня на эту роль сватаете, то разу скажу я несогласный. Я электричества боюсь, да и вообще… — А потом сменив тон, фыркнул: — Вам не надоело? Как по мне, так шутка затянулась. Рассказывали вы, конечно, очень увлекательно, но я слишком хорошо знаю СИСТЕМУ, чтобы вам поверить. Судите сами — как только государство узнает о вашем открытии…
Увидев внезапно заледеневший взгляд Профессора, я осекся, а он, катнув желваками, отрезал:
— Государство?! Для меня никто «Сумерки» не отменял! Сергей Васильевич, разве вам не очевидно, если парадигмой общества декларируется и возможность, и даже необходимость паразитирования, то обращаться к носителям такой государственности безнравственно?
Ого! Как завернул! В последний раз Игорь Михайлович выражался подобным слогом, когда я заикнулся о Сталине, обозвав усатого правителя «кавказским палачом». А Сосновский в ответ минут на двадцать разразился осуждающим мою позицию монологом, из которого я практически ничего не понял, лишь по интонациям собеседника догадавшись, что он со мной в корне не согласен. Вот и сейчас, кажется, мое предложение Профессора сильно выбило из колеи. Обычно он тщательно следит за своей речью и старается не использовать стиль общения, принятый в их научной среде, предпочитая разговаривать нормальным языком. Но, похоже, мои слова его чем-то крепко зацепили.
Хорошо хоть его теперешняя фраза была достаточно коротка, и я вполне ясно разобрал в ней принципиальное нежелание сотрудничать с властями. Поэтому, сглаживая ситуацию, примиряюще пожал плечами:
— И что вы так разволновались? Бардак девяностых вроде давно закончился. Зарплаты да пенсии платят. Бандитской стрельбы на улицах нет. Чего вам еще не хватает?
Игорь Михайлович, похоже, взял себя в руки, ответив вполне понятным языком:
— Отношения к жизни. Пойми, власть у нас вроде не оккупационная. И руководят нами не пришлые иностранцы, а вполне себе граждане России. Но это все лишь внешняя оболочка. Маска. Так как по сути, по своему духу, они — янычары.
Я удивленно вытаращил глаза:
— Это в каком смысле?
— В самом прямом. Если тебя с детства воспитывают относиться с презрением ко всему отечественному, начиная от любых технических или художественных достижений своей страны и заканчивая людьми, в ней проживающими, то патриотом ты точно не вырастешь. Наоборот…
— Да ну, — неопределенно покрутив ладонью, я попытался сформулировать: — Это кто же нынешних шишек так мог воспитать? У них папы-мамы все как один при СССР посты занимали — дай боже! И идеология тогда была ого-го! Так что воспитывали как раз в духе этого, как его… о! — коммунистического ленинизма. Или марксизма?.. Не суть! Главное, что если кто от этого учения отходил, так или с поста гнали, или вообще — на Колыму!
Сосновский вздохнул:
— Не думал, что нынешняя молодежь столь наивна… Вот скажи, тебе известен термин «штатники»? Э-э-э… хотя это самоназвание, и они гораздо более известны, как стиляги.
На секунду задумавшись, я согласно кивнул:
— А как же! Лет семь назад одноименный фильм видел. Очень даже неплохой. Яркий, сочный, с хорошими песнями. Кстати, даже не предполагал, что у нас в пятидесятых могла быть своя субкультура. А что?
— Оставим за рамками то, что этот фильм имеет к реальности такое же отношение, как и сказки братьев Гримм. Весь, включая так понравившиеся тебе песни, реально, кстати, написанные в конце восьмидесятых годов. Просто стилягами, или как они себя сами называли — штатниками, могли стать лишь дети ОЧЕНЬ обеспеченных родителей, имеющих вдобавок хорошие связи. Я вот тоже смотрел то кино, про которое ты говорил. Смотрел и смеялся от всей души. Как же — молодой паренек из коммуналки, подработав на разгрузке вагонов, приобрел себе яркую одежду и тут же влился в стройные ряды стиляг.
Пожав плечами, я спросил:
— И что тут такого? Захотел и влился. Там ведь не в одежде дело было, а в духе!
Профессор подумал, а потом, видно, решив не усложнять, ответил:
— Знаешь, Сережа, я не буду тебе объяснять все нюансы. Скажу одно — шанс быть принятым в подобную компанию у него был. Точно такой же, как у нынешнего московского студента откуда-нибудь из хрущевки в Бирюлево попасть на тусовку современной золотой молодежи, И не просто попасть, но и стать завсегдатаем этой тусовки Так что сам можешь подсчитать эти шансы… М-да… Но мы отвлеклись. Так вот штатники — в основном дети дипломатов, генералов, профессоров, директоров магазинов, членов политбюро и прочих «сливок интеллигенции», с юности поняли одно: они — будущая элита, которой красиво жить не запретишь! А красивая жизнь в их понимании это обязательно — «made in…». И так как СССР, вместе с населяющими его людьми, ничего интересного, с их точки зрения, предоставить не мог, они обратили свой взор на Запад. Стараясь при этом всячески дистанцироваться от своей страны и своего народа, в тесном кругу, с наслаждением унижая «савок» и восхищаясь всем иностранным. Так, конечно, поступали далеко не все, но именно тогда началось гниение. А так как у нас сын дипломата становится дипломатом, а сын генерала — генералом, то к началу девяностых мы имели вполне себе созревшую поросль, готовящуюся занять места родителей у руля государства. Поросль, считающую слово «патриотизм» — ругательством, народ — быдлом, а страну — полным дерьмом, годным лишь на то, чтобы качать из нее деньги. Поросль временщиков, которые воспитывают детей за границей, держат финансы в иностранных банках, поддерживают не своего, а английского или немецкого производителя. Тех, которые практически уничтожили российскую науку и образование. А вы еще спрашиваете чего мне не хватает… Так что, пока во власти янычары, наше руководство может не беспокоиться относительно параллельных миров.
Изумленно почесав щеку, я уточнил:
— Так что, все со стиляг началось?!
— Нет, конечно, но и они внесли свою лепту. А о штатниках вспомнил, потому что ты спросил: каким образом во времена Союза могли появиться люди, презирающие свою родину. Вот я и привел пример. Хотя, конечно, причин может быть очень много…
Сосновский перевел дух и, как-то сгорбившись, добавил:
