Владимир Васильев - Дети дупликатора
—Ты чё, не знаешь? — с серьезной миной встрял Налим. — Креветки—это ж чистый белок, протеин! От них по ночам стоит знаешь как? Тучкину актуально!
—Вот как дам ща по рогам! — беззлобно огрызнулся Тучкин.— Привыкли дрочить по углам, уроды! А я так не могу.
—Ты, брат Тучкин, не подумавши с креветками-то! — продолжать стебаться Налим.— Сейчас наешься, а ночью ноги замерзнут!
—Почему замерзнут? — изумился Тучкин.
—Ну, как? — радостно принялся объяснять Налим, явно ждавший вопроса и самой возможности донести до коллег столь ценное знание.— Наешься креветок, ночью шняга твоя встанет, одеяло приподнимет, ноги оголятся и замерзнут! Оцеола обидно захихикал, а Грек так просто заржал в голос.
—Дану тебя, — отмахнулся Тучкин. — Херню какую-то порешь… Какое, к бесу, в Зоне одеяло, а?
—Байковое, — со вздохом сказал Киргиз. — Зеленое. Как дома… У родителей дома, в смысле. Налим опасливо покосился на Киргиза:
—Чё, ностальгия одолевает?
—Да как-то так вспомнилось,—пояснил Киргиз. — Я родителей лет пять уже не видел. А они не молодеют, понимаешь ли…
—Никто не молодеет,—пожал плечами Налим.—Мы тоже.
Храп в общем разговоре не участвовал, с самого начала присел чуть поодаль от костра и уткнулся в ком. А сейчас ком убрал и подошел, причем лицо у него было задумчивое и сосредоточенное.
—Почта? — догадался Грек, глядя на него.
—Угу, — промычал Храп. — Босс пишет, что на заимку идти бессмысленно: ботаник наш вчера таки сменился.
—И куда же нам теперь идти? — поинтересовался Грек, прекрасно сознававший, что выход на этом вовсе не заканчивается, просто меняется маршрут, вот и все.
—Похоже, что на Болото.—Храп тяжело вздохнул. — Босс велел следить за почтой, будут уточнения.
—Час от часу не легче,.— пробурчал Оцеола. — На Болоте такое водится, мама дорогая!
—Грек, Оцеола, давайте-ка маршрутик наметим, пока вода греется. Где там наша карта?
Через минуту не только Храп с Греком и Оцеолой стукались лбами над крохотным экранчиком следопытского кома, но и Киргиз с Налимом тоже. И лишь любитель креветок Тучкин остался шевелить время от времени сучья в костре да приглядывать за котелком.
Глава седьмая
Вездеход, утробно взрыкнув, газанул и уполз дальше, уменьшаясь с каждой секундой. Сиверцев тоскливо поглядел ему вослед. «Угораздило же меня», — подумал Ваня грустно.
Он уже начал склоняться к мысли, что лучше было бы остаться на четвертую вахту—там хотя бы все знакомо и привычно. Ребята правильные, внятные, начальник — пан Ховрин — даже получше Рахметяна будет, чем не жизнь? А тут — идешь туда, не знаю куда, с каким-то, прости господи, Психом! Сиверцев вздохнул, протяжно и скорбно.
—Грустим? — осторожно поинтересовался Псих.
Ваня поглядел на новоявленного напарника, стараясь не думать о нем как о виновнике всех свалившихся на голову перемен.
—Видишь ли, друг! — проникновенно начал объяснять Сиверцев. — Нормальная институтская вахта на заимке длится четыре недели.
—Я знаю, — кивнул Псих.
—Ага. Иногда приходится сидеть в Зоне две подряд. Не очень часто, но случается. Я просидел три и вчера мне сообщили, что грядет четвертая.
—Ну, это ж не вахта, — возразил было Псих, но Ваня его перебил.
—Ты дослушай. Так вот: я уже начал привыкать к мыслям о четвертой вахте подряд, но тут приехал Тараненко и сообщил, что я все-таки уезжаю в городок на реабилитацию. Туда я и поехал бы, если бы в «Рентгенах» не появился ты. Псих хмыкнул:
—Я безвылазно сижу в Зоне дольше. Полгода. И ничего.
—Ты тут по своей воле!
—А тебя, — ехидно парировал Псих, — вероятно, сослали за грехи и плохое поведение в общественных местах.
—Про грехи, небось, правда,—буркнул Сиверцев.— Четыре года в лаборатории сидел, в микроскоп глядел, пока полгородка с ума не сошло и не начало гоняться за твоей гребаной шарманкой. Вот тут-то мне масть, как говорится в определенной среде, и поперла! Видишь — «калаш» вместо микроскопа, а вместо лаборатории — радиоактивные просторы. Век бы их не видать! Ваня вздохнул и закруглился:
—Впрочем, это лирика, мало кому интересная. Давай завязывать с душеспасительными беседами и потопали куда там ты меня поведешь, а то торчим тут…
— Вот это по-мужски! — с уважением произнес Псих. — Я оценил!
—Безмерно рад этому! — проворчал Ваня уже теплее.
—Зовут тебя, если правильно помню, Ваней? —уточнил Псих.
— Правильно помнишь.
—А меня Саней. Держи краба, что ли… Они степенно поручкались.
—Меня чаще Психом зовут, — добавил Псих.—Если хочешь, зови так, я не против.
—Саней как-то оптимистичнее.—Сиверцев беззлобно ухмыльнулся.
—Как знать, как знать… — вздохнул Псих. — Байки обо мне, ты, конечно же, слышал, раз три вахты в Зоне отсидел.
—Слышал, не буду врать. Болтают, будто бы тебя не берут аномалии, боятся монстры и еще ты якобы провалился в наше время из прошлого.
—Про аномалии—вранье,—хладнокровно поправил Псих. — А остальное почти правда.
—Почему почти? — заинтересовался Сиверцев.
—Монстры меня не боятся, а просто не трогают. Подозреваю, принимают за своего и отчего-то не считают добычей. Хотя вообще-то друг друга трескают за милую душу. Ну и про провал из прошлого, скорее всего, тоже неправда, если разобраться. Раньше я думал, что меня бросили в Припяти в больнице при эвакуации и я почему-то провалялся в коме около сорока лет. А потом очнулся. И не постарел при этом. Но потом я понял, что это невозможно, по целому ряду причин. Хотя бы по тому, как проходила в восемьдесят шестом эвакуация — мне рассказали знающие люди. Человека в больнице не могли бросить, вот просто не могли — и все, и я в это верю. Страна была чуток другая, и люди, соответственно, тоже. И теперь я думаю, что память и личность Сани Солодухина, угодившего за день до взрыва на АЭС под грузовик и впавшего в кому, каким-то образом была перенесена в это вот тело, скорее всего созданное в секретных лабораториях «О-Сознания».Я не Саня, я его копия, улучшенная и доработанная.
В Сиверцеве еще в начале этого монолога проснулся нормальный ученый, наделенный здоровым скептицизмом, но обижать спутника не хотелось и он прокомментировал все это очень сдержанно:
—Смело, — сказал Сиверцев со вздохом. — Смело!
—Не веришь? — хмуро спросил Псих.
—Извени… но я ученый. Биолог. Поэтому всерьез относиться к искусственным телам и пересадкам сознания не могу. Извини еще раз. Псих вздохнул.
—Я понимаю, — сказал он через полминуты, все так же вышагивая рядом с Сиверцевым, потому что они давно уже не стояли на месте, а довольно резво шли через обширную пустошь и вдалеке справа даже начала вырисовываться Свалка и столбики колючей изгороди, опоясывающий ее. — Знаешь, Ваня, почему я не боюсь радиации, практически не болею и, похоже, не старею?
—И почему? — с неприкрытым интересом спросил Ваня.
—Сейчас попробую объяснить. Ты извини, я-то не биолог, поэтому говорю как понял и что запомнил. У обычного человека от радиации повреждаются некоторые гены, отчего нарушается синтез белка. Так?
—Ну, в общем и это тоже,—подтвердил Сиверцев. — И что?
— Вот! В организме человека некоторые гены как бы свернуты — отвечающие за всякие рога-хвосты-жабры и прочие пережитки, и они никогда не разворачиваются.
—Гены, отвечающие за жабры, положим, разворачиваются, на эмбриональной стадии, — поправил Сиверцев. — Но потом действительно остаются свёрнутыми. Псих продолжил:
—Радиация повреждает только развернутые гены, правильно?
—Правильно, — подтвердил Сиверцев, теперь уже глядя на собеседника с невольным уважением — для рядового человека Зоны Псих знал подозрительно много. — И еще со временем повреждаются краевые части хромосом… Это, кстати, одна из теорий старения — хромосомы становятся сильно короткими… Ты продолжай, продолжай.
—Так вот. — Псих наконец-то перешел к сути. — У меня двойной хромосомный набор.
—Хромосомный набор у всех двойной, — хмыкнул Сиверцев. — В соматических клетках. Диплоидный называется. А в половых — одинарный, гаплоидный.
—У меня двойной по сравнению с остальными людьми, — поправился Псих. — Четверной, стало быть, или как там по ученому?
—Ну, скажем, э-э-э… полиплоидный. Да, пусть так.
—Ага, во! Так вот, значит, один набор у меня обычный, как у всех — в нем основные гены развернуты, как и положено, а хвосты с жабрами свернуты. А во втором свернуто вообще все. Соответственно, радиация этот второй набор и не берет. Когда в основном наборе что-нибудь повреждается, организм каким-то образом вынимает нужные гены из архива и обновляет развернутый набор. И все, я как новенький!
—Смело!—оценил Сиверцев. — Очень смело! Остается только придумать—как свернутые гены могут участвовать в текущем синтезе белков… Ну и как они вообще остаются свернутыми при делении клетки, когда активируется практически весь геном. Но смело, черт побери, смело! Кто это все тебе внушил?
