Александр Золотько - Князь Трубецкой
Люмьер отобрал у кого-то из жандармов палаш и пистолет, вскочил в седло, выругавшись от боли, пронзившей все тело. Капля крови снова повисла у капитана на подбородке, но никто ему об этом не сказал, а сам он не заметил… или не обратил на это внимания. «Вперед!» — и небольшой отряд бросился по дороге, вначале вдоль обочины, а потом, когда обогнал колонну пехоты, посреди тракта.
Капитан молча скакал впереди, подгоняя лошадь ударами каблуков, жандармы следовали за ним также молча, не переговариваясь и не пытаясь строить каких-то предположений. Двое жандармов переглянулись — и дальше скакали по бокам капитана, готовые подхватить того, если он потеряет сознание.
Русские поехали к Комарницкому, думал капитан, борясь с приступами тошноты и головокружением, и только бог знает, что там сейчас произойдет. Они о чем-то таком переговаривались во дворе мызы, Люмьер подслушал, припав ухом к окну.
Как это сказал сумасшедший князь? Нет, вначале сказал ротмистр, что неплохо бы расплатиться за гостеприимство, и вот тогда князь сказал: «Заедем, пусть расплатится…» — и что-то про деньги. И если в устах гусара все это могло быть лишь болтовней, то князь, похоже, склонности к пустым словам не имел.
Люмьер тронул рану на щеке, мельком глянул на кровь, оставшуюся на пальце, и скрипнул зубами. Он даже представить себе не мог, что именно собирается сделать с Трубецким, когда настигнет и схватит… Ладно, успокоил себя капитан. Все будем делать по порядку. Вначале — пан Комарницкий. Не исключено, что он и его люди сами справились с русскими, сунувшимися в это осиное гнездо. Насколько знал Люмьер, Комарницкий собрал отряд в два десятка сабель из своих слуг и бедных шляхтичей повета. Мог собрать и больше, но это в случае особой необходимости. А для того чтобы хватать отбившихся от строя русских да нападать на армейские обозы, двадцати верных бойцов вполне хватает.
Не исключено, что ротмистр и князь уже схвачены. Или даже убиты. Это будет плохо, капитан сам хотел поговорить с Трубецким. Смотреть ему в глаза и видеть, как уходит спесь, как остается только ужас… только ужас.
Потянуло дымом, капитан подал команду на всякий случай приготовиться, жандармы, растянувшиеся во время езды вдоль дороги, подтянулись вперед, изготовились к бою. Но драться не пришлось — дымил сгоревший мост.
Переброшен он был не через реку, а через довольно глубокий овраг с крутыми стенками. Прогоревший настил уже рухнул на дно оврага, деревянные опоры, сделанные из мощных бревен, все еще дымили.
Капитан выругался, остановив коня.
Перевести коней тут было невозможно, животные переломали бы ноги.
Это чертов князь, пробормотал сквозь зубы капитан Люмьер. Это — чертов князь. Капитан понимал, что это похоже на бред, но князь становится навязчивой идеей, мост мог сжечь кто угодно, любой казачий разъезд… или кто-то из местных жителей, решивший, что раз война, то можно творить все, что угодно. Капитан это понимал, но не мог избавиться от назойливого голоска, постоянно звучавшего в его мозгу: «Чертов князь, чертов князь… чертовкнязьчертовкнязьчертовкнязьчертовкнязь…»
Они смогли перебраться через овраг, потеряв почти час на поиски переезда.
Люмьер уже больше не боялся, что Комарницкий схватит русских первым. Капитан уже надеялся на это, понимая, что слишком далеко отстал от князя и ротмистра и что теперь только чудо может помочь ему в погоне…
Лишь бы Комарницкий… лишь бы Комарницкий…
У поворота с главной дороги на лесную, ведшую к дому Комарницкого, один из жандармов заметил тело, валявшееся в кустах. Его не прятали, просто оставили там, где человек умер. Мужчина лет тридцати, крепкий, с обветренным лицом, с длинными вислыми усами, был убит… нет, покачал головой Люмьер, спрыгнув с коня. Да, у мужчины была рана на боку, глубокая, давшая много крови, но умер он не от нее. Его не просто убили, его замучили. Во рту был кляп, руки связаны кожаным ремешком за спиной.
Одежда на груди разорвана, и на теле были видны следы от клинка: нож, кинжал или сабля — неважно, кто-то наносил неглубокие раны, местами сдирая кожу. Его пытали. Допрашивали.
Капитан принюхался — пахло кровью, но был слышен еще запах — мерзкий запах рвоты. Чуть в стороне. Трава была здесь примята, видны были следы лошадей. Кровь, над которой с противным жужжанием летали мухи. И еще тело, брошенное на этот раз подальше в кусты. Этого почти не пытали, всего несколько легких порезов на руках и лице. И рана в груди, там, где сердце. Лужа рвоты — беднягу стошнило то ли от боли, то ли от страха, такое капитан часто видел при допросах партизан в Испании.
Судя по всему, это был дозор. Пан Комарницкий был человеком жестоким, но осторожным, никогда не оставил бы дорогу к своему дому без присмотра. Эти двое караулили, должны были предупредить пана поветового маршалка о приближении чужаков, но тут почему-то подпустили свою смерть…
Все выглядит так, будто эти двое спокойно ждали, пока к ним приблизятся — подойдут или подъедут… нет, возможно, к ним кто-то подкрался незаметно, чертов князь… дался ему это чертов князь… Трубецкой ночью на лесной дороге весьма ловко действовал в темноте… Люмьер сплюнул. Это неважно, как он застиг караульных врасплох. Важно другое — одного он… а может быть, ротмистр свалил ударом кинжала или сабли, стрелять не стали, до поместья тут не очень далеко, звук выстрела мог быть там слышен… Значит, одного — тяжело ранили, второго получилось захватить почти целого. Затем…
Капитан оглянулся на первого убитого.
Одного пытали. Зачем — понятно. Нужно было выяснить, что там у Комарницкого, сколько людей, где они находятся… Но пытали одного. И кстати, рот у него был заткнут кляпом, ничего сказать он не мог, все выглядело так, будто его просто замучили. Убивали не слишком долго, но мучительно. А второй…
Капитан присел, отмахнулся от мух, присмотрелся. На шее второго был узкий кожаный ремешок, узел сзади, на позвоночнике, в узел вставлена короткая палочка. Похоже на гарроту. Но его не задушили и не сломали горло, видно, просто сжимали, не давая возможности кричать, вон, синяки видны под ремешком. В таком положении несчастный мог говорить, но попытку крикнуть пресекли бы сразу.
Кто-то из русских близко знаком с искусством пытки, похоже. Ротмистр? Не исключено, он воевал с турками, там этим наверняка овладевали быстро. Значит, один умер мучительно, не очень быстро, с кляпом во рту, не имея даже шанса что-либо рассказать, а второй… второго практически не пытали. Но, похоже, узнали от него все, что хотели. Иначе тело было бы куда более живописно.
Интересно, то, что этот бедняга рассказал, заставило русских отправиться дальше или?..
Ладно, все это выяснится уже скоро.
Капитан попытался вскочить в седло, но нога сорвалась со стремени, и он чуть не упал, его подхватили жандармы.
— Дерьмо, — сказал Люмьер, переводя дыхание и стирая холодный пот со лба.
Ему было совсем худо, скачка на коне растрясла его, тошнота волнами подкатывалась к горлу, мир вокруг плыл и двоился.
— Все хорошо, — прошептал Люмьер.
Ему казалось, что он произнес это громко и уверенно, но шепот его на самом деле услышали только те двое жандармов, которые стояли рядом и помогали ему взобраться в седло.
— Двое — вперед, — скомандовал капитан. — В дозор…
Через пятнадцать минут они почувствовали запах гари, а через полчаса въехали во двор дома пана Комарницкого. Дом горел.
Несколько тел лежали во дворе, с десяток крестьян стояли в стороне, даже не пытаясь тушить пожар.
Хозяин дома лежал почти у самого крыльца, от жара одежда на нем тлела. Глаза были открыты, на лице гримаса то ли ярости, то ли отчаяния. Рядом валялась сабля, но убит маршалок был выстрелом в упор, лицо было покрыто копотью, усы и ресницы обгорели. Кто-то просто подошел и выстрелил в грудь с расстояния вытянутой руки, не больше.
Увидев французов, крестьяне попытались скрыться за сараями, но жандармы перехватили их и согнали на середину двора.
— Что здесь случилось? — спросил Люмьер, не слезая с коня.
Крестьяне молчали, только переглядывались между собой.
Люмьер спохватился и повторил свой вопрос по-польски.
— Русские, ясновельможный пан, — сказал пожилой крестьянин, стоявший ближе всех к капитану. — Московиты то есть.
— Сколько их было? — Люмьер медленно слез с лошади, оперся о луку седла.
Земля качалась, перед глазами мерцали сотни ярких огоньков, почти полностью скрывая лица крестьян.
— Сколько. Их. Было?
— Так пятеро, ясновельможный пан. — Крестьянин зачем-то вытер руки об одежды. — Пятеро. Офицер, трое солдат и этот… пан.
«И этот, пан», — повторил Люмьер. Чертов князь успел произвести впечатление даже на этого мужика. Или просто он был в гражданском платье… в отличие от ротмистра. И откуда еще трое солдат?
