Василий Звягинцев - Хлопок одной ладонью

Об этом я и спросил Ирину, когда она устроилась на сиденье.

Роботы, войдя в роль фронтовых шоферов, проверяли уровень масла, степень подкачки колес, наличие ЗиПов[145], лопат, топоров и цепей для колес. Сказали ведь парням, что на войну едем. И включилась подпрограмма.

Она к моей шутке отнеслась почти равнодушно.

Да что же это творится? Перед схваткой с пришедшими изымать ее инквизиторами она держалась более женственно, чем сейчас. А там ведь мы, мало что понимая, считай, без оружия, собирались за нее насмерть драться!

— Чего ты, боярышня, в такой минор впала, что на боярыню Морозову походить стала? — спросил я, освобождая побольше места на и так просторном сиденье. — Не нравишься ты мне. Лучше дома останься! Александры Матросовы мне не нужны!

Ирина плеснула на меня фиалковым взглядом.

— Помолчи немного, ладно? Я тебе все отдала, так не мешай собрать то, что осталось…

Тут уж не возразишь, раз такие настройки пошли. Ловушка не ловушка, а я такого тона от Ирки со дня прогулки под селигерским дождем не слышал…

…Километров тогда десять мы от деревни на берегу Селигера, где Олег обретался, отъехали. Остановились.

В лесу мелкий, пылевидный дождь совсем не ощущался, только шелестел, не переставая, в кронах медноствольных сосен. Песок дороги был поверху схвачен слегка намокшей и затвердевшей корочкой, будто снег настом.

Тихо, сумрачно было в лесу, необычно, тревожно-торжественно, словно в заброшенном храме, где нет ни души, только почему-то горят, потрескивая, многочисленные свечки.

Ирина была совершенно городской женщиной, выросшей на московском асфальте, и безлюдный дремучий лес, совсем непохожий на тот, что окружал ее дачу, здесь, в сотне километров от ближайшего города, действовал на нее с необычайной силой.

(Я тогда не догадывался, да и не мог, что из подкорки у нее, наверное, всплывали смутные видения детства, проведенного в окружающих аггрианскую базу лесах. Очень похожих, кстати.)

Ей явно не хотелось ни о чем говорить со мной, но когда я открыл дверцу «Волги» и протянул ей руку, молча подчинилась.

Она медленно шла рядом со мной, глядя под ноги, глубоко проваливаясь каблучками в песок, и я вдруг почувствовал, инстинктивно, через рукав плаща, которым она то и дело меня касалась, как начинает действовать на нее неяркая, но мощная красота окружающей природы.

— В березовом лесу — веселиться, в сосновом — Богу молиться, в еловом — с тоски удавиться… Похоже? — нарушил я угнетавшее меня молчание.

— Очень… Это ты сам придумал? — Голос ее на градус-другой, но потеплел.

— Это лет за пятьсот до нас, наверное, придумано. Моими… Нашими предками. Скажи, а кем ты себя сейчас больше ощущаешь, Ириной Седовой или… Как там тебя называли?

— Не будем… Ты только ради этого остановился?

— Не только. Я просто не хочу, чтобы мы расстались навсегда. Да, я перед тобой виноват. И тогда, и сейчас. Только прими как смягчающее обстоятельство, что я всегда стараюсь быть честным. Даже во вред себе.

— Новиков, ты знаешь, иногда мне хочется тебя ненавидеть. Нет, прощаю, раз ты такой… Несгибаемый. Только, наверное, видеться мне с тобой трудно будет…

— Ну, поступай, как решила… Только одно скажу, и все. Когда совсем уже кисло станет, и звезды твои тебе не помогут, и на земле друзей не найдется — вот тогда и вспомни про Андрея, сына боярского. «…И мечом, и всем достоянием своим послужу честно и грозно, воистину и без обмана, как достоит верному слуге светлой милости твоей…» Так в наше время в клятвенных записях ручались. А про все остальное забудем. Если видеть меня не хочешь… твое дело. Заслужил, значит.

Вот как они, девчата с той околицы Таорэры, умеют с мужиками разговаривать. Однако… Или мы тогда помоложе были, или просто им сдачу следует давать раньше, чем о себе лишнее понимать начнут…

Ну, прожила она еще по своему разумению, года два, наверное, да за другим мужем, и что? Вернулась, никуда не делась.

Сейчас Ирка, конечно, под словом все понимала совсем другое, что иные, обычные женщины понимают. Это она про свою колдовскую силу выразилась.

Хорошо, помолчим немножко.

Благо, скачок, как всегда, был короткий и почти неощутимый. С этой стороны машиной СПВ командовал очередной, специально на то поставленный робот (бедный Воронцов, он уже половину экипажа раздал на текущие нужды. Так выдергивали матросов с кораблей на сухой фронт в обеих севастопольских оборонах и в порт-артурской. Осуждали мы такую практику, а сами тем же путем пошли. Куда деваться?).

С той, кисловодской, стороны, Олег сам управление в руки возьмет. Аппарат давно рядом со спаленкой Ларисы поставлен. Полгода назад. И закрыт тремя слоями непроницаемости. Не вычислишь!

Высадились Шульгин и Ляхов на совершенно пустой дороге от Белого Угля на Кисловодск. Им тут минут пятнадцать ехать до Ларискиной дачи. И сразу в процесс включаться, как жизнь требует.

А я десантировался чуть дальше, на площадке напротив Лермонтовского разъезда, не доезжая Пятигорска. Отправился в автономное плавание.

Были мы с Ириной здесь всего один раз в жизни, в семьдесят восьмом году. Да не здесь, конечно, в советской жизни.

Но гора Машук нисколько не изменилась, и облака над ней.

Остальное — ничуть не похоже. Но нам хватит и этого, чтобы подержаться за руки и посмотреть на то, что осталось прежним. Не спеша пройти к месту дуэли Лермонтова. Орлы, цепи, обелиск, глухая тень от окружающих деревьев.

А чтобы мы не слишком впадали в романтику, в кармане заработала рация. Сначала от Сашки: «Встретили девушек у Храма Воздуха, все в порядке, едем на дачу».

«Отлично», — подумал я и сказал это Ирине:

— Одна ноша с плеч долой. Шесть человек и три робота на контролируемой территории — чего и желать. Не хуже, чем дивизия Берестина в Берендеевке.

— Не уверена, Андрей, не уверена, — возразила мне верная подруга. — Это только семечки…

Вот странная фраза в устах рафинированной дамы.

А тут же снова, гораздо агрессивнее завибрировал в кармане датчик вызова. Значит, вызывающий аппарат гораздо ближе, буквально в километре-двух. Не Кисловодск, не Москва.

— На связи…

Роботу не нужно было объяснять, кто именно принял вызов.

— Андрей Дмитриевич, объект наблюдения находится в доме подозреваемого и сигнал от него плывет…

Эти слова означали, что «щука» все-таки схватила блесну. Татьяна, едва ступив на пятигорскую землю, тут же была Лихаревым вычислена и взята в разработку. Каким образом он ухитрился заманить ее в свое логово, пока неясно, так на то и приставлен к ней опекающий «Иван Иваныч», чтобы на разборе полетов доложить.

До сих пор, очевидно, никакой реальной опасности робот не видел, потому и на связь не выходил. А как только ситуация стала для него слишком сложной — определил своим локатором ближайшего хозяина.

Надо же, как мы четко успели!

Промешкай полчаса со сборами, «Иван Иванычу» пришлось бы разыскивать Ларису. А она с Майей, как сообщил Шульгин, — аж у Храма Воздуха, оттуда на машине, сломя голову, минут сорок езды! Да если девчонки сумели бы мгновенно принять единственно верное решение… Нет, опять нам везет!

Сам же робот — натура не творческая. Или переминался бы с ноги на ногу за оградой, дожидаясь внятных инструкций, или, вычислив степень реальной опасности для прикрываемого объекта, рванул бы на силовую акцию. И поломал бы нам тонко спланированную партию.

Если принимаемый «Иван Иванычем» стандартный набор ментального излучения Татьяны, который он записал перед началом сопровождения, плывет, значит, перекрывается другим, гораздо более мощным. Или от внешнего источника, вроде аппарата Затевахина, или активизировалась ранее наложенная матрица.

Не зря Левашов скопировал схему локатора Лихарева, которым тот ловил в Москве тридцать восьмого Шульгина-Шестакова.

Но если сигнал всего лишь плывет, продолжая фиксироваться, Татьяна сейчас только начала терять над собой личный контроль, оставаясь пока человеком.

Все это я думал, бросая одновременно Ирине обрывки фраз-инструкций, которые та мгновенно переводила в удобоваримую и пригодную для непосредственной реализации форму. А машина сумасшедшим болидом летела к указанной шоферу цели.

И еще раз подтвердилась истина о неслучайности всего происходящего с нами. Захотелось перед делом взглянуть сентиментальным взглядом на места, где гулял я с двадцатилетней Ириной три жизни назад, а оказалось, на исходную для атаки позицию вышел.

По городским улицам сколько бы мы к обители Валентина пробирались, а отсюда, по совершенно пустой кругомашукской дороге, мимо Провала мы выскакивали в нужное место без помех: ни встречных машин, ни попутных, ни одного светофора.