Непобедимый 4: на излом - Алим Онербекович Тыналин
Я пытался объяснить, что так получилось. Мать не особо слушала. Кажется, у нее там какие-то другие проблемы, скорее всего, с Дашей, а я попался под горячую руку.
— Ты в порядке? — устало спросила она. — Надеюсь, хоть к тебя все в порядке, где бы ты там не находился, не то, что у твоей сестры.
Я покосился на часы, висящие на стене над входной дверью и мерно тикающие. Время уже близится к полуночи.
В гостиной у стены стояли два шкафа со стеклянными дверцами, заполненные старыми книгами и журналами, а еще фарфоровой посудой. На полу потертые ковры, а возле окна длинный стол на десять персон.
Рядом со мной стоял диван, я присел на его широкую деревянную ножку. В кухне Снитковский до сих пор гремел посудой и я вспомнил, как за нами гнались мордовороты на «Москвиче».
— В порядке, — заверил я голосом, полным оптимизма. — Все отлично. Как только освобожусь, я вам…
Мать бросила трубку. М-да, не очень-то это и вежливо, но я так понял, у них там очередная заварушка с Дашей. Ну хорошо, самая главная миссия выполнена, родители предупреждены и вооружены, теперь можно заняться своими делами.
Я вернулся на кухню.
— Черт подери, у меня нет сменной одежды и зубной щетки, — посетовал я, помогая Снитковскому зажечь плиту. — Ну-ка, что тут есть поживиться?
Заглянул в холодильник, достал консервы и тушенку. В хлебнице лежали сухари. Жить можно, на первое время хватит. Чай заварил сам, Снитковский в это время безуспешно пытался открыть банку с яблочным вареньем.
Мы с аппетитом перекусили. Коода пили чай, я поглядел на бухгалтера. Тот, кстати, интересно налил себе горячий напиток в блюдце и потихоньку хлеба оттуда. Сухари макал в варенье и грыз, болтая толстыми ножками.
— Вы что-то не слишком приспособлены к домашнему хозяйству, — заметил я, тоже отпивая чай из треснувшей чашки. — Неужели вас обслуживает прислуга?
Снитковский посмотрел на меня поверх блюдца. Глаза у него чуть навыкате, голубые и водянистые, очень внимательные. Он снова отпил, покачал головой, поставил блюдце на стол и отдуваясь, постучал себя по лбу.
— Нет, Витя, какой там, я тоже умею работать руками, никакой не белоручка. Вырос в простой рабочей семье, — он закатил глаза, взял карамельку из конфетницы, ловко закинул в рот и захрустел. — Хотя, отец профессор математики, а мать учитель игры на пианино считается рабочей семьей?
Я налил себе чаю и зевнул. Да и так понятно уже, что этот тип из тех, что любит работать головой, а не руками. Надо полагать, хорошо работает, раз его взяли в подпольный цех, там наверняка ворочают миллионами.
— Конечно, самая что ни на есть крестьянско-рабочая семья, — улыбнулся я. — Прямо образцовая. Поэтому и попали к валютчикам? Из любви к честному труду?
Снитковский не обиделся на подколы. Он вообще, насколько я понял, обладал гуттаперчевым характером, не заморачивался на минусах, видел только плюсы.
— Нет, конечно. У меня далекая цель, есть план по ее достижению, все подчинено этому проекту. Если вы думаете, что я попал к Рубину просто так, чисто из-за наживы и алчности, то глубоко ошибаетесь.
Ну конечно, как же. Я уже много таких дельцов встречал, все убеждены во вселенской миссии, которую они выполняют, просто появившись на свет.
Понимаю, что сейчас зарабатывание денег и бизнес не в моде, это считается позорным делом, но чего уж прям до такой степени этого стесняться и оправдывать высокими целями? Я пристально глядел на Снитковского.
Только пусть сейчас не пытается вешать мне лапшу на уши. Утверждать, что он зарабатывает огромные левые деньги, только для того, чтобы помочь детскому дому или организовать заповедник в Африке для вымирающих животных из Красной книги.
Не верю. Тем более, что этот тип предал товарищей, других подпольных миллионеров и сейчас пытается спасти шкуру, топя прежних коллег. Нет, совсем не верю.
Видимо, мои мысли отразились на лице, потому что Снитковский недовольно хмыкнул и погрозил мне пальцем.
— Ага, вы все-таки так и думаете. Но я вам скажу, молодой человек, не надо делать слишком поспешные выводы. Я ведь не просто так пошел считать деньги преступников, нажитые мошенническим путем. У меня, если угодно, цель уехать из страны, но только уехать не нищим и голодным, а обеспеченным человеком. Если чиво для этого требуется сдать правосудию убийц и грабителей, то почему бы и нет?
Ну да, благородный жулик, видали мы таких. Я усмехнулся.
— Григорий Афанасьевич, ну что вы, как ребенок. Даже если вы убьете двадцать тысяч человек, я вам скажу, мне глубоко на это наплевать. Хватит пытаться выставить себя хорошим человеком. Каждый из нас в этом мире делает что-то свое, идет своим путем. Я просто делаю свою работу, о которой меня попросили.
Снитковский снова посмотрел на меня поверх блюдца. Похрумкал конфеткой и задумчиво сказал:
— Ого, а вот это другое дело. Приятно говорить с умным человеком, который знает, что к чему в этом мире, — он даже слегка изменился, убрал блюдце, достал из кармана сигареты, далеко не «Космос», а «Camel» и закурил. Пустил струйку дыма и пристально посмотрел на меня. Как будто стал выше ростом, а черты лица угловатые и резкие. — Ладно, тогда карты на стол. Я тебе правду сказал, мне надо сваливать из страны. Родители у меня и вправду интеллигенты, но вырос я на улице. Уже с пятого класса торговал на рынке, сначала семечками, потом картошкой и капустой. У меня там десять ларьков было, все на подсадных продавцов сделаны, чтобы никто ничего не заподозрил. Но все-таки с базаркомом не договорился, тот слишком жадный стал.
Я удивленно смотрел на полностью изменившегося Снитковского. Надо же, куда пропал дрожащий и испуганный бухгалтер, трясущийся за свою жизнь? Передо мной сидел прожженный жизнью делец, жесткий и борзый, готовый идти напролом для достижения любой цели.
— И с базара уже пошли работать к валютчикам? — спросил я.
Снитковский ответил не сразу. Опять выпустил струю дыма к лампе наверху, откинулся на спинку стула и ответил:
— Нет, не сразу. Ты читал «Золотого теленка»? О, надо же, у нас еще не совсем потерянная молодежь. Так вот, я попробовал себя в роли Корейко,
