Николай I. Освободитель. Книга 4 - Андрей Николаевич Савинков
С другой стороны поскольку я, как наследник, по должности был еще и атаманом всех казачьих войск в стране, подобная инициатива от меня никого в общем-то не удивила. В конце концов и в Гренландии люди живут как-то, а там всяко климат не лучше. Ну и условия здесь были предложены максимально вкусные: оплата переезда, щедрые подъемные, отмена всех видов и податей на следующие пятьдесят лет. Дополнительное жалование для «оружных» людей способных в случае чего оборонять острова от интервентов. Можно бить зверя, ловить рыбу, обслуживать приходящие в обе стороны Магеллановым проливом суда, иметь собственный военный флот — более того на него выделалось отдельное ассигнование — и просто жить никак не завися от начальства с Большой земли.
Возможно человеку из 21 века такие условия не покажутся особо привлекательными, впрочем интернета тут не было по всей планете, поэтому основную потребность человека будущего все равно удовлетворить бы не получилось никак, однако тут добровольцы вполне нашлись. Несколькими рейсами на «Южные» — в 1850 году после смерти Крузенштерна они получат имя великого русского мореплавателя, до того двадцать лет архипелаг просуществует фактически со временным названием — острова были в течение 1821–1823 года переправлены полсотни казачьих семей и отдельно несколько десятков вольнонаемных работников, командированных туда на временной основе.
Первое время их присутствие, видимо, оставалось незамеченным, тем более что Аргентина как раз в это же время активно воевала за независимость от Мадрида, и на какой-то выстуженный клочок земли на юге всем было откровенно положить. А тут видимо дошли до Фердинанда новости о нашем «самозахвате», и он решил второй протест присовокупить к первому. До кучи, так сказать.
— А что с островами? — Я пожал плечами, — поселений там не было, они такие же наши как скажем английские или вообще аргентинские. Пусть сначала со своими колониями разберется, а потом претензии выставляет.
— И что мне ответить, ваше императорское высочество? — Ливен был явно сбит с толку. Раньше Россия такое себе по отношению к другим европейским странам не позволяла. Ничего, то ли еще будет.
— Хм… Ну вы же дипломат. Ответьте уклончиво, — я пожал плечами, — что мол сожалеем, но ничего за неимением связи с атаманом не можем ни подтвердить, ни опровергнуть. И вообще он не наш подданный, а турецкий, российское подданство казакам никто не предоставлял. Возьмите паузу, мне ли вас учить?
На этом аудиенция и закончилась, министр ушел, оставив меня в задумчивости и с твердым ощущением, что половину чиновничьего аппарата нужно гнать ссаными тряпками. Где бы только других взять?
Тем временем летом 1823 года наступил перелом в войне седьмой коалиции. Ней после апрельской победы над соединенными австро-прусскими силами получить из сложившейся ситуации политические дивиденды не смог. Протоптавшись месяц близ Вены на полноценный штурм маршал так и не решился, а потом уже стало поздно.
11 июля о своем выходе из состава Рейнского союза и переход под знамена коалиции объявил король Саксонии Фридрих Август I. Одновременно с этим его войска составляющие половину корпуса Груши, действовавшего на Берлинском направлении, под покровом ночи снялись с места и ушли на юг, где в районе Лейпцига соединились с оставшейся частью саксонской армии. Такой Маневр поставил французского маршала в катастрофическое положение: на севере у него были шведы, на востоке пруссаки, а на юге — саксонцы, а под рукой маршала всего двадцать тысяч штыков.
23 июля саксонская армия вторглась в пределы королевства Вестфалия, где практически без сопротивления принялись занимать один за другим города и посёлки. 27 июля о выходе из войны и объявлении нейтралитета объявил король Баварии Максимилиан.
1 августа англичане предприняли попытку высадить десант на севере Франции в районе Гавра, косвенно подтверждая своими действиями участие в предательстве союзников Парижа. Явно неспроста островитяне решили ударить в тыл французам именно в этот момент.
Затея с высадкой десанта, однако полностью провалилась. Опять. Оставленный в резерве тридцатитысячный корпус под командованием маршала Макдональда скорым шагом пролетел расстояние от столицы до берега Ла-Манша всего за три дня и обрушился на не ожидавших такой скорости британцев под командованием генерала Хилла.
Британцы не смогли захватить сходу причалы города — те были защищены береговыми батареями — и были вынуждены десантироваться на необорудованный берег, потом затянули с переправкой на сушу артиллерии и в итоге с подходом французов предстали перед ними буквально со спущенными штанами. И не важно, что новобранцы Макдональда, набранные с бору по сосенке и лишь немного разбавленные возвратившимися с излечения ветеранами, сами едва стояли на ногах после стасемидесятикилометрового марша. Не готовые к сражению десантные части начали паниковать уже с первыми выстрелами, и лишь присутствие на рейде английских линейных кораблей, способных немного прикрыть свою пехоту у самой линии прибоя, спасло англичан от полного уничтожения. Тем не менее неудачный десант стоил им две тысячи убитыми и четыре с половиной тысячи пленными.
Все это вынудило Нея спешно отступить из-под Вены, забрав войска необходимые для обороны самой Франции. Понятно, что свое влияние в центральной Германии империя уже потеряла, но тем не менее большую часть завоёванного покойным Бонапартом еще можно было спасти.
Так или иначе в Париже были настроены драться до конца и не пустить захватчика на свою территорию. Все же поражения где-то там, на другом конце континента воспринимались населением совсем не так болезненно и скорее наоборот способствовали подъёму патриотизма. А победа под Гавром и вовсе вызвала натуральную истерику с призывами идти на восток до самой русской границы и вновь напомнить немцам 1805–1807 года.
Оставшиеся в столице регенты спешно формировали резервные дивизии, укомплектованные мобилизованными из резерва призывниками второй очереди, что буквально за пару месяцев дало Нею запас в девяносто тысяч более-менее обученных штыков. Очевидно, что без каких-то коренных изменений Франция в том же стиле способна была сопротивляться еще очень долго. Годами.
В этой ситуации я приказал своим дипломатам активизировать деятельность и призвать стороны к переговорам. Для усиления своей позиции, я приказал 1-ой и 2-ой западным армиям покинуть свои места дислокации и выдвинуться к границам. Естественно воевать я не собирался, однако и допускать полного деребана Бонапартовского наследия тоже не хотел. Сильная Франция мне нужна была в качестве противовеса возможной объединенной Германской империи. Сильная Франция виделась всяко лучше сильной Германии. Да и англичанам давать неограниченное влияние в Западной Европе тоже не слишком хотелось. Ладно бы Российская империя могла реально занять место французов, но нет, без войны сделать это было не возможно, а воевать я категорически не хотел.
Активизация русской армии — даже без дополнительной мобилизации мы имели на западных границах порядка 200 тысяч штыков — вызвала немалый переполох в Европейских столицах. Тут же в Питер поспешили дипломаты всех причастных стран, чтобы понять «на чью сторону забора» мы собираемся упасть, ведь вступление России в войну на стороне Франции та же Австрия могла просто не пережить. Ну а наше присоединение к седьмой коалиции делало сопротивление Парижа совсем безнадежным — приятно, черт побери, быть на месте любящих прийти к шапочному разбору и в итоге получить больше всего профита американцев.
Всего за неделю мне пришлось поучаствовать в двух десятках дипломатических встреч — как один на один так и в процессе многосторонних консультаций, — обозначивая вышеизложенную позицию России. Мол война уже всех достала, пора мириться, а если кто-то не хочет, русские готовы прийти и рассказать, почему худой мир лучше доброй ссоры.
Наше предложение провести мирный конгресс нашло отклик в сердцах партнеров далеко не сразу. Дольше всех сопротивлялись все те же англичане, и лишь неприятная перспектива остаться один на один против всего континента — выбор Вены и Берлина между полным уничтожением и переходом на сторону возможного франко-русского союза был очевиден и особо даже не обсуждался — заставила Лондон согласиться на перемирие. Большой общеевропейский мирный конгресс с участием всех сторон решено было провести в претендовавшем на нейтралитет Мюнхене.
Для участия в этом балагане пришлось из отпуска выдергивать Александра, чему император был крайне недоволен, однако в итоге согласился с тем, что на таком мероприятии империю должен все-таки представлять правитель, а не наследник или какой-то там регент-местоблюститель.
Конгресс проработал четыре месяца — весьма, нужно сказать, бурных месяца, — и перед самым рождеством стороны наконец смогли прийти к единому
