Рубеж - Евгений Васильевич Шалашов
Пока что мы всё-таки не дошли до необходимой численности армии в четыре миллиона человек, чтобы чувствовать себя комфортно, как на фронте, так и в тылу. Реально отправить в бой мы можем лишь два миллиона человек. Новобранцы пока обучаются, проходят подготовку, и они не смогут быть полноценными боевыми единицами. И про боевое слаживание нельзя забывать! Даже для того, чтобы освоить ППС нужно время.
Значит, для наступления нужно ещё хотя бы чуть-чуть, хотя бы месяцок, а лучше два-три подождать. Пока что мы смогли лишь отбросить врага за пределы нашей территории 1771 года.
Противник отбит и понёс тяжёлые потери. Сейчас самое время дать отдохнуть тем войскам, которые участвовали в наступлении. В некоторых направлениях провести ротацию, где-то провести доукомплектацию, и по мнению Говорова и Рокоссовского, нужен срок не менее трёх месяцев, чтобы начать освобождение Польши, а потом уже переносить войну и на территории противника.
Разумеется, мне хотелось разгромить врага малой кровью, желательно на чужой территории, и в короткие сроки, но увы и ах. Пришлось прислушаться к мнению более сведущих людей.
Зато я решил отметить солдат и офицеров, которые достойно себя проявили в сражениях. Разумеется, не обошёл стороной и своих генералов.
Генерал-лейтенант Толбухин, успешно командовавший корпусом в Швеции и нанёсший сильнейший удар немцам в Дании, был награждён орденом Святого Георгия третьей степени.
Генерал-лейтенант Жуков был возведён мной в звание генерала от инфантерии и награждён орденом Святого Георгия второй степени.
Немного подумав, приказал оформить приказ на генерала Рокоссовского. На Минском направлении он сам руководил операцией и при этом совмещал наступление с должностью командующего фронтом. Надо, конечно, указать моему главкому, чтобы срочно нашёл кандидатуру на должность командующего фронтом, но тем не менее решил присвоить ему звание генерала-фельдмаршала и наградить его орденом Андрея Первозванного. Звание генерал-фельдмаршала в империи не присваивали очень давно. Что ж, вспомним.
А своего военного министра Говорова, в звании решил пока не повышать. Но чтобы он себя не чувствовал обделённым, наградил его орденом Георгия второй степени. Георгия Первой степени я пока приберегу и господа генералы будут получать этот высший военный орден за руины Берлина и Парижа.
Но всё-таки нужен свой полководческий орден, подобный тем орденам, которые были введены товарищем Сталиным во времена Великой Отечественной войны.
Я уже собирался учинить орден святого благоверного великого князя Дмитрия Донского, но на всякий случай сверился с церковным календарём на 1941 год. К моему удивлению, День памяти победителя Куликовской битвы я там не обнаружил. Тут я вспомнил, что Дмитрия Ивановича Донского канонизировали только в 1988 году, в канун празднования тысячелетия Крещения Руси.
Решил, было, позвонить в Святейший Синод, поинтересоваться, почему обижают таких выдающихся деятелей, но остановился, решив, что государю вмешиваться во внутренние дела церкви с такими вопросами негоже. По крайней мере — открыто. Лучше я как-нибудь при личной встрече с иерархами, которая, к слову, происходит чуть ли не еженедельно, упомяну о роли Великого Князя в русской истории, его гениальности и стратегическом таланте. К тому же — правнук святого Александра Невского. А уж священнослужители сами поймут, что Великого Князя следует причислить к лику святых. Вот тогда орден и учредим.
Ещё составил записку в канцелярию, чтобы учредили медаль за освобождение Минска. Собирался ещё сделать медаль и за обороны Минска, но тогда будет непонятно, кого именно награждать, потому что многие Минск и освобождали, и обороняли. Те же подпольщики и профессор Кузнецов, который, к сожалению, не дожил до освобождения города. Он вместе со своими студентами спасал людей из концлагеря, что находился в одной из минских губерний. Людей они всех вывели, но сами почти все и полегли. Кстати, всех их необходимо наградить посмертно, хотя такое, вроде, не практиковалось. Значит, введем в традицию награждать не только живых герое, и но и павших в боях за Родину.
Соответственно, оставил только награду за «Освобождение Минска».
Кстати, о наградах. Вспомнил вдруг, что никакой награды не учредил за победу над Румынией. Надо бы организовать такую награду. Медаль, где будет выбито слово ПОБЕДА большими буквами. Но мы их тогда сделаем чуть-чуть попозже. Потом, когда закончится война, будут медали и за победу над Францией, и за победу над Германией, и за победу над Румынией.
Но война пока не закончена. Соответственно, рано пока торопиться с ними.
Отложив в сторону бумаги, решил, что сам отдам записку об учреждении орденов и на представление к наградам генералов. Сам схожу в канцелярию, заодно и ноги разомну.
Вышел и столкнулся чуть ли не нос к носу со своим министром иностранных дел.
— Здравия желаю, ваше величество, — отчего-то по-военному поприветствовал меня господин Пылаев, который всю жизнь был гражданским.
— Что-то срочное? — поинтересовался я, наблюдая, как цельный министр приплясывает от нетерпения, словно школьник, которому во время урока захотелось выйти в уборную.
Пылаев часто-часто закивал. Я, вздохнув, сам открыл перед ним дверь кабинета, предложив тому жестом войти внутрь.
— Усаживайтесь, Аристарх Валерьевич. С чем пожаловали?
— Ваше величество, поступила важная новость! Правительство Франции желает заключить сепаратный мир с Россией.
Я аж брови поднял от удивления. То, что правительство Франции желает заключить сепаратный мир, это, конечно, замечательно. А нам-то до этого какое дело?
— И как они себе представляют это технически? — спросил я.
Пылаев тут же затараторил:
— Франция считает, что война с Россией неоправданна. Что потери огромные. И вообще французы вдруг вспомнили своего великого императора Наполеона, который привёл в Россию 400 тысяч человек, а ушёл из неё, имея не более 5 тысяч. И, что мол, зря они послушали соседей немцев, которые вынудили Францию напасть на Российскую империю.
Я лишь иронично приподнял брови, а Пылаев продолжил:
— Поэтому сейчас французское правительство в глубочайшей тайне решает вопрос о переговорах с вами, и о том, чтобы Франция вывела свои войска с территории Польши и вышла из войны. Более того, есть, как мне кажется, да-да, есть вероятность, что Франция может напасть на своего бывшего союзника, на Германию, и вступить с нами в союз, чтобы погасить конфликт.
Идея заманчивая. Даже если Франция просто выйдет из войны, не объявляя войну Германии, а выведет свои дивизии из Польши, то общая численность нашего противника уменьшится наполовину, что значительно облегчит нам задачу. И в этом случае мы Германию разгромим. А вот что дальше? Франция, заключив с нами мир, решит, что мы забыли и Польшу, и русских солдат, погибших от пуль и снарядов французов, и при этом хотят выйти сухими из воды?
— Скажу так, — произнёс я. — Если бы ситуация казалась мне безнадёжной, я не колеблясь пошёл бы на заключение такого мира. Но будь ситуацией безнадёжной для России, кто бы нам предложил такие условия? Поэтому всё это шито белыми нитками и до крайности лицемерно.
Пылаев, видя, что я не испытываю энтузиазма от его новости, тут же спал с лица и растерял радостное настроение.
— Аристарх Валерьевич, как я понимаю, официальных обращений от французов не было и полуофициальных тоже. Верно ведь?
Пылаев кивнул.
— Передайте по своим каналам, что мы можем рассмотреть вопрос о мире только в том случае, если Франция докажет делом желание дружить с нами. Если она и вправду развернёт войска, и начнёт войну с Германией, мы так уж и быть рассмотрим возможность перемирия и дадим Франции уйти с наших территорий после окончания боевых действий. Но даже в этом случае у меня будут сомнения. Мы уже видели имитацию войны между Францией и Германией, поэтому пусть Франция начинает войну с Германией сейчас, а мы посмотрим, следует ли заключать мир или нет. Если мы увидим, что Франция ведёт войну всерьёз, мы пойдём на заключение мира. Более того, мы готовы заключить с Францией договор как с полноценным союзником, а вопросы, связанные с возвращением материального и морального ущерба, мы оставим на попозже. Однако Франция должна понимать, что забывать мы ничего не собираемся и потребуем возмещения долга.
Министр иностранных дел сник окончательно. Видя, что ему больше нечего сказать, я его отпустил, и Пылаев в расстроенных чувствах ушёл
