Путь чести - Даниил Сергеевич Калинин
— Еще приготовлю… Еще вкуснее будет.
Вновь прикрыв глаза — ощущая при этом, что сердце пустилось уже просто вскачь! — я тихо произнес:
— Я не хочу, чтобы мой ребенок рос байстрюком. Но и не могу венчаться с женщиной, которой просто не знаю… Давай дадим друг другу хоть немного времени, чтобы все для себя понять?
— Давай…
Рада выдохнула ответ мне в самые губы — а после, даже не поняв, как это случилось, я коснулся ее уст своими… Вначале лишь робко, именно что коснулся — и тут же отпрянул, боясь напугать женщину… Ожидая ее реакции. Женщины, как мне кажется, думающей одно, чувствующей другое, а говорящей третье…
И дождался. Рада сама потянулась ко мне, ответила настоящим поцелуем — долгим, жадным, сладким. Поцелуем, от которого зашумело в голове — и после которого мир вокруг заиграл новыми красками…
С того самого дня я искал встречи с Радой каждый свободный миг — на торгу, где она, как оказалось, продавала выпечку. Или же возвращаясь к лесному озеру в оговоренное с калязинской красавицей время, где один из нас терпеливо дожидался новой встречи… Я соорудил односкатный шалаш, ложем в котором стал примятый лапник, и покрывший его сверху старый стрелецкий кафтан. И мы засыпали на нем вместе, разведя на ночь огонь в обложенном камнем очаге, стоящем у самого шалаша — и просыпались, грея друг друга в объятьях…
Мы много купались, разговаривали обо все и одновременно ни о чем, шутили, гуляя по лесу, собирая дары леса. Вместе ловили рыбу — и вместе пекли ее на углях… И с каждой новой встречей то чувство, что загорелось в моем сердце при первом взгляде Рады, брошенном на меня еще на торгу, разгоралось все сильнее. Сама же девушка, как я надеюсь, наконец-то разглядела во мне Тимофея Орлова, а не погибшего мужа…
Когда прошел слух о том, что к Калязину следует войско Сапеги, Рада твердо вознамерилась понести от меня малыша — но мы тогда встретились только на торгу, а на ночное свидание я уже не явился… Потому как князь запретил ратникам покидать лагерь, выставив вокруг него двойные посты. Режим усиления, блин, в средневековом антураже… Но бой прошел, а я остался жив — и когда следующим утром нашел на торгу осунувшуюся, измаявшуюся ожиданием красавицу, то первым, что услышал, было:
— Я за тебя молилась. Всю ночь перед сечей и весь день…
Первое, что я понял — что это была правда. А второе — что мне только что признались в любви!
Не сказав ни слова, я взял Раду под руку — и повел в город, в уцелевшую Богоявленскую церковь. Договариваться о венчании…
И вот это уже было мое признание.
…Сегодня мы проведем последнюю ночь в шалаше, но еще не как муж с женой. А завтра… Завтра нас повенчают — и мы разделим честное супружеское ложе. И восторженное осознание этого факта отгоняет любые возможные сомнения! И угрызения совести — например о том, что я даже ничего не сказал Стасику о своей любушке! Вот просто не пришлось к месту, события развивались уж очень быстро — ну и отчего-то не хотел я делиться своим внезапно вспыхнувшим чувством даже с близким другом.
Счастье любит тишину.
И да, мысли о том, что я собрался жениться на женщине из семнадцатого века(!) вызывают у меня определенный страх — но и восторг! Ибо, не встретив своего человека в двадцать первом столетии, я встретил ее здесь…
И все для себя поняв, отпускать Раду от себя я точно не собираюсь!
Не в этой жизни, так точно…
Глава 7
Конец войны видели только мёртвые.
Платон древнегреческий философ 427–347 до н. э.
Сначала пришел звук моря. Мелодичный и певучий. Шум волн распростился, казалось, по всему телу. Крики чаек, а где-то вдали барабан и флейта. Потом в глаза ударило яркое солнце. Вкус соли на губах и запах водорослей.
— Господа, наша задача задержать испанцев на этом броде! — зычный голос выводит из оцепенения. — Встать насмерть перед этими сволочами! И выстоять!
Стала четко видна вся картина, окружавшая меня. Выстроенные линии фризской пехоты при двух орудиях и мой шотландский корнет, а за ним еще три. Люди выстроены так ровно, что Евклид Александрийский был бы доволен.
— Стерва Альберта, Изабелла не знаю уж как, но смогла усмирить бунтующие полки. Эти сволочи решили биться против нас. Как она их уговорила, спросите вы. Видимо показала свои прелести, — по рядам прокатывается смех, — но так или иначе испанцы уже здесь, судари мои! И мы их победим любой ценой!
Я мотаю головой окончательно сбрасывая оцепенение. Сегодня утром стало известно, что недовольные испанские войска из Диста и Брабанта все же прибудут на поле боя. Изабелла действительно была хороша собой, но только ли это повлияло на решение пехотинцев? А еще чуть позже стало известно, что испанская армия невероятным рывком преодолела расстояния до Ньивпорта, так, что даже Мориц восхитился.
Испанцы действительно грозные противниками и горе тому, кто их недооценивает. Благо Оранский был из тех людей, что имеют план на любое развитие событий. Сегодня этим планом будем мы.
— Кто, если не мы остановит их здесь?! — командир в простой кирасе, на невзрачной пегой лошади с султаном из синих и белых перьев проезжает перед нашим строем. — Кто, если не мы?!
— Никто!!! — разносится по строю. Море бьет о берег. Солнце играет на доспехах кавалерии и в лужах на песке.
Я промолчал. Мориц несомненно отличный командир, но цена жизни простых солдат была для него лишь цифрами потерь в отчете. Не сказать, что сие было приятно осознавать. Вдвойне неприятно участвовать. Но такова доля наемника.
— Здесь мы остановим врага! Здесь мы первыми вступим в бой! Мы в силах их задержать! Отриньте страх! С нами Бог!
А вот здесь командир был прав. Передовой отряд испанцев, по информации шпионов, шел без артиллерии и конницы и были большие шансы, что на переправе они просто увязнут в мокром песке и наша быстрая атака сможет разбить пехотинцев неприятеля. А пехота нам в этом поможет. Тем более у нас две пушки, а значит, пока терция будет переправляться на наш берег, ее смогут значительно потрепать. Попадание в сомкнутый строй приносит большие результаты.
Я не рассчитывал на то, что испанцы побегут. Это было глупо. Терция
