Назад в СССР 5 - Рафаэль Дамиров
Полкан и Горохов еще какое-то время позыркали друг на друга враждебными взглядами, пообменивались колкостями и разошлись. Ревягин вышел из кабинета, а Горохов стал ходить взад-вперед возле окон, выкуривая уже вторую сигарету.
— Никита Егорович, — осторожно спросила Света. — Что между вами произошло? Он ваш однокурсник, как мы поняли.
— Это самый подлый человек, Светлана Валерьевна, — неожиданно выдал Горохов. — Чувствую, хлебнем мы еще от него пакостей. Не знал, что он в Волгограде. Он из своего Саратова долго не вылезал. Какого черта его сюда занесло? Гляди-ка! За начальника Главка сейчас. А был балбес балбесом, — Горохов скривился и тихо добавил. — Как, впрочем, и я в молодости.
***
Вечером я отправился на Главпочтамт, чтобы созвониться с Соней и родителями. После больничного с пневмонией пришлось их клятвенно заверить, что отзваниваться буду как минимум каждые три дня и, само собой, еще в день прилета в новый город.
В РОВД, где нас “поселили”, телефонов с выходом на межгород (не считая дежурной части) не оказалось.
Я подошел к вырезку в окошке в просторном зале переговорного пункта. Естественно, там была небольшая очередь. Очередей в СССР много. Но самые живучие (а на почте они такие и есть) доберутся и до наших дней.
Пока передвигался в веренице людей, глазел по сторонам. На стенах плакаты. На одном девочка в школьной форме и пионерском галстуке радостно размахивает запечатанными конвертами, оклеенными марками. Внизу надпись: “У меня друзья повсюду!”
На другом плакате мужик в картузе и сапогах мчится на мотоцикле с коляской. Только как у него фуражка не слетает? Вверху надпись: “Express СССР”, внизу: “Доставку нужно сделать срочно! Доверься самой лучшей почте!”
Между яркими плакатами затесалась невзрачная серая бумажка с набитым на печатной машинке текстом . Внизу подпись и печать. Я пригляделся. Это оказалась местная инструкция о действиях работников почты в случае возникновения пожара. Диспозиция инструкции гласила:
В случае возникновения пожа-
ра должностные лица обязаны:
заведующий почтой — осущест-
вляет руководство по тушению
Пожара; заместитель заведующего
по хозчасти`— оповещает сотруд-
ников о пожаре и обеспечивает
спасение имущества; уборщица —
тушит пожар.
Тихо поржав в кулак, я дождался своей очереди. Заказал переговоры дородной тете в белой блузке. Она сидела на стуле словно на троне и небрежным голосом принимала заказы. А потом этим самым голосом, минут через десять, растянуто объявила, будто делала одолжение:
— Новоульяновск — шестая кабина!
Я поспешил к шеренге будок со стеклами в деревянных дверях. Снял трубку. Первая на проводе была Соня.
— Ну, как ты там? Не болеешь? — защебетала она.
— Нет, — это все, что я успел вставить. Дальше она на радостях рассказывала о своей несчастной жизни без меня, о том, как соседка тетя Маша мужа сковородкой отходила за то, что тот ее ночью какой-то Иркой назвал, и про соседских котов, что проникли на балкон к дяде Пете, а он там на солнышко цыплят в коробке выставил. А эти гады их придушили. В общем, жизнь в Новоульяновске била ключом, только меня там не было. Время разговора вышло, и меня соединили с матерью.
— Алло, Андрюш! — сердце мое екнуло, голос был взволнованный.
— Что случилось, мам?
В трубке послышались всхлипы:
— Отец пропал…
— Как пропал? Опять?
Я сглотнул, сложно с ходу придумать, чем я смогу помочь.
Мать делилась между всхлипываниями:
— Уехал, не попрощавшись. На холодильник записку прилепил, мол, прости, не могу загибаться в этой дыре без любимой работы. Ничего рассказать не могу, чтобы вам с Андреем не навредить. Отправляюсь заниматься стоящим делом, ради которого и учился на журналиста. Люди должны знать правду. Еще раз прости. Писать не обещаю, сам не знаю, что со мной может случиться…
— Вот ведь! Па… — чуть не вырвалось “паразит”. Но в последний момент добавил еще один слог “па”. — Неймется ему. Он же на Гошу работал вроде.
— Да, да, работал, — даже через трубку я видел, как кивает мать. — Должность непыльная и зарплата хорошая. Он помогал с поставкой продуктов для ресторана. Вот только ресторан-то государственный. Скажи, Андрей, как Гоша его к рукам прибрал?
— Не о том сейчас, мама, разговор, лучше расскажи, что батя в последнее время рассказывал. Где он теперь?
— Да ничего не говорил. Наоборот, молчал. Бывало, сядет над сковородкой вечером на кухне, картошку жаренную жует. Кефиром запивает и молчит. Будто тяготило его что-то. Я подойду, обниму, спрошу, может, случилось что? Он отмахивается, мол, все нормально, мать. Только вот скучаю по будням журналиста. Не привык сидеть на одном месте. Хочется быть в гуще событий. А я ему, дура, улыбаюсь и говорю, что ничего страшного. Перебесишься и блажь эта пройдет. А это не блажь оказалась, Андрюша, а зараза! Которую выжигать надо было…
В трубке опять послышались всхлипы.
— Не плачь, мам, отец уже не маленький, не пропадет.
— Эта скотина-то не пропадет! А мне что? Опять одной куковать?
— Да вернется он… Куда денется?
— Думаешь? - с надеждой спросила мама.
— Конечно. Он как мартовский кот, погуляет и вернется домой, раны зализывать.
— И ждать следующего марта, — грустным голосом закончила фразу мать. — Лучше бы гулял, как все мужики. Ну или пил, прости господи, чтоб хоть все как у людей было. А этот не пьет и по бабам не шляется, зато в голове черти что творится. Перед соседями опять стыдно. Что я тете Клаве скажу, когда спросит, куда Григорий Яковлевич делся?
Я тихонько рассмеялся. Сюда бы Свету с её советами, а впрочем, я и сам соображу.
— Соври что-нибудь. Скажи, что заболел или уехал к родственникам погостить.
— Не буду я ей врать. Тем более, не обманешь ее. Человека насквозь видит. Фронтовичка. Не зря ее племянник в прокуратуре работает. Гордится им сильно. И фамилия у него такая же. Дубов. Ты должен знать его.
— Знаю, хороший мужик. Но про отца все-таки не распространяйся пока. Ладно? Я попробую по своим каналам пробить, куда он в этот раз намылился. С Гошей Индия еще переговорю. Может, он что знает и подскажет.
— Спасибо, Андрюш…
— Мам, ты чего? За такое спасибо не говорят. Мы же одна семья.
— Все равно спасибо… За то, что ты такой взрослый у меня стал. И
