Генрих Гаузер - Мозг-гигант
Гас пошарил взглядом по распределительному щиту и выбрал розетку с надписью "варолиев мост". Потом водрузил на голову Ли пару наушников.
– Вот послушай. Подожди немного, увидишь и услышишь, что получится.
По наклонной панели прибора медленно распространился мягкий блеск. В наушниках сперва возникло непрерывнее потрескивание, постепенно усилившееся до тихого жужжания. С левой стороны панели поползла к его правому углу светящаяся зеленая полоска. Свечение стало интенсивнее, полоска заплясала^и завертелась на панели. А жужжание в наушниках перешло в пульсацию, похожую на пульсацию сердца, только гораздо более быструю.
– Это и есть пульс "мозга?" - спросил Ли.
– Да нет же! - презрительно бросил Гас. - "Мозг" сейчас не работает. В его системах нет напряжения, за исключением остаточных токов, слишком слабых, чтобы привести что-нибудь в действие, но достаточных, чтобы вызвать реакцию пульсометра и его звукоусилителей. Будь сейчас рабочее время, когда миллионы импульсов в минуту с бешеной скоростью проносятся в "мозгу", ты различил бы в его пульсе не больше ударов, чем разглядел бы комариных крылышек в пролетающей туче комаров… Для этого существует специальный прибор, который в сто тысяч раз снижает скорость фактического движения импульсов, и это дает возможность глазу и уху следить за ритмом "мозга".
– Вот как! Теперь все понятно, - проговорил Ли в задумчивости. Пляска зеленой полоски действовала на него завораживающе. - Но послушай! Это наводит меня на некую мысль. Ведь "мозг" растет. К нему прибавляются все новые группы клеток, все новые электросети. Верно?
– Верно!
– Мне также говорили, что "мозг" систематически "учится". Мозговая оболочка систематически развивается от упражнений, ее клетки обогащаются за счет материала, поступающего к ним на обработку. Чем богаче материал, тем содержательнее выводы. Это правильно?
– Правильно.
– Хорошо. Но скажи, что же происходит с новыми производственными мощностями, которые образуются благодаря этому приросту новых узлов и усовершенствованию старых клеток? Соответствует ли приросту мощностей процесс расширения центров восприятий?
Улыбающаяся физиономия Гаса стала вдруг серьезной.
– А ведь знаешь, австралиец, ты попал в самую точку. Я и то последнее время дивлюсь: куда деваются новые мощности? Даже наши большие ученые, вроде доктора Скривена, начинают этим интересоваться; должно быть, и им эта штука непонятна. Тут, похоже, какой-то просчет в их проектах. Что новые мощности растут, это ясно, но они ничем себя не обнаруживают, понимаешь! Они вроде бы улетучиваются, и все тут… Извини-ка меня я - на минутку!
И он юркнул, как заяц, в свою приемную. Там уже звучали голоса, призывавшие его; по крышке большого стола барабанили пальцы инженеров, теснившихся в приемной с нетерпением пьяниц перед стойкой бара. Они с треском хлопали об стол свои списки и требования. Ли знал: наступили часы пик на всех складах, на внутреннем транспорте, во всех пунктах. Значит, Гас освободится не раньше чем часа через два. Ли уже не раз упрекал себя за настойчивость, с какой он злоупотреблял любезностью маленького человека, но очень уж велика была его жажда знаний. Она пересиливала чувство деликатности. "Какой же я паразит!" - твердил он себе с укоризной, но… не уходил. Не ушел он и на этот раз"
Вот так, в одиночестве, сидеть в полутьме этого яйцеобразного небольшого помещения; играть, сколько вздумается, странными, увлекательными предметами - все это походило на исполнившийся стародавний сон, на сбывшуюся мечту далекого детства. Когда-то он мечтал провести ночь в зоопарке, чтобы ушли все посетители, уснули все сторожа и он остался бы один со зверьми. Полная луна озаряет клетки, тени прутьев ложатся четко… И вот он вместе с лунным лучом пробирается между прутьями клеток к их обитателям, чтобы поиграть с ними. И когда они убеждаются, что он всего-навсего маленький мальчик, то встречают его очень приветливо. Тигры мурлычут, как большие, довольные кошки, большеглазый печальный шимпанзе молча пожимает ему руку, а маленькие львята принимаются играть и возиться с ним… Нечто похожее испытывал он здесь, у этих электрических машин и приборов. Они вдруг становились безобидными, да и сам он не мог причинить им никакого вреда, когда включал и выключал кнопки, нажимал на рычаги, крутил диски. Вот, например, этот интереснейший пульсометр… Подумать только, что даже и при слабом токе он действует нормально.
Распределительный щит был близко, Ли мог дотянуться до него. Попробовать, что получится!… С этой мыслью он стал подключать прибор к разным сетям: "блуждающий нерв", "тройничный нерв", "зрительный нерв"…
Магическая пляска зеленой полосы на панели при каждом переключении менялась, как и шорохи в наушниках. Поскольку основная подача энергии была снята, остаточные токи, по-видимому, обретали в пределах замкнутых сетей свои индивидуальные особенности, отличаясь друг от друга и по интенсивности. Изредка зеленая полоса на панели совершала высокий прыжок, похожий на пируэт балерины, а в наушниках это сопровождалось быстрым перестуком, похожим не на удары сердца, а скорее на прерывистое дыхание при сильном волнении… Вероятно, в тех сетях производились ремонтные работы.
Ли попробовал другую штепсельную розетку. Над ней значилось: "Гипофиз". "А что получится, если подключить этот контрольный прибор из арсенала "гипофиза" к замкнутой электросети самого "гипофиза"? - лениво рассуждал Ли. - Ничего не получится, - ответил он сам себе, - потому что образуется замкнутый контур, к тому же очень маленький".
Да, так оно и есть. Зеленая полоска побледнела, ее пляска, казалось, совсем замерла, в наушниках" раздавались лишь звуки, похожие на шепот: слабый пульс, еле ощутимое дыхание, какое бывает у человека после сердечного приступа. Ли даже закрыл утомленные глаза, чтобы лучше сосредоточиться на слабом ритме в наушниках.
Звуки были неравномерны, шли толчками. И все же была в этих агонизирующих, вздохах некая периодичность, примерно как у пишущей Машинки, отстукивающей отдельные слова… Что-то она говорила ему, эта периодичность… Уж не галлюцинирует ли он?
Эти ритмичные толчки, этот слабый стук в самом деле слагался в слова… Он знал их…
Неизгладимо врезались они ему в память. Да ведь это же слова вынесенного "мозгом" заключения, записанные телетайпом на листке желтой бумаги…
"Ли, Семпер Фиделис, 55 лет, потенция мозговой коры - 119, чувствительность - 208…"
Сейчас это звучало как призыв. Повторялось вновь и вновь. Ли приоткрыл глаза, чтобы убедиться, не сон ли это, не страдает ли он в самом деле галлюцинациями…
Нет, зеленая полоска по-прежнему на панели. И пляска ее продолжается. Но в этой пляске есть система. Она похожа на пляску телеграфного ключа под рукой опытного телеграфиста. У этой пляски вполне определенный ритм. И передает он те же слова, что звучат в наушниках: "Ли, Семпер Фиделис, 55 лет…"
– Милостивый боже! - пробормотал Ли. Эти слова произвели магический эффект. Зеленая полоска-танцовщица на панели вдруг прекратила свои капризные прыжки - началась серия одинаковых пируэтов. Одновременно в наушниках послышалось раздраженное жужжание. Это дало Ли время прийти в себя, Однако передышка оказалась весьма краткой. Тут же агонизирующее дыхание сложилось в новый ритм, и в этом странном шорохе снова стали определяться слова. Переданные другим ритмом, они тоже показались знакомыми озадаченяому ученому, хотя скрывались в более глубоком пласте его воспоминаний:
– Я мыслю - значит - я существую. - Я мыслю - значит - я существую…
Знаменитая формула Декарта! Почти двадцать лет назад Ли слышал ее, когда посещал лекции по философии в старом чикагском университете. За эти двадцать лет он мысленно к ней не возвращался. Какие удивительные штуки выкидывает иной раз память!
Нет, дело тут не в памяти… Никогда раньше воспоминания доктора Ли не заявляли о себе в столь своеобразном, театрализованном виде… Будто актер-робот твердит наизусть строки новой роли… Будто маленький ребенок, выучивший строчку стихотворения, повторяет ее на все лады с гордостью первооткрывателя; снова и снова звучали слова:
– Я мыслю - значит - я существую…
Опять:
– Я мыслю - значит - я существую…
И снова:
– Я мыслю - значит - я существую…
Триумф, восторг звучал в этом нечеловеческом, в этом призрачном голосе; так мог бы заговорить глухонемой, если бы чудеса медицины внезапно наделили его даром речи. В этом голосе звучало волнение и сердечный трепет; у говорящего словно распирало грудь от полноты чувств. Должно быть, нечто подобное испытывал Колумб, когда с марсовой реи "Санта Марии" он услышал возглас: "Земля!" - и понял, что достиг своей Индии…
Во всем жизненном опыте Ли не было никаких параллелей к совершающемуся. Как бы он ни выражал в словах и фразах собственные мысли, никогда он не прибегал к столь высокопарным формулировкам. До этого случая разум всегда помогал ему обрести душевное равновесие, успокаивал, как нянька: все это, мол, не так страшно, дитя мое. А сейчас именно разум-то и был озадачен, растерян, загнан в тупик и должен был признать: нет, это не эхо, не отголосок собственной памяти, собственного "я"! А раз так, значит, дело обстоит сложнее: это что-то вне моего "я". Это… чье-то другое, самостоятельное "я"…
