Владимир Романовский - Добронега
— Но есть на свете люди незнакомые с этой нашей храбростью. Например, князь киевский.
Ярослав выдержал паузу. Лица помрачнели.
— Который и сам был когда-то здесь посадником, но с тех пор многое забыл. И который принял решение удвоить дань Новгорода.
Возмущенный ропот пробежал по помещению.
— Это просто свинство!
— Это ни на что, хорла, не похоже!
— У ковшей аппетиты, хорла, знаешь ли…
— Подлые ковши совсем нас извести возблагонамерились!
Хелье подумал — кто такие ковши?
— Обжоры ненасытные!
— Чтоб им там пусто было!
— Имперские амбиции!
— Кийевер швайн!
Ярослав поднял руку. Все стихло.
— И грозит нам Киев, как всегда, ильдом и свердом.
В зале зашумели.
— Выстоим! — закричали самые воинственные.
Остальные благоразумно решили просто шуметь, но не высказываться индивидуально. Храбрость храбростью, а как-то неприятно — ильдом и свердом.
— Конечно выстоим, — заверил Ярослав. — Но, как я понимаю, друзья мои, лучше до этого не доводить! Выстоим — но сколько жизней потеряем, сколько домов пожгут киевляне, скольких женщин успеют взять наложницами!
Последнее замечание произвело сильное впечатление на женское крыло. Есть женщины, мечтающие стать наложницами, но это, как правило, натуры слабые, податливые, родившиеся в небогатых семьях. Среди хозяек крогов и хорловых теремов таких не было.
— Князь киевский, как я уж говорил вам, забыл новгородскую доблесть, — настаивал Ярослав. — Забыл ее и Добрыня.
Упоминание Добрыни произвело эффект, на который, видимо, рассчитывал князь. Чуть больше четверти века прошло с тех пор, как владимиров воевода насаждал в Новгороде константинопольскую веру. Методы были памятны старожилам, а молодое поколение наслушалось рассказов из первых рук. Ильдом и свердом.
— Но помнят они варягов, — продолжил Ярослав, коверкая слово на киевский лад, дабы подчеркнуть, что он имеет в виду ход мысли киевлян. — Не захотят они ссориться ни с конунгом шведским, ни с конунгом норвежским. Подумайте, новгородцы. Да, варанги повели себя недостойно. Да, они дикие. Да, они бесчинствуют! Но сколько их? И где они? В Ладожском Конце была большая драка. В Ремеслах не поделили десять сапов. Мне тут говорили — по улицам после заката стало не пройти. Будто раньше можно было.
Раздались смешки.
— Это не относится к теперешнему делу, — заметил Ярослав, — но я давно говорю вам, новгородцы — мне нужны добровольцы для поддержания порядка на улицах после заката. Я не могу им платить — никаких средств не хватит! Нужно, чтобы каждый дом выделил хотя бы одного воина. Кольчуга, сверд, да ховрег — много ли надо! Чтобы хоть до полуночи можно было из крога домой, с торга в крог. Третьего дня меня самого чуть не ограбили. Еще светло было, я возвращался с Подола в детинец. Выбежали какие-то двое, вот с такими вот мордами…
Присутствующие засмеялись. Хелье смеялся вместе со всеми.
— И что же? — полюбопытствовал кто-то.
— Пришлось кладенцом помахать, отступая, — признался князь. — Счастье еще, что кладенец при мне оказался. Ну так вот. С варангами мы уж как-нибудь поладим. А с Киевом не получится. Меня в детинце дожидаются посланцы с грамотой. Двадцать тысяч сапов годовых платили мы? Да. А теперь Киеву понадобились все сорок.
Волна ропота поднялась, прокатилась, усилилась, стихла на мгновение.
— Ну и прощелыга этот Владимир! — выразил кто-то в образовавшейся полу-паузе.
Тут же все притихли. Все-таки Ярослав — сын Владимира. Еще обидится!
— Только ли Владимир, — нарочито удрученно сказал Ярослав. — Если бы только Владимир! — он покачал головой. — У Владимира есть советники. Их много. А за советниками стоят киевляне. Неужто Владимир снимал бы с нас, новгородцев, последнюю рубаху без одобрения киевлян? Все платят — Муром, Ростов, Смоленск, даже Полоцк! Но больше всех — Новгород. А чем киевлянам не жизнь? Им при таком раскладе сеять-жать не надо. Все, что надо, купят — на наши с вами деньги, дети мои.
Опять все загудели и зароптали.
— У них нынче народу больше стало, — объяснил Ярослав, не прося слушающих умокнуть, но вместо этого просто перекрывая шум великолепным командным баритоном. — Вот и желают они…
— Проклятые ковши!
— … дань удвоить!
Теперь все говорили одновременно, возмущаясь и доказывая друг другу то, с чем и так были согласны.
— Какой же выход? — воскликнул кто-то.
Задним числом Хелье вспомнил, что уже слышал этот голос — в начале речи Ярислифа. Неужели только я один это заметил, подумал он. Впрочем, я ведь свежий, приехал вчера. А ярислифовы спьены наверняка из тех же купцов, к ним привыкли, вот и не замечают, что реплики подаются одними и теми же людьми. Впрочем, может быть я слишком подозрителен. Мне это все говорят — подозрителен ты, Хелье. И Матильда говорила. И пока я тут слушаю все эти речи да толкусь среди купцов, она там в Киеве с греком.
Ярослав поднял руку. Стихло.
— Есть выход, — сказал он. — Один-единственный. Но чтобы им воспользоваться, друзья мои, нужно вам стать за меня горой. Перед всеми. Перед Киевом. Перед варангами. Даже перед Константинополем. Не только вы, но и простые ремесленники, и смерды, и духовенство наше — все должны быть со мною единое-целое! Тогда будет выход.
— Какой? — настаивал тот же голос.
Ярослав выдержал торжественную паузу.
— Независимость, — произнес он с оттенком небрежности. Мол, я знаю, что вы все равно не согласитесь, так хоть подумайте.
— Независимость?
— От кого независимость?
— Когда независимость?
Ярослав улыбнулся. Снова все притихли.
— Есть Киевская Русь, — сообщил он и подождал, чтобы все присутствующие представили себе — есть она, Русь Киевская, ненавистная. — И есть Новгородский Славланд.
Молчание.
— Есть так же Швеция и Польша, — проявил кто-то познания в географии.
— Вот об этом я и говорю, — резюмировал Ярослав.
Мысль повисла в воздухе. Собрание напряженно думало.
Действительно, Новгород отличается от Киева не меньше, а больше Гнезно. Другие люди, другие мысли, даже язык другой. Ну, не очень другой. Но разница есть. А что понимаем мы речь тупых толстых ковшей — так мы и шведов тоже понимаем. И многое называем теми же словами, что и шведы — крог, торг, хувудваг, хвита, хорла, сверд, кнут, книга, ховлебенк. Так зачем же не стать нам независимым вольным краем? Зачем быть вассалами, если можно ими не быть?
Киев рассердится, и Киев придет с войском. Так он и так придет! Не можем же мы в самом деле сорок тысяч сапов Киеву каждый год отваливать! По сапе с каждого жителя, включая холопов!
— Правду ли говоришь нам, князь? — спросил кто-то.
— Странный вопрос, — откликнулся князь. — Зачем мне вас обманывать?
— Тебе лучше знать, зачем.
Ярослав вздохнул.
— Хорошо, — пожав плечами сказал он. — Я докажу вам, что говорю правду. Но обещайте мне, что станете за меня горой, когда убедитесь. Как только я дам вам доказательство, обратного пути не будет. Либо мы выстоим, либо нас всех убьют. Ну, некоторые выживут, так их сразу в холопья, и детей их тоже. Ну же. Обещайте!
Опять последовал ропот, но был он на этот раз другого оттенка.
Да решайте же быстрей, холопьи дети, подумал Ярослав раздраженно. Торгаши паршивые, барышники никчемные. Сорок душ, да пять владимировых спьенов, да двое моих, да еще человека три — люди Марьюшки, сестренки моей ненаглядной, ведьмы киевской. В руках этих пятидесяти колченогих торгашей — моя судьба, да, собственно, и моя жизнь тоже. Обидно-то как.
— Посланцы Владимира ждут, — напомнил он мягко.
— Что же суть? — вопросил молчавший все это время председательствующий. — Если доказательство предъявлено быть, то нужно соглашать. Но только если доказательство.
— Да, — подтвердил Ярослав.
Еще немного посомневавшись, новгородцы согласились. В конце концов, если доказательство окажется несостоятельным — что же, можно будет обвинить князя в обмане. Или, в крайнем случае, уехать в Ростов.
— Идемте со мной. — Князь и зашагал к выходу.
Нестройной колонной собрание покинуло Готский Двор, прошествовало по улице вверх, мимо часовни, через вечевую площадь, и оказалось у ворот детинца. Входить не решались, и Ярослав знал, почему. За воротами была дружина, ворота запирались быстро, а убитых или закопанных заживо в землю в детинце хватало — об этом знали.
Правда, предположить, что Ярослав вознамерился разом уничтожить всю состоятельную верхушку города, было почти невозможно. Последствия такой акции — грабеж бесхозных домов и складов, пьяный разгул, и сразу следующий за этим голод — были слишком предсказуемы. Но как мало значит логика, когда у тебя за спиной — запертые ворота, а кругом ратники с обнаженными свердами!
