Виктор Побережных - «Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

Выдохшись, я рухнул прямо у подножия большого дуба. Навалилась жуткая слабость. Да, все начинается сначала, только из оружия при себе один ТТ. Блин, ну как же так? Как это все получилось? И мужики погибли ни за грош! Так глупо и неправильно все произошло. Может, кто еще жив и ушел в лес? Подумав об этом, поднялся и, достав «тэтэшку», направился назад. Шел немного в стороне от своего первоначального пути, мало ли, вдруг фрицы рядом окажутся. Не встретив никого, добрался до опушки. На обочине дороги валялись догорающие, искореженные обломки «полуторки». Виднелись разодранные тела ребят. От «эмки» вообще мало что осталось. А мимо проходила группа немцев, примерно взвод. «С…и, п…ы, — маты лились сквозь сжатые зубы, не переставая. — Твари, теперь у меня к вам полноценный личный счет. За Женьку, за командира, за остальных ребят. Кровью умоетесь, падлы!» Чувствуя, что еще чуть-чуть, и я открою огонь по гадам из пистолета, я, отвернувшись, направился в лес, неосознанно направляясь на восток. Перед глазами стоял улыбающийся Женька. Петька, любящий помолчать, но знавший кучу интересного. Транеев, просто хороший мужик и командир. Мужики с Полтавы, с которыми я так и не успел толком познакомиться. Выть хочется. Ладно, нужно решать — что делать дальше? Как прорываться к своим? Даже карты нет, толком-то и не знаю, что поблизости находится. Так, нужно уходить вправо от дороги, а я с левой стороны. Если идти по этой стороне, то скоро уткнусь в реку с большим мостом, а мост немцы под контроль возьмут сразу, это и к бабушке ходить не нужно. Значит, возвращаемся ближе к дороге, выбираем момент, и на ту сторону! Канонада идет спереди и слева. Значит, немцы прорвались в районе Черкасс. Ладно, сориентируемся. Черт, жрать захотелось, спасу нет. На дорогу-то только чаю попили, рассчитывали в Чапаевке поесть плотно. Ничего, потерпим.

Выйдя опять к дороге, устроился за стволом вяза. Да, осенью, даже такой теплой, скрываться сложнее. Если ты не в камуфляже. И немцев что-то прилично пошло: и танки, и машины, да и пешком немало. Хорошо, в прорыв пошли, гады, организованно. Дождавшись, пока пройдет очередная колонна, я решился и бросился на другую сторону дороги. Уже подбегая к лесу, услышал позади треск мотоцикла, а за ним и очередь из пулемета. А вот хрен вам во все рыло! Поздно, я уже в лесу! Только про это подумал, как сильный удар в поясницу с правой стороны бросил меня на землю, раскручивая, как юлу. Ух ты, мля-я-я! Вскочив, кинулся бежать дальше. Больно-то как, елки-палки! Пробежав еще минут пять, остановился. Загнанно дыша, стал осматривать себя. Ну твою ж мать! Да что же это такое! Теперь вообще без оружия остался! Пуля попала прямо в кобуру и, изуродовав ТТ, ушла куда-то в сторону. Вояка, мля. Если что, теперь дубиной отбиваться буду? Или это и начался период тотального невезения? Раньше-то везло… Хотя, если подумать, сегодня тоже повезло не слабо! Хрен с ним, с оружием. Главное, жив и не ранен, синяк не в счет. Почему-то именно эта мысль подняла настроение, и я направился дальше уже спокойный и собранный. Примерно через час я вышел к небольшой речушке. Вдоль реки шла грунтовая дорога, а метрах в ста от меня виднелся деревянный мост. Перебираться через реку вплавь не было никакого желания, поэтому направился к мосту. В поле зрения никого не было видно, и я рискнул пойти. Перешел без приключений, отойдя немного от дороги, пошел дальше вдоль нее. Пока мне с ней по пути, так и буду идти. Километра через два почувствовал, что еще немного, и я просто свалюсь. Уже решил остановиться, как услышал какой-то шум. Заинтересовавшись, направился в ту сторону. Постепенно стало понятно, что это голоса и смех, причем говорят на немецком языке. Подойдя ближе, я уловил запах дыма и чего-то жареного. Пахло одуряюще вкусно! Желудок решил напомнить о своем существовании и заурчал так, что я испугался. Показалось, что немцы могут услышать эту «песню». Посомневавшись, стоит ли подходить ближе, все-таки решился — любопытство, будь оно неладно. Переходя от дерева к дереву, стараясь не наступать на сучки, я подобрался к источнику звуков и запахов.

На небольшой поляне у дороги стояли два мотоцикла с колясками. На полянке горел костер, над которым, смачно истекая жиром, подрумянивался здоровенный гусь. Над ним колдовал невысокий чернявый фриц в расстегнутом мышастом мундире. В стороне, вокруг расстеленной белой простыни с разными банками и овощами, сидело еще трое немцев, о чем-то весело смеясь. Немного в стороне стояла «тумбочка» рации и лежали два автомата и винтовка. У меня аж слюни потекли, но не от гуся и скатерти, а от вида оружия. Но… слишком далеко от меня. Как же плохо без оружия! Был бы цел пистолет, а так из оружия только сук, валяющийся под ногами. Ладно, живите…

Отступив назад, я направился дальше. Странно… Прорыв только начался, а фрицы будто в глубоком тылу, пикник, мля, устроили. Неужели у наших дела настолько фиговые сейчас? Канонада вроде не стихает, не отдаляется. Ни черта не понимаю. Увидев перед собой заросли орешника, обрадовался невероятно. Еда! Наелся, набил карманы орехами и поплелся дальше. На сытый желудок мысли более позитивные стали приходить. Вспомнилась Олеся. Как она там сейчас? Интересно, Берия уже в курсе, что мы пропали? Шуму будет, наверное. Расслабившись, шел, уже не обращая внимания на трещащие под ногами веточки. Заметив впереди просвет, пошел аккуратней. Дежавю какое-то. Опять проселочная дорога, речушка и мостик через нее. Вокруг вроде тихо. Ладно, пойдем, идти все равно нужно…

Быстрым шагом направился через мост. Перешел на другую сторону и встал как вкопанный. С широкими улыбками, наставив на меня автоматы, из придорожных кустов вышли два немца с бляхами фельджандармерии на груди. Вот и все. П…ц котенку, промелькнула мысль. Никаких шансов. Хана.

Интерлюдия. Москва. Лубянка.

Кабинет наркома НКВД Л.П. Берия. 29 сентября

— …мать! — Берия обессиленно упал в кресло. — Объясни мне, Сева. Какого х… ты разрешил Транееву выехать в эту Чапаевку? Я приказывал, чтобы Стасов ближе десяти километров от линии фронта не появлялся? Так какого х… ты, м…к, добро дал на эту поездку? Б…ь, вызвать в город не могли, спецы х…ы? Делай что угодно, как угодно, но найди мне следы группы. Три дня даю. Потом — не обессудь. Как мне сейчас к Хозяину идти? Что я ему скажу? Что носители сверхсекретной информации, возможно, в плен попали? Иди и работай. И еще: вспоминай молитвы, Сева…

Глава 15

Да, попал так попал! И не дернешься, вмиг шлепнут. Подойдя ближе, один из немцев залыбился еще сильнее. Форму разглядел, падла! Ну как я так лоханулся?! Черт, расслабился с прошлого «путешествия», кретин. Немцы, что-то между собой обсуждая, подошли ближе, и улыбчивый вдруг резко, без замаха, ткнул меня стволом своего МП прямо в солнечное сплетение. Упав на колени, я попытался вдохнуть, но следующий удар, уже в лицо сапогом, отправил меня в темноту.

Очнулся от холодной воды, хлынувшей в лицо. Захлебываясь, начал хватать воздух ртом, закашлявшись и отплевываясь. Открыв глаза, увидел над собой те же улыбающиеся рожи. Правда, к ним добавилось еще одно лицо. Худощавое, с тонкими нервными чертами лица. Именно такой тип лица называют породистым. Прямой, с легкой горбинкой нос, серые, почти стальные глаза. Жесткий, но не тяжелый подбородок и мягко очерченные губы с ироническими складочками. Темно-русые волосы слегка выбивались из-под пилотки. Арийский красавец, блин.

— Встать можьете? — вдруг спросил он по-русски с сильным акцентом. — Или вас добить, не мучая, и не трайтить свое времья?

С трудом, ворочаясь на превратившейся в грязь дороге, я все же поднялся. «Породистый» с легким прищуром наблюдал за моими мучениями и, дождавшись, когда я встану, продолжил:

— Итак, «товарищ», что делать московский лейтенант енкаведе в лесу?

— Гулял, — буркнул я и рухнул, корчась от боли в почках, в грязь.

— Неверньий ответ, — услышал я сквозь боль, — но ничьего. Времья у нас вперьеди мньего, вы ещье поймьете, что язик дан Богом чьеловьеку для разговора. Совсьем скоро ви будьете просийть менья выслушайт вас, а я подумайт — стоит ли?

Продолжая загибаться от боли, вдруг вспомнил я слова одного мужичка. Его в «лихие» девяностые прижали «братки», и спас его тогда сосед, «старый каторжанин». При разборках он, унижая своего противника, произнес фразу, после которой тот потерял голову от ярости и в итоге проиграл. Я и брякнул:

— Ты, мразь, можешь мне только на хрен нагадить, а потом языком генеральную уборку сделать!

Сначала он непонимающе смотрел на меня. Потом до него дошел смысл моих слов! Что-то громко крича по-немецки, стал с помощниками пинать меня со всей своей дури. Ударе на четвертом или пятом я перестал чувствовать боль. А потом перестал чувствовать что-либо вообще. Уже уходя в теплую темноту, подумал: «Хорошо, вот и закончилось все…»