Юрий Гулин - Орлы и звезды. Красным по белому(СИ)
После моих слов в помещении повисла тишина. Потом я услышал, как кто-то выбежал, - это точно была Варя - как крякнул с досады Василий Митрофанович, а полицейский наградил меня напоследок укоризненным взглядом. Мы вышли на улицу. Вари не было видно. Всю дорогу до дома прошли молча. Я сразу ушел собирать вещи - оставаться в этом доме после того, что натворил, я более не мог. Вернувшись в горницу, крикнул в сторону комнаты Вари.
- До свидания, Варя!
Она не вышла и не ответила. Протянул руку насупившемуся Василию Митрофановичу.
- Спасибо за приют!
Тот руки не подал, сказал укоризненно:
- Неладно поступаешь, Глеб Васильевич. Взбаламутил девку и айда? Ты хоть и безбожник, - лба на иконы ни разу не перекрестил - а все же совесть должон иметь. Может, не пара она тебе?
- Причем тут это? - в сердцах воскликнул я. От Терентьева я знал, что хотя Знаменский в партии и не состоит, но собрания, когда не в поездке, посещает регулярно. Выходит, мог я пред ним слегка приоткрыться. - Дочь у вас замечательная, и любой почтет за счастье иметь такую жену. Но я солдат и впереди у меня сотни боев, такого ли мужа хотите вы для Вари?
Машинист вздохнул и пожал-таки мне руку.
- Ладно, Глеб Васильевич, ступай с Богом!
* * *Паспорт, как и предсказывал Терентьев, я выправил без особого труда. Проживая на одной жилплощади, мы скоро коротко сошлись и стали друг для друга просто Ильей и Глебом. Разговора, который затеял Илья в один из долгих зимних вечеров, я ждал и потому был к нему готов. А интересовало моего нового друга, понятное дело, житие мое до того момента, как попал я на затерянную средь сибирских снегов станцию Каинск-Томский. Поскольку сказать правду я не мог, пришлось сочинить сказку...
- ... служил я тогда в офицерском чине в гвардейском Семеновском полку. 14 декабря 1905 года подняли нас по тревоге, погрузили в эшелоны, и в ночь на 15 выгрузились мы уже в Москве. К этому времени большая часть Первопрестольной была в руках восставших. Основные силы полка начали наступление на баррикады внутри города, а несколько рот, включая мою, под началом полковника Римана были отправлены для усмирения рабочих поселков за пределами Москвы. Мне, как и многим офицерам, работа карателя была не по нутру, но отказ от исполнения приказа в условиях военного положения грозил немалыми неприятностями. Меня же угораздило из всех возможных выбрать для себя самую крупную - расстрел. Поручили мне командовать расстрельной командой, а я вместо этого организовал для приговоренных побег. И политика здесь была совсем ни при чем. Или, почти ни при чем. Просто среди группы рабочих затесалась совсем молоденькая девчонка. Романтичная дура, совершенно случайно попавшая в эту катавасию. Звали ее Ольгой. И ради ее прекрасных глаз я забыл и про присягу, и про честь мундира. Хотя уйти вместе со всеми в бега у меня ума все-таки хватило. И пошли явки-пароли. Бежали мы с Олей, как зайцы, путая следы, и добежали аж до Харбина. Выбор этот был не случаен. В Харбине обосновался Олин дядюшка, весьма состоятельный человек, в прежние времена души не чаявший в племяннице. На этот раз принял он нас весьма холодно, что, впрочем, и не удивительно. Однако помог изрядно. Выправил нам документы на имена супругов Абрамовых. С тех пор я ношу эту фамилию, а свою прежнюю давно забыл. Дал достаточно денег, но категорически потребовал, чтобы мы незамедлительно покинули Харбин. Мы были молоды, влюблены друг в друга. У нас были деньги. Стоит ли удивляться, что мы отправились путешествовать? За пять лет объездили Индию и Китай, побывали в Тибете. Изучали восточную мудрость, но пуще - тамошние виды борьбы. Как знали, что пригодится. Ольга не уступала мне ни в чем. Скакала, стреляла, фехтовала, метала нож, овладела рукопашным боем. Редкий мужчина смог бы ей противостоять. Когда до нас дошли слухи о революции в Мексике, мы тут же приняли решение отправиться туда. Жаждали защищать добро и справедливость, а нашли кровь и предательство. Впрочем, хороших, честных людей, искренне желающих счастья для своего народа тоже повидали немало. Но сила оказалась не на их стороне, и мы, после четырех лет почти непрерывных боев, были вынуждены покинуть Мексику. Причем, как и десять лет назад, пришлось спасаться бегством. Наши друзья тайно переправили нас в Соединенные Штаты Америки. Добрались до Нью-Йорка. Купили билеты на пароход до Лондона. И тут, совершенно случайно, узнали, что этот путь для меня заказан. Меня, как активного противника интервенции, предпринятой в Мексике США, обязательно опознали бы при посадке на пароход, а дальше - суд и американская тюрьма. Тогда я настоял на том, чтобы нам с Ольгой на время расстаться. Она благополучно отплыла в Европу, а я после нескольких месяцев мытарств добрался до Аляски, и уже оттуда, на браконьерской шхуне попал в Россию. На Камчатке встретил своего старого знакомого, рабочего-большевика, которого в числе прочих спас в 1905 году от расстрела. Он, узнав о приобретенном мной боевом опыте, настоятельно порекомендовал мне пробираться в Петроград, сколотив по пути боевой отряд. Снабдил документам и дал явку в Иркутске. Остальное ты знаешь.
Илья слушал мою байку затаив дыхание. Мне же вралось легко, поскольку не было стыдно. Главное - мой боевой опыт был при мне, а уж как я его приобрел, так ли это важно? Когда я закончил, Илья некоторое время переваривал услышанное, потом задумчиво произнес:
- Теперь я понимаю, отчего ты оттолкнул от себя Варю. Надеешься в Петрограде отыскать Ольгу? Только зачем было давать надежду?
- Да какая там надежда, - отмахнулся я. - Слегка проявил галантность, а она, по простоте душевной, вообразила, чего не было.
- Да, - согласился Илья, - провинциальные барышни они куда наивнее столичных.
* * *Этого я и опасался. Боевая дружина, обучать которую я подписался, и близко не напоминала воинское подразделение. Ее активная часть - десяток крепких парней во главе с Тимохой, вооруженных револьверами, - была чем-то вроде личной гвардии товарища Терентьева. Остальные двадцать два человека в возрасте от восемнадцати до сорока лет находились как бы в запасе. Их единственная задача состояла в том, чтобы, прихватив охотничье ружье, явиться к месту сбора, когда наступит время 'Ч'.
Знакомство с личным составом я решил начать с боевого десятка. Но прежде мне надо было наладить отношения с Тимохой. Я не сомневался, что он уже в курсе Вариных переживаний, а значит, представляет для меня потенциальную угрозу. Держать его постоянно в поле зрения - лишний напряг, подставлять дурню с револьвером спину - непозволительная глупость. Поэтому я вызвал парня на рандеву в специально подобранное для этого случая место. Уютный тупичок был хорошо укрыт от посторонних глаз и в то же время не располагал к обустройству засады непосредственно на месте встречи. Я загодя занял скрытую позицию в начале единственной тропинки ведущей в тупик. После того, как мимо меня прошагал Тимоха, я подождал еще некоторое время. Убедившись, что парень пришел один, я покинул схрон и не спеша направился к месту встречи. Тимоха следил за моим приближением, нервно смоля цигарку. Когда между нами остались не более пяти шагов Тимоха швырнул окурок в снег, демонстративно сплюнул и засунул руки глубоко в карманы. 'Шпана местечковая', - беззлобно подумал я. Вызывающая поза, наглая усмешка, дерзкий взгляд. Полное пренебрежение к сопернику. Видимо ревность начисто стерла из его памяти итоги нашей первой встречи. Ну, так-то были лишь цветочки. Теперь пришло время ягодок. Добро пожаловать на КМБ, товарищ Тимоха! Сейчас я покажу тебе кто здесь командир и заодно постараюсь излечить от ревности. Последние разделяющие нас шаги делаю с добродушной улыбкой и имитирую попытку заключить Тимоху в дружеские объятия. Парень дергается, пытаясь отстраниться, вскрикивает и замирает. В глазах недоумение. Он еще не понимает, что полностью находится в моей власти, и любая попытка вырваться из захвата не принесет ничего кроме боли. Улыбка приклеилась к моим губам, но глаза следят за действиями подопечного с холодным любопытством. Парень дергается еще раз с тем же результатом. Тогда он начинает бороться, пытаясь разжать захват за счет силы. Кусает от боли губы, но не прекращает борьбы. Наконец, устав терпеть боль замирает и цедит сквозь зубы:
- Пусти!
С удовлетворением осматриваю результаты трудов своих. Наглость по нулям, упрямство в пределах нормы, сейчас уберем злость - и хоть под седло! Смотрю участливо, говорю миролюбиво, но захват не ослабляю.
- Конечно пущу, но не раньше того как скажу тебе несколько слов. Я хочу перед тобой извиниться. - От растерянности он, похоже, забывает про злость. Отлично! - С Варей действительно нехорошо получилось. - Отводит взгляд в сторону, но слушает внимательно. - Я просто отвык общаться с молодыми девушками и упустил из виду, что мое чисто дружеское отношение может быть истолковано как-то иначе. - Все, можно снимать захват. Стоит спокойно, ждет продолжения. Изображаю легкое смущение. - Так что, теперь вся надежда на тебя. Ты уж постарайся, утешь девушку. - После таких слов я бы на его месте тоже не удержался от самодовольной улыбки.
