Михаил Ахманов - Страж фараона
Инени отставил кружку с вином и насупился.
– Поля блаженных! Не знаю, какой награды достоен этот старый шакал Мерира, ибо язык у него слишком длинный! Я ведь велел ему не поминать, откуда явился Сенмен! Или моего слова недостаточно? Тогда, сын мой, – жрец повернулся к Сенмуту, – возьми тростниковую палку и дай своему слуге урок послушания. Ухо человека – на его спине!
Возмущенно фыркнув, Инени поднялся и отправился спать под корабельный навес. Сенмут, посмеиваясь, проводил его взглядом.
– Ухо человека – на его спине… Так он говорит всем своим ученикам, однако я не видел палки в его руках… Но сейчас Инени прав, и я скажу Мерире, чтобы придержал язык, если хочет получить жену. Я возьму ее в свой дом с охотой, ибо мои служанки молоды, и их болтовня не прибавит ума этой девочке. Тут нужна женщина почтенная, достойная… – Он поглядел на То-Мери и понизил голос: – Однако не стоит Мерире уподобляться моим прислужницам и болтать о запретном. Знаешь, брат, кое-какие истины страшней удара топора… Ты возвратился с полей Иалу, и для меня это истина, но для других – повод к сомнению и недоверию. А еще, к страху! Ведь ты обменял свою память на божественную мудрость, а мудрец способен ко многому… Так что лучше послушаем Инени и будем считать, что ты сбежал из кушитского плена.
– Инени рассказывал мне о Софре и Рихмере, – отозвался Семен. – Очень недоверчивые люди, и с большой властью… Как бы они не докопались до этой самой истины… Правда ли, что ухо Рихмера есть во всех краях Та-Кем и что он слышит каждый шорох?
Сенмут мрачно кивнул.
– Может, не столько шорохи, сколько слова… Слова от своих соглядатаев услышит непременно! И если сочтет их поношением богов или опасными слухами… – Пальцы Сенмута, сжимавшие чашу, дрогнули. – Лучше, брат, попасть в красные лапы Сетха, чем в подземелья к Рихмеру! Немало дней пройдет, пока ты снова переселишься в царство Осириса, и путь туда будет нелегким!
– Вот и я о том же, – согласился Семен. – И моя божественная мудрость подсказывает, что надо бы приобрести заступника. Мудрость, брат, хороший товар, а я действительно умею многое… Подумай, кому они пригодятся, мои умения и мудрость? Кто выше Софры и Рихмера и сможет меня защитить? Пер’о?
– Мен-хепер-ра, наш повелитель – жизнь, здоровье, сила! – очень юн, а к тому же, – голос Сенмута стал едва слышным, – к тому же, брат мой, его права на корону Обеих Земель очень сомнительны. Ты позабыл, но я скажу тебе… напомню, что род владык Та-Кем благословлен дочерьми и проклят в сыновьях… Амен-хотп, потомок великого Яхмоса, был чистой царской крови, но его великая супруга не принесла наследника, а только дочь. Она, сестра первого Джехутимесу по отцу, стала ему женой, ибо сам Джехутимесу был сыном Амен-хотпа от наложницы Сенисенеб и пожелал этим браком укрепиться на престоле. Она родила Джехутимесу сыновей и дочь, но сыновья умерли в младенчестве, а дочь жива… жива и прекрасна, как златогрудая Хатор! И в ней…
– Погоди, – Семен наклонился ближе к брату, так что их волосы соприкоснулись. – Эта девочка, дочь первого Тутмоса… то есть Джехутимесу… Хатшепсут?
– Ты вспомнил, вспомнил!.. – В голосе Сенмута слышался восторг. – Но она уже не девочка… не юная девушка, какой была в тот год, когда ты исчез на юге… Она – великая владычица! Дочь царя, сестра царя и царская супруга! Ибо у ее отца, у первого Джехутимесу, все-таки был сын, и тоже от наложницы – второй Джехутимесу, взявший в жены Хатшепсут. Но сына она не принесла… сына принесла другая – Иси, чужеземка, купленная в стране Хару… и он, этот сын, Джехутимесу третий, надел корону Обеих Земель… мальчишка, в котором царской крови – капля, восьмая часть… любой писец способен это подсчитать…
Семен выпрямил спину, прервав его лихорадочный шепот. Он уже запутался в этой кровосмесительной истории, где фараоны женились на сводных сестрах в попытке улучшить царскую породу, но сыновей рождали от чужеземных наложниц. С этим стоило разобраться, но Сенмут, кажется, был лицом заинтересованным, а значит, необъективным и пристрастным. Расспросить Инени? Непременно! Завтра же, решил Семен и снова придвинулся к брату.
– Ты хочешь сказать, что этот Джехутимесу – не заступник? Слишком юн, к тому же – личность сомнительного происхождения, на чьей голове шатается корона… Кто же тогда оценит мою мудрость?
– Великая царица! Ей и только ей я бы доверил нашу тайну… – Теплое дыхание Сенмута щекотало висок. – Трудные времена настают для Черной Земли, брат мой, и, быть может, ты послан нам богами… послан затем, чтобы указать нам верный путь…
– Верные пути – не самые быстрые, – сказал Семен. – Не хотелось бы споткнуться по дороге… скажем, об этого Рихмера, который слышит каждый шорох.
– Царица защитит! Я только прах у ее ног, слуга казначея Нехси, я не могу ввести тебя в Великий Дом, но Инени, наш учитель, не откажет в помощи. Он…
– …третий пророк храма Амона. И что это значит?
– Очень многое, брат мой, очень многое! Он начальствует над всеми храмовыми мастерскими, над школами писцов и лекарей, ваятелей и зодчих, но главное, он – наставник Нефру-ра и Мерит-ра. Они – юные дочери Хатшепсут, моей госпожи, любимой Амоном… они родились, когда тебя не было в мире живых.
– Выходит, Инени – важная птица, – пробормотал Семен. – И он уже не молод… мог бы начальствовать над мастерскими и наставлять ребятишек… Однако отправился с тобой в дальнее странствие! Зачем?
– Не знаю, – смущенно промолвил Сенмут и повторил: – Не знаю, брат! Такой была его воля, и теперь мне кажется, что он предвидел все случившееся с нами и пожелал быть тому свидетелем. Почему бы и нет? Ведь он – пророк! А кроме того, он очень любопытен и не упускает случая увидеть новое.
– Скажем, крепость хитреца Туати у третьего порога?
– Скажем, так, – кивнул Сенмут, пряча глаза.
* * *С Инени он беседовал чаще, чем с Сенмутом. Собственно, их разговор, с ночными перерывами, длился все время, пока они плыли к первому порогу под мерный плеск весел и протяжные песни гребцов. Сопровождавшие их солдаты не удивлялись, что жрец толкует о предметах, которые привычны с детства: о том, как называются города и где они стоят, о странах на юге и севере и населяющих их народах, о злаках и плодах, что вызревают в долине Хапи, о животных, домашних и диких, о временах разлива, засухи и жатвы, и, разумеется, о богах, которых в благословенной земле Та-Кем насчитывалось сотен пять или шесть, а может, и вся тысяча. Нет, это не удивляло воинов, ибо они знали, что Сенмен – брат господина, бежавший от дикарей-нехеси, что долгие годы он провел в плену, терпел лишения и горести, и от того забыл о вещах, известных всем и каждому.
Солдат удивляло другое – рост и могучие мышцы Семена, сила, с которой он натягивал тетиву боевого лука или метал дротик, ловкость в обращении с кинжалом – бросая его, он пробивал насквозь прочную доску щита. Он был на две ладони выше самого рослого воина, шире в плечах и массивней кушита Ако, и ни один из египтян не смог бы сдвинуть его с места или бросить на спину в борьбе. В своем времени он выглядел всего лишь высоким и крепким мужчиной, но в эту эпоху казался гигантом, живой иллюстрацией утверждения, что человечество не измельчало, а, наоборот, век от века успешно прибавляет в росте.
На одном из привалов Семен раздобыл вязкой красноватой глины, размял ее и принялся лепить фигурки спутников – худощавого Инени с бритым черепом, мускулистого Ако, гибкого стройного Техенну, солдат в коротких юбочках и поясах из кожи бегемота, То-Мери с чашей в руке, Мериру с рулевым веслом. Работал он быстро и легко, немногими точными штрихами добиваясь сходства, которое казалось египтянам поразительным. То-Мери повизгивала в восторге, а солдаты, глядя на маленькие изваяния, бормотали: «Ушебти! Ушебти нефер-неферу!» Это значило – отличные ушебти! Такие фигурки полагалось класть с любым умершим, чтобы, ожив в загробном мире, они трудились за хозяина, и чем их больше, тем сладостней отдых в полях Иалу; лучше всего, если их триста шестьдесят пять, по одной на каждый день в году.
Все-таки в Коране сур поменьше, мелькнула мысль, когда Семен раздаривал фигурки спутникам. То-Мери благоговейно гладила его пальцы, воины кланялись, благодарили, а восхищенный Пуэмра кланялся ниже всех и набивался в ученики. «Проживу, – думал Семен, – и здесь проживу, коль руки нужным местом вставлены. Только бы в подвал не угодить! Подвалы, они везде одинаковы – что у Баштара, что у египетских фараонов, что у российских».
О фараонах и подвалах Инени кое-что рассказывал, однако не в корабельной тесноте, а вечерами, подальше от чужих ушей и любопытных глаз. Эти истории будили память, и хоть вспоминалось Семену немногое, мир, в который он попал, уже не мнился сновидением, а с каждым днем приобретал черты реальности. В рассказах жреца оживали прошлое и настоящее, но были они для Семена связаны с грядущим, слиты с ним в единое пространство, где факты и события, походы и сражения, дворцы, усыпальницы и храмы, люди и их имена выстраивались плавной чередой и словно восходили вверх по бесконечной, тянувшейся в тысячелетний сумрак лестнице. Видимо, он, пришелец из будущего, воспринимал реальность совсем иначе, чем Инени; мир для него не кончался пролетевшей минутой, а был раскрыт во всей своей временной протяженности и глубине. Конечно, он не знал событий завтрашнего дня, но то, что случится за двадцать лет – пусть не в деталях, не в подробностях – не составляло для него секрета.
