Борис Батыршин - Дорога за горизонт
На фелуке, заваленной нашим багажом доверху, уже разместились забайкальцы – все, как один, с непроницаемо-серьёзными физиономиями. Урядник, вооружившийся по случаю прибытия в заграничный порт, наганом шашкой (куда ж без нее!) грозно нависал над лодочником. Несчастный араб тоскливо озирался на казака и, кажется, не рад был, что взялся обслуживать таких страшных господ. Одно ухо у него распухло и казалось заметно больше другого – похоже, станичники успели наладить взаимопонимание привычными методами.
Бросив прощальный взгляд в сторону «Леопольдины» и её прекрасной хозяйки, я спустился в фелуку. Длинное весло в единственной уключине на корме заскрипело, между лодкой и бортом «Одессы» возникла полоска грязной воды. Я невольно вздрогнул – покидая пароход, мы расставались с последним клочком русской территории. Что ж, вопреки известной песне, в которой утверждается, что «не нужен нам берег турецкий и Африка нам не нужна», мы приближались как раз к турецкому берегу – и в самой что ни на есть Африке. А я зачем-то ощупал наган в кобуре. Нервы, нервы… если меня так трясёт с первых же минут экспедиции – что-то будет дальше?»
VIIIЕвсеин встретил гостей на пристани. Он, конечно, ждал прибытия парохода – Олег Иванович сам отсылал телеграмму; а вот присутствие консульского чиновника и двух матросов с ленточками Гвардейского флотского экипажа на бескозырках оказалось сюрпризом. Впрочем, всё быстро прояснилось – оставив моряков и забайкальцев разбираться с багажом под присмотром верного Антипа, новоприбывшие в обществе чиновника и Евсеина отправились в резиденцию русского консула. Тот принял их весьма любезно – и сразу вручил Олегу Ивановичу телеграмму Корфа с предупреждением – в Александрии путешественников могут ожидать неприятные сюрпризы. Барон писал намёками – хотя депеша и была зашифрована, но хозяйничали на телеграфе отнюдь не турки, а истинные правители Египта – англичане.
Известие оказалось, мягко говоря, тревожным. Как, скажите на милость, уберечься от британцев в самом сердце их владений? Предусмотрительный консул снял для путешественников особняк в «посольском квартале» Александрии, всего в минуте ходьбы от своей резиденции – но всё равно поглядывал на Семёнова с сомнением и засыпал его советами по части осмотрительного поведения. В этой заботе угадывалось нежелание вешать себе на шею обузу в виде гостей, способных поссориться с англичанами; официальная депеша обязывала чиновника содействовать гостям, но вот расхлёбывать неприятности Петербург ему ничем не поможет. Олег Иванович, тоже всё понимавший, с любезной миной выдержал вежливый натиск – и заверил, что будет соблюдать осторожность и сверх необходимости в городе не задержится. На том и распрощались; после лёгкого обеда (ланча, как называют его здесь на английский манер) Олег Иванович, Садыков и Евсеин отправились в свою новую резиденцию, где уже хозяйничал Антип. Матросики, прибывшие в Александрию год назад на борту клипера «Крейсер» и оставленные для охраны консульства, были откомандированы в распоряжение Семёнова. Олег Иванович хотел было отказаться, но, по совету Садыкова изменил решение – матросы, успевшие освоиться в Александрии, могли оказаться полезны. Один из них, сорокалетний кондуктор с георгиевской медалью на форменке, немедленно отправился с письмом во дворец хедива – послание надлежало вручить лично Бурхардту. А второй вместе с Антипом и одним из забайкальцев двинул за покупками. Евсеин и Семёнов тем временем уединились в одной из комнат, чтобы за чаем (расторопный Антип сразу извлёк из багажа самовар) обсудить последние новости – как петербуржские, так и местные, александрийские.
* * *Из путевых записок О. И. Семёнова. «…Итак, вечером нас ждёт Бурхардт. Записку с уведомлением об этом принёс посланный унтер. Глаза у него бегали, и весь он был какой-то запыхавшийся. Я присмотрелся – так и есть: правая скула слегка припухла, а костяшки на правом кулаке содраны. Конечно, эка невидаль – следы свежего мордобоя у моряка; я позволил себе поинтересоваться, в чём дело? Выяснилась интересная деталь – возле самого дворца хедива Кондрат Филимоныч – так звали бравого кондуктора, – почуял за собой соглядатая. Туда он добрался без помех, вызвал знакомого служителя, дождался немца-архивариуса и, как и было велено, передал депешу. А вот обратно… поначалу следом за ним увязался тащился скрюченный араб в грязной полосатой абе. Кондуктор сперва не обратил на него внимания; публика на улицах Александрии – сплошь арабы, абы которых не знали не мыла, ни стиральной доски с того момента, когда впервые были надеты. И при том – половина этих одеяний имели полосатую расцветку. Подозрительный араб шёл за русским моряком не скрываясь, и Кондрат Филимоныч решил принять меры: дождаться шпика за углом и начистить ему наглую арабскую рожу. Что и было немедленно проделано; на вопли единоверца сбежалось ещё пяток соплеменников. Численный перевес не помог: – разогнав магометан кстати подвернувшейся оглобелькой от арбы, унтер отправился по своим делам – к снятому для экспедиции особняку. Куда и прибыл через полчаса, но уж не в одиночку – по пятам за ним следовала толпа арабов. Сопровождающие орали не по-русски, угрожали и швырялись всякой дрянью, не рискуя, впрочем, приближаться.
Кондрат Филимоныч готов был голову дать на отсечение, что среди них есть тот самый, первый соглядатай – он-де узнал его по разорванной надвое абе и перекошенному битому рылу. С таким авторитетным заявлением спорить было трудно – память на лица у кондукторов парусного флота крепкая, поди иначе запомни в толпе матросиков провинившегося! Так что выводы получались неутешительные – едва мы успели ступить на улицы Александрии, как нас уже вычислили и выпасли – и наверняка не с добрыми намерениями. Но, делать нечего; оставив Антипа с казачками стеречь дом, мы втроём – ваш покорный слуга, доцент Евсеин и бдительный кондуктор[28] – зашагали по направлению к дворцу хедива. Садыков отсутствовал, он отправился по делам службы к консулу, где и намеревался задержаться на пару часов. На всякий случай мы оставили записку: как только освободиться – пусть берёт вооружённых казаков и ждёт нас возле дворца хедива. Сам не знаю, зачем я отдал это распоряжение; после истории со слежкой за кондуктором меня стали грызть смутные предчувствия.
Хранитель собрания хедива встретил нас с распростёртыми объятиями. Он являл собой столь разительную картину с недоверчивым, язвительным учёным, которому нас представили почти год назад, что я даже усомнился – а не подменил ли кто-нибудь злонамеренный уважаемого герра Бурхардта? Руки у него крупно дрожали; глаза бегали, голос то срывался на визжащие нотки, то переходил в свистящий шёпот. Археолог был до смерти перепуган – и ни чуточки этого не скрывал.
Попетляв с полчаса по коридорам подземного лабиринта, немец привёл нас неприметной лестнице, скрывающейся в нише стены. Ниша оказалась заперта массивной железной решёткой с висячим замком. Открыв его, Бурхардт шустро – что говорило о долгой практике – заковылял вниз по ступеням.
Лестница уводила ниже уровня подземного хранилища и заканчивалась в небольшой круглой зале без дверей. Зала была оказалась завалена разнообразным хламом – кирки со сломанными ручками, деревянные, окованные бронзой рычаги, напоминающие корабельные гандшпуги, мотки вконец сгнивших верёвок, доски, рассыпавшиеся корзины, высоченные, в половину человеческого роста кувшины, все, как один, разбитые. Любой их этих предметов сам по себе являлся предметом старины – если судить по покрывавшему их слою пыли.
Бурхардт подошёл к стене, повозился. Что-то металлически щёлкнуло – и я увидел то, чего так и не дождался в прошлый раз. Кусок стены с пронзительным скрипом отъехал в сторону, открывая узкий проход.
Мы вошли; тоннель тянулся нескончаемо, то с уклоном вниз, то с почти незаметным подъёмом. Тени от ламп метались по стенам; я не стал включать электрический фонарик – каждый из нас нёс маленькую масляную лампу, а сам Бурхардт обзавёлся большой, керосиновой. В ее ровном, сильном свете бледнели наши жалкие огоньки. Резких поворотов в тоннеле не имелось, как и прямых участков – любой кусок этого коридора имел плавный изгиб. Ответвления не попадались вовсе, а бесконечные дуги и изогнутые участки не позволяли судить, в каком направлении мы следуем. Ясно было одно – мы давно уже вышли не только за пределы дворца хедива, но, скорее всего, и за пределы соседних кварталов. Пожалуй, мы прошагали около двух миль, и я с трудом понимал, что находится над нашими головами.
Коридор закончился такой же круглой комнатой без дверей. Скрипнул скрытый в стене рычагов, и за отодвинувшимся блоком открылся еще один, на этот раз совсем короткий тоннель.
