Сергей Шхиян - Царская пленница
Не нарушая сон пансионеров, я вернулся к себе, опоясался саблей, взял в правую руку пистолет, в левую канделябр и без былых предосторожностей вошел в комнату Марьи Ивановны.
Явление второе оказалось во много раз эффектнее первого. Теперь сладкая парочка, несмотря на свою большую занятость, не смогла не обратить на меня своего внимания. Правда Марья Ивановна ограничилась только тем, что отчаянно взвизгнула и попыталась прикрыться простыней, а вот Иван Иванович, был поражен моим появлением в самое сердце и вскочил с кровати, как молодой боец при команде «в ружье».
— Это вы! Как вы посмели войти! — воскликнул он, пытаясь за наглостью скрыть свой испуг и провокационно выдающую его вину торчащую часть тела.
— Милостивый государь, — не отвечая на прямо поставленный вопрос, проговорил я, целясь ему в лоб из пистолета, — вам придется объяснить, что вы делаете в такое время в комнате моей родственницы!
Аргумент, направленный в лоб бедного помещика, был такой весомый, что Иван Иванович предпочел не возмущаться, а попытаться выкрутиться из щекотливой ситуации.
— Я, милостивый государь, зашел к Марье Ивановне совершенно случайно, по ошибке, — заблеял Рогожин. — Проходил мимо и ошибся дверями.
— И не заметил, что в постели лежит честная благородная девушка? — подсказал я.
— Именно, совершенно не заметил! — совсем поглупев от ужаса перед наведенным дулом, затараторил коварный соблазнитель.
— И случайно лишили ее невинности, а нашу семью чести?!
— Нет, нет, у нас ничего не было! — воскликнул пойманный за… ну пусть будет, руку, растлитель.
— Да? Так-таки ничего? — почти поверил я, опуская вниз канделябр. — А это что у вас такое! Вы мне лжете, сударь, вы опозорили нашу благородную фамилию, и это оскорбление вам придется смыть кровью!
— Маша, скажи ему! — взмолился бедный Иван Иванович. — Князь, я просил у Марьи Ивановны ее руки, и она согласилась! Мы теперь с вами родственники!
— Мария, это правда? — строгим голосом спросил я обесчещенную девушку, слегка прикрытую скомканной простыней.
— Да, Хасбулатик, — довольно спокойно подтвердила она, — Иван Иванович предложил мне руку и сердце. Я согласилась!
— Ну, если вы решили повенчаться, тогда совсем другое дело, — начал оттаивать я. — Завтра же пойдем в церковь.
— Но как же, ведь так не принято, — задним числом испугался помещик, — зачем так торопиться!
— Вы опять за свое! — возмутился я.
— Мы только обручились, еще даже не говорили о приданном!
— Я дам вам в приданное за Марией Ивановной вашу собственную жизнь! — предложил я.
Однако, как только вопрос коснулся денег, Иван Иванович забыл и о том, что стоит посередине комнаты совсем голым, и даже о ценности самой своей жизни.
— Это, князь, будет не по-княжески и неблагородно! Виданное ли дело, совсем не давать приданное. Мы что, нехристи какие!
Что касается «нехристей», в отношении меня он попал в самую точку, но я уже задался целью выдать за него Марью Ивановну, вошел в кураж и был готов на компромисс. Потому теологический спор не поддержал.
— Марья Ивановна скоро получит в наследство прекрасный постоялый двор с земельным участком в половину десятины вблизи нового шоссе на Царское село. Кроме того, тысячу рублей ассигнациями,
— Пять! — перебил меня жених.
Марья Ивановна, не ожидавшая такого быстрого решения свой судьбы, как и жених, забыла, что совсем не одета, и села в постели, переводя оторопелый взгляд с «родственника» на суженного.
— Две! — парировал я.
— Меньше четырех не возьму! — гордо заявил Рогожин.
— Три, моя последняя цена! — уперся я.
— Согласен на три с половиной! — недовольно уступил Иван Иванович.
— Хорошо! Только венчаться с утра. А теперь, дамы и господа, можете продолжать, только без стонов, а то весь пансион разбудите.
Теоретически устроив судьбу сестры разбойника, я с чувством выполненного долга отправился спать. Не знаю, что дальше происходило в комнате невесты:
Воображайте, воля ваша,Здесь я не в силах вам помочь.
Однако стоны за стеной больше мне не мешали, и до утра ничто не нарушило покоя мирной обители.
За завтраком жених и невеста выглядели усталыми и стыдливо прятали глаза. Меня, честно говоря, такие нежности и условности не волновали. Однако Марья Ивановна думала по-другому, и когда я ушел к себе, явилась выяснять отношения.
— Нам нужно поговорить, Хасбулатушка, — сказала она, когда после вежливого стука в дверь я пригласил ее войти.
— Говори, — разрешил я.
Однако невеста не знала, с чего начать, и молча стояла возле дверей.
Я примерно знал, о чем она думает и, решив разрядить атмосферу, пригласил ее сесть. Марья Ивановна принужденно опустилась на край кресла и, не глядя на меня, сказала:
— Ты, Хасбулатушка, не думай, у нас с Иваном Ивановичем ничего не было.
Теперь уже я вытаращил глаза. После того, чему я ночью был свидетелем, делать такое странное заявление было, по меньшей мере, смелым решением.
— Мы просто вместе лежали, как брат с сестрой, — уточнила, чтобы снять все вопросы, Марья Ивановна.
— Кто бы сомневался! — не скрывая иронии, согласился я. — Однако, надеюсь, его предложение остается в силе?
Марья Ивановна смутилась, даже слегка промокнула глаза кончиками платка.
— Он без приданного на мне все одно не женится, — наконец грустно высказала она то, что волновало ее значительно больше нравственного аспекта вопроса.
— Но мы же с ним сговорились на трех с половиной тысячах!
— Да, но где мне взять такие большие деньги? Столько нет даже у Поликарпа.
— Не беспокойся, достану, — пообещал я.
— Ты? — пораженно спросила невеста. — Но почему? Я ведь тебе никто!
— Вот ты о чем, — наконец понял я суть проблемы. — Считай это просто подарком.
— Ты, случаем, не из царского рода? Даже цари просто так не делают такие богатые подарки!
Вопрос о моей родословной меня в данной ситуации волновал меньше всего. Однако и объяснить, что этими деньгами я развязываю себе руки от моральных обязательств за ее судьбу, было немыслимо. У нас была слишком разная ментальность, чтобы так просто понимать друг друга. Не ответив на вопрос, я заговорил о другом:
— Ты-то сама хочешь замуж за Рогожина? Или я зря вмешался?
— Он хороший, — она тут же поменяла выражение лица с озабоченного на нежное. — Спасибо тебе. Люб он мне.
— Ну и прекрасно, я очень рад за тебя. Ты женщина умная и на своего Рогожина быстро управу найдешь. Будете жить в любви и согласии.
— А как же быть с Поликарпом?
— При чем тут твой брат? Венчайтесь и уезжайте в Курскую губернию. А когда братцу шею свернут, получишь в наследство ваш постоялый двор.
— Кто же нас повенчает? Нужно в своей церкви венчаться, где меня священник знает. Иван здесь чужой, да и я, получаюсь, чужая. Поди, незнакомые попы не захотят связываться.
О самой технической стороне вопроса я, признаться, не думал. Самого меня венчали безо всяких документов, но по протекции главы епархии, епископа, так что вопросов к нам с Алей ни у кого не возникало. Как проходят венчания в обычных условиях, я не знал. Помнил только по художественной литературе, что в критических случаях влюбленные подкупали попов.
— Ладно, зови своего Рогожина, сходим в ближайшую церковь, попробуем договориться.
— А подружку где взять?
— Какую подружку?
— Невестину подружку, корону держать.
— В смысле, держать над тобой венец? Это что, так обязательно?
— А как же! Я все-таки первый раз иду замуж!
— Пригласим фрау Липпгарт.
— Как же ее можно приглашать, когда она лютеранка!
Меня все эти сложности начали раздражать. Это как водится: подставил шею, на нее тотчас сели и ножки свесили.
— Ладно, будет тебе подружка, — пообещал я.
— Правда? — обрадовалась Марья Ивановна. — Вот это шарман, так шарман. А кто она?
— Это вопрос интересный. Ты что, за нее замуж собралась? Какая тебе разница! Подружка как подружка. Моя сестра тебя устроит?
— А у тебя здесь есть сестра?
Было похоже, что Марья Ивановна от счастья резко поглупела.
— У меня все есть. Зови своего Рогожина, пойдем о венчанье договариваться.
Иван Иванович после бурной ночи был истомлен и высокомерно брезглив. Однако никакого недовольства предстоящим браком не высказывал. Сколько я за последнее время узнал Марью Ивановну, у них должна была получиться идеальная русская семья, когда мужа водят на коротком поводке, и он чувствует себя любимым сыном собственной супруги.
Я объяснил жениху нашу задачу, и мы отправились в ближайшую церковь, совсем маленькую, где, как мне казалось, легче и дешевле было растлить служителя Всевышнего сребром и златом. Однако первый же священник, с которым я начал договариваться о венчании, оказался человеком неприступным. Поп был толст, ленив и уравновешен. Как мне показалось, никакие земные слабости ему не были чужды, но рисковать большим из-за малого, он оказался не готов.
