Андрей Посняков - Щит на вратах
— Как в корчму уйдут наши, приходи к возам.
— Приду, — выдохнул юноша, чувствуя, как бешено у него забилось сердце. — А скоро ли они уйдут-то?
— Сегодня — скоро, мужики с утра еще сговаривались. Товарец-то весь распродан. Слава богам, нынче расторговались удачно, завтра и домой тронемся. Жаль, что так быстро, Творе!
— И мне жаль…
Выжидая время, юноша отошел от возов и принялся бродить невдалеке. Рассупонив кошель, прикупил девчонке подарков — узорчатый костяной гребень, ленты разноцветного шелка, серебряное колечко. Приценился к золотому браслетику изящной ромейской работы — две гривны стоил, целых сорок ногат — дирхемов, серебряных кружочков-монет с надписью неведомой восточной вязью. Твор потряс кошелем, пересчитал монеты — хватало. Впритык, правда, ну так щедрость — важное качество воина, о том и сам Вещий князь говаривал неоднократно.
— Беру! — Юноша высыпал серебро на прилавок. Продавец—плешивый ромей, кланяясь, протянул покупку. На золотом узоре заиграло солнце. Твор довольно улыбнулся, оглянулся на возы — ага, мужиков рядом что-то не видно.
— Наконец-то! — Любонега нетерпеливо бросилась ему навстречу, схватила за руку.— Идем…
Они быстро пошли к возам, на полпути девушка остановилась вдруг, оглянулась, приложив палец к губам.
— Что такое? — насторожился Твор.
— Нет, ничего. Показалось. — Любонега улыбнулась и резким движением откинула полог кибитки. — Влезай.
Внутри оказалось сумрачно и очень жарко. Пахло свежим сеном, клевером и горьковатой полынью. Да сено и покрывало весь воз — видно, здесь торговцы и спали.
— Это тебе, — Творимир протянул деве подарки. Та зарделась, рассматривая, затем, с силой прижав к себе юношу, крепко поцеловала в губы.
— Как здесь жарко, — выдохнул после долгого поцелуя Твор.
— Да, — с улыбкой согласилась девушка и вдруг разом стянула с себя юбку, а за ней и рубаху. Обнаженное тело ее отливало бронзой. Юношу бросило в жар.
— Разденься, — шепотом попросила дева. — Не бойся, никто не придет. Давай помогу…
Твор не помнил, как девушка сняла с него одежду, как повалила в сено, пахнущее клевером и полынью, как целовала его плечи и руки. Чувствовал лишь юное упругое тело, нежную шелковистость кожи…
— Мы приедем теперь через год, — провожая, тихо сообщила Любонега. — Будешь ждать?
— Буду!
— Тогда прощай. — Она снова поцеловала Твора и, выглянув из кибитки, позвала: — Иди. Путь свободен.
И снова накинулся многоголосым шумом торг, солнце уже стояло высоко, жарило, и многие торговцы растянули над рядками матерчатые навесы.
— Пить, — вдруг услышал Твор. Обернулся: среди «живого товара» — полуголых детей и женщин — в уголке сколоченной из крепких ясеневых перекладин клетки исходил потом отрок.
Твор оглянулся в поисках квасника. Не нашел. Впрочем, сам торговец рабами — благообразный, седой, в опрятном кафтанце из недешевой ткани, с наборным золоченым поясом — лично поднес томящемуся в клетке рабу корец с водою. Невольник принялся жадно пить, роняя на тощую грудь крупные капли. Смуглую кожу наискось, от шеи до левого бока, пересекал белесый давно затянувшийся шрам. Удар кнутом? Саблей? Скорее, кнутом.
Напившись, раб протянул корец хозяину, попросил еще.
— Больше не дам, — покачал головой тот. — Не очень-то полезно пить в жару воду. Вот погоди, принесу из корчмы сбитня…
— Вижу, ты весьма добр к своим рабам, — подивился Твор.
Работорговец улыбнулся — улыбка у него оказалась вполне приятная, открытая, да и сам он производил впечатление приятного, легкого в общении человека.
— А с чего бы мне быть с ними жестоким? — философски произнес он. — Сегодня рабы они, а завтра, быть может, окажемся в рабстве мы. Хочешь приобрести слугу, любезнейший господин?
— Слугу? — Твор замялся. — Пожалуй, нет… А вообще, я про это как-то не думал.
— Напрасно, — покачал головой торговец «живым товаром».— Есть у меня вполне достойные экземпляры. Пока есть — скоро купят, рабы сейчас не такой уж залежалый товар — войны-то нет, слава нашему князю.
Юноша вновь посмотрел на клетку.
— Это Айраш, — мягко пояснил купец. — Несмотря на юный возраст, он сметлив и ловок. Пытался бежать даже отсюда, с торга, потому и держу его в клетке.
— Эй, уважаемый! — Работорговец и Твор обернулись, одновременно вздрогнув. Позади них, пристально рассматривая рабов, стоял омерзительного вида старик, тощий, горбоносый, слюнявый, с лысой, как колено, башкой и косматой нечесаной бороденкой, одетый в какую-то несусветную рвань и старые лапти. И такой хочет купить раба?
Торговец тем не менее поклонился.
— Рад тебя видеть в добром здравии, почтеннейший Лютожад. Каким ветром в наши края?
— Дурным, дурным ветром, — сварливо произнес старик. — Хотел заработать на кожах, да все потерял, теперь вот бедствую.
— Нам бы так бедствовать, как он, — когда Лютожад отвернулся к рабам, шепотом пояснил работорговец. — Этот старый пень — самый богатый купец в Смоленске! Ты не смотри на его вид — скуп изрядно, всех слуг своих заморил голодом. Нехороший человек.
«Нехороший человек» между тем беззастенчиво рассматривал невольников. Выбрав тощую испуганную девушку, велел раздеться, ощупал, потрогал пальцами зубы. Презрительно сплюнув, обернулся.
— Сколько просишь за эту, Ратмир?
— Пять гривен.
— Пять гривен?! За эту голодную девку, которая, возьми я ее, с жадностью сожрет у меня все запасы? Пять гривен… Я бы не дал за нее и двух.
— Сказать честно, я сам приобрел ее у Харинтия Гуся за три гривны, — пожал плечами работорговец Ратмир. — Какой же смысл мне продавать ее тебе даже за две?
— Как хочешь, как хочешь. — Лютожад потряс бородою. — Не думаю, чтоб у тебя ее кто-нибудь взял за такую цену, — слишком уж тощая. А этот? — Он подошел к клетке. — Видно, нерадив и склонен к побегам? Так и быть, возьму его за десять ногат, исключительно из уважения к тебе, Ратмир.
— Парень стоит гораздо дороже, — с усмешкой заметил купец. — Вряд ли ты согласишься приобрести его за мою цену.
Старик осклабился:
— И какова же твоя цена, почтеннейший, позволь узнать?
— Десять гривен.
— Что?! — Скупца, казалось, сейчас хватит удар. Губы его скривились, глаза вылезли из орбит и, казалось, вот-вот выскочат и заживут вполне самостоятельной жизнью. — Десять гривен!!! Нет, вы слышали? Десять гривен за некормленого непокорного раба? Да за такую цену можно купить пять коров! Да-да, вполне можно купить, и не самых худых, стельных. Ну, Ратмир, умеешь ты удивлять людей. Десять гривен! Ну сказал бы три, ну пять. Я бы, может, и взял бы его у тебя за пять гривен.
— Цена названа, уважаемый. — Работорговец стоял на своем.
Покачав головой, Лютожад снова сплюнул и пошел прочь, гулко ругаясь.
— Завтра снова припрется. — Ратмир неприязненно посмотрел вслед ушедшему старику. Пожаловался: — Неделю уже ходит, сбивает цены. Хитер… Не продам я ему никого, — вдруг убежденно сказал купец. — Лютожад — очень плохой человек, очень. Недаром рассказывают про него разные мерзости. Говорят, он… Ладно, не буду, язык не повернется. Неспроста Лютожад так просил продать парня… А вот тебе бы я его продал! Вижу, ты человек благородный. Бери отрока за три… да даже за две гривны! Из него выйдет смышленый слуга, уж ты мне поверь, не первый год в этом деле. Ну как, берешь? Сейчас выпущу его, пусть побегает. Увидишь, какой быстрый…
— Откуда ты? — Твор подошел к клетке.
— С Сожа-реки, — сглотнув слюну, отозвался невольник.
— С Сожа?! — удивленно переспросил Твор. — Земляк…
Юноша с сожалением потрогал опустевший кошель — все серебро ушло на подарки чернобровой деве. Что ж, не судьба…
Простившись с благообразным работорговцем Ратмиром, Твор со всех ног поспешил обратно на службу. Время поджимало, скоро мог прийти с проверкою сотник.
— Я отыскал лекаря, князь. — Тиун Ярил Зевота вошел в княжеские покои, неслышно отворив дверь.
— Отыскал?! — Хельги вскочил с лавки. — Ну, наконец-то. Кто же это? Ромей?
— Да, из Солуни.
— Солунь? А, Фессалоника… Кажется, это где-то в Македонии или вообще на болгарской границе. Водятся ли в такой замшелой провинции хорошие лекари?
— Говорят, он хороший лекарь, этот Эвристид, — качнул головой тиун. — Я беседовал со многими купцами.
— Как давно он в Киеве?
— Совсем недавно. Прибыл с купеческим караваном.
— Уж не с тем ли купцом, который… — Хельги усмехнулся, вспомнив стрелы, не так давно посланные в него ромейским торговцем. Как потом оказалось, наконечники были пропитаны ядом и перевязаны высушенной кожей змеи. Да, если б не доклад опохмелившегося волхва Войтигора да не железные платины под одеждой…
— Нет, он прибыл с сурожцем Евстафием Догоролом.
— Евстафий здесь?! Старый дружище. Чего ж не зайдет, брезгует?
