Сергей Бузинин - «Генерал Сорви-Голова». «Попаданец» против Британской Империи
Через пару минут в комнате появился Самсон в компании женщин, споро заставивших стол едой. Проводив удаляющихся женщин задумчивым взглядом, хозяин разлил вино по стаканам, возвещая начало позднего ужина. За исключением нескольких обязательных здравиц, ужин прошел в молчании. Туташхиа ничего не говорил, а Гогечиладзе и Троцкий не решались самостоятельно начать разговор о делах.
Насытившись, абрек вынул из-за пазухи чохи короткую трубку с тонким чубуком и кисет с табаком. Тщательно раскурив ее, он выдохнул струйку дыма, блаженно прикрыл глаза и расслабленно откинулся на стену. Сделав пару затяжек, он открыл глаза и сказал в никуда, как бы продолжая свой мысленный с кем-то разговор:
– На Саргиси Гонгадзе я зря грешил, убили его третьего дня. Да не просто убили – пытали перед смертью. Видно, те шакалы это сделали, которых я вместе со Львом у водопада положил, они на встречу вместо Саргиси пришли, больше некому… А Гогуа Чантурия я навестил… навестил, да… Оплакивают теперь и его, и четверых его нукеров. Нукеры, те хоть как мужчины умерли, с оружием в руках, а этот… – Туташхиа презрительно фыркнул, подбирая оскорбительный эпитет, но, не найдя подходящего сравнения, продолжил: – На коленях ползал, выл как баба, про кунака своего, почти что брата, все, что знал, рассказал. Кинжал об такого паскудника марать не стал. Жалко хорошую сталь пачкать. Застрелил я его. Одно хорошо – знаю теперь, где кровника искать.
– Так ведь у вас, грузин, вроде бы нет кровной мести? – судорожно сглатывая, выдавил Троцкий, впечатленный спокойствием и бесстрастностью рассказа Туташхиа о убийстве пяти человек.
– У картвелов нет, – равнодушно пожал плечами абрек, – а я хевсур, мы мстим. Закон у нас такой. Да, Лев! В Одессу вместе теперь поедем. Чантурия сказал, что Цхададзе нынче там обретается. Дело свое держит.
– Дато батоно! Ти хоть расскажы, как там, в усадьбе Чантурия дэло прошло? – умоляюще протянул Самсон. – Завтра луды прыдут, расспрашывать станут, а я и не знаю ничего.
– Как прошло, говоришь? Спокойно прошло, как в городе говорят, без эмоций… От водопада я к Саргиси поехал, как раз на похороны успел. Мне его отец рассказал, как он сына растерзанного нашел. Ему пятки на костре поджаривали. Соболезнование я сделал, про смерть шакалов у водопада рассказал. Утешил старика немного. Старик Гонгадзе плакал и в ноги мне кланялся… – Туташхиа смущенно замолчал на мгновение, но, затянувшись табачным дымом, справился с собой и продолжил: – Как похороны закончились, я к дому Чантурия поехал.
Приезжаю, день еще вроде, а ворота в усадьбу закрыты. У ворот нукер стоит, оружием обвешанный, как на войну собрался. Я ему вежливо так говорю, проводи, мол, к хозяину, поговорить нужно. Тут Чантурия меня с балкона заметил и визжит, как свинья: «Убейте его! Убейте!». Нукер за винтовку, я за маузер. Умер нукер. Захожу во двор, коня я у ворот оставил, вдруг убьют – жалко, смотрю, там еще двое. Один в меня из винтовки палит, второй из револьвера. Хорошо стреляли джигиты, даже чоху мне пулей порвали, но я лучше умею. Как умерли они, я маузер перезарядил и в дом пошел. Слугу поймал, спрашиваю – где хозяин? Он мне проблеял, как баран, что Чантурия на втором этаже с охранником в кабинете закрылся. Пришлось подниматься. Там дверь, белая с золотом, как в господском доме, ну, думаю, – кабинет. К двери подошел, стучу вежливо, правда, к стене прижался, а из-за двери из «нагана» стреляют. Я стою, выстрелы считаю. Как семь штук насчитал, дверь ногой выбил, а сам заходить не стал. Правильно сделал, нукер там умный стоял. Как дверь открылась, он из второго револьвера выстрелил. А я не захожу. Дверь пну, она откроется – нукер выстрелит. А меня – не видит. Вот так стою, дверь пинаю, а как стрелка увидел – сам выстрелил. Упал нукер. Зашел я в кабинет, там он на полу лежит. Стонет, за живот держится. Жалко его стало – дострелил. А Чантурия, как только меня увидел, маузер свой на пол бросил, сам на колени упал, давай ползать и скулить, как собака побитая. Как он все мне рассказал – убил я его. Руку правую ему резать не стал, не воин он – торгаш, да трус вдобавок. Как сдох он, я все деньги да все ценное в кабинете собрал, оружие все поднял. Коль и мне в Батум ехать нужно, я для Льва лошадь в конюшне прихватил, потом еще одну взял – вьючную. На нее хабар да оружие погрузил и к тебе поехал. Перед отъездом слугам сказал, кто их хозяина убил. Мне стыдиться-прятаться нечего.
Закончив рассказ, Туташхиа очередной раз пыхнул трубочкой и замолчал. Когда трубка погасла, он, решая, стоит ли раскурить еще одну, посмотрел на кисет. Видимо, усталость взяла свое, и абрек, убрав курительные принадлежности, повернулся к хозяину дома:
– Самсон! Принеси еще одно одеяло, я рядом со Львом лягу. Завтра все нужное в дорогу соберем, как-никак, а до Батума полтораста верст, а послезавтра, помолясь, в путь отправимся. А может, в Тифлис вернемся да на поезд сядем, а, Лев?
– Не выйдет ничего из этой затеи, Дато батоно, – вздрогнул Троцкий, уже не первый раз обдумывавший проблему легализации. Что было обидней всего, ни одна из двух сущностей решения данного вопроса так и не придумала.
– У меня документов нет, – брякнул он первое, что пришло в голову, и тут же осознал, что говорит правду: паспорта не было даже у хозяина тела, а про гостя и говорить нечего. К счастью, правдивый ответ оказался верным. Не успел Лев толком порадоваться своей находчивости, как тут же сам себя удивил неожиданным познанием в вопросе всеобщей паспортизации, но все же сказал то, что само собой вертелось на языке: – Это у вас, горцев, паспортов не водится, а у тех, кто не горец, какой-никакой, а документ спрашивают.
– Не выйдет так не выйдет, – флегматично пожал плечами Туташхиа, пряча маузер под валик подушки. – Значит, по горным тропам на конях пойдем. Свернем к северу, там возле железной дороги троп много. Думаю, дней через восемь-девять в Батуме будем.
Весь следующий день прошел в подготовке к походу. Утром, после обильного завтрака, Туташхиа отвел Троцкого в конюшню, где показал приведенных им лошадей, и предложил выбрать, на какой из них Лев поедет сам, а какую они возьмут с собой, как вьючную.
– А может, бричку какую-нибудь в селе приобретем? – промямлил Троцкий после долгого раздумья. – А то я верхом-то и не ездил никогда, все больше пешком или, там, на телегах… А тут столько верст, да по горам, да на коняшке, боюсь, не выдюжу.
– Там, где мы пойдем, бричка не проедет, – ответил Туташхиа, с жалостью поглядывая на Троцкого, мол, чего от городского-то ожидать. – Ты не переживай, мы не быстро поедем. Успеешь научиться.
После чего всучил Троцкому ведро и щетку, решив за оставшееся время преподать неумехе азы обращения с лошадью. Провозившись в конюшне почти до обеда, Лев пошел забрать у женщин свои вещи да попытаться подобрать более удобную для поездки по горам одежду.
Выяснилось, что в доме Гогечиладзе подходящей по размеру одежды для Троцкого нет, и он, надев свой щегольский некогда пиджак и брюки-дудочки, с тоскою представлял, в какие лохмотья превратится его костюм к концу путешествия.
Отобедав, Туташхиа вынес на задний двор привезенные им из дома Чантурия винтовки и револьверы, разложил их на куске полотна и, запасшись большой бутылью с маслом, приступил к чистке. Иногда горец прерывал работу и бросал задумчивые взгляды на развалившегося на веранде Троцкого. Приведя в порядок пару стволов, абрек жестом подозвал к себе Льва. Усадив товарища напротив себя, Дато тяжко вздохнул и начал объяснять устройство оружия и правила обращения с ним. К вечеру Троцкий уже мог самостоятельно разобрать-собрать затвор винтовки и достаточно быстро снаряжал каморы револьверного барабана патронами. Туташхиа даже хотел немного потренировать его в стрельбе, но, решив, что выстрелы могут привлечь лишнее и ненужное внимание, до поры от этой затеи отказался.
Ужинать сели затемно. Неторопливо поглощая пищу, Троцкий и Туташхиа молчали, погруженные каждый в свои мысли, Самсон пытался было завести разговор, но увидев, что на его болтовню никто внимания не обращает, тоже замолк. Трапеза уже подходила к концу, когда Троцкий встрепенулся от пришедшей ему в голову мысли:
– Слушай, Дато батоно, вот мы с собой целый арсенал берем: винтовок пару, маузер твой, револьверы всякие. А как мы с такой грудой оружия по Батуму ходить будем? Нас ведь первый же встречный городовой остановит да в участок сведет. Лошадей, опять же, куда-то пристроить нужно будет… Да и нам с тобой, прежде чем на пароход садиться, нужно будет цивильное платье купить.
– А одежду менять зачем? У меня чоха новенькая, а дыру от пули женщины Самсона заштопали так, что даже не видно. Да и у тебя одежка еще хорошая.
– Так мы пока по горам да по долам ехать будем, поистреплемся все, уж я так точно. А когда приплывем в Одессу, так сразу же слух по городу пойдет, что приехал какой-то грузин с ножом в пол-аршина на поясе. Вдруг до твоего кровника слух такой дойдет, он сразу же поопасется и спрячется.
