Алексей Волков - Флаг Командора
Какая разница? На сердце было радостно, и душа рвалась к ставшему нашим пристанищем городу. Постоять на твердой земле, увидеть Ленку, помыться, поесть по-человечески, еще лучше – кутнуть по поводу удачного рейса…
Тянули канаты дружно. Свободные от вахты добровольно помогали товарищам. Если бы был толк – дружно дули бы в паруса, чтобы поскорее приблизить долгожданный момент.
Командор стоял на юте, вглядывался в берег, без конца курил трубку. Он добыл в бою те самые брабантские манжеты и выглядел франтовато, как и положено капитану. А то, что одежда была, мягко говоря, не очень чиста, так мы же шли с моря. Ни о какой стирке, да и о собственном мытье в нынешних плаваниях даже речи нет. Побриться и то нельзя. Плохая примета. Разве что ножницами, а как с их помощью убрать щетину?
– Сейчас покончим с формальностями и организуем баньку, – говорит Кабанов.
– Хорошо бы! – мечтательно соглашается Валера.
Его поднадоевшей хандры словно и не бывало. Время – действительно лучший лекарь, особенно когда его нет. Многое стало казаться далеким, как кажется далеким детство. Вместо четких воспоминаний – тени. Призраки ушедших лет. У нас же событий одного дня кому-то хватило бы на пару месяцев. Даже несчастный «Некрасов», кажется, был так давно…
– Все тело чешется, ядрен батон, – добавляет наш шкипер после небольшой паузы. – И как они только тут живут?
– Не они, а мы, – поправляю я его.
Раньше подобные фразы вгоняли штурмана в глубокую меланхолию, но сейчас он лишь улыбается в ответ.
– Ничего, вернемся в Россию, будем топить баню хоть каждый день. – Командор расправляет плечи, словно наше возвращение не за горами.
Хотя это верно. Оно не за горами, а за морями.
Но о родине Сергей давно не говорил. Он вообще в последнее время не делился с нами своими планами, да и наших советов не спрашивал. Словно раз и навсегда решил, что никуда мы от него уже не денемся.
Вопросительно смотрю на нашего предводителя, но он обронил одну фразу и умолк.
– А мы вернемся? – вместо меня спрашивает Валера.
Уж не знаю, хочет ли наш штурман на самом деле вернуться, или нет. Я и про свои-то желания давно не ведаю.
– Обязательно, – кивает Командор.
Хочу, пользуясь случаем, задать закономерный вопрос, но меня прерывают.
Нам королевский прокурорЗаочно вынес приговор,Но в исполненье привести его не сможет.И на галерах неспростаПусты вакантные места.Пошли удачу нам в бою, Веселый Роджер!
Голос у Ширяева хриплый, но поет он с душой и на квартердек не входит, а взлетает. Энергия плещет у Гриши через край, ищет выхода. Как-то за рюмочкой он поведал мне о своих детских мечтах. Такое впечатление, что их исполнение пришлось Ширяеву по нраву.
Каждому – свое.
Улыбается даже стоящий тут же Гранье, довольно плохо владеющий русским.
Долгое совместное плавание частично ликвидировало языковую проблему. Общение теперь происходит на дикой смеси русского, французского и английского. Передать хотя бы одну фразу на бумаге – дело гиблое, а в жизни всем все ясно. Главное – это желание понять друг друга.
Так, под ширяевскую песню и втягиваемся в бухту.
На берегу толпится народ. Помимо наших женщин видны моряки, солдаты, арендаторы. Да и богатых камзолов хватает. Каждому интересно, чем кончился поход. Флибустьерство действительно медленно умирает, и мы предстаем в глазах публики этакими последними могиканами.
Бригантина не спеша скользит по рейду. Наконец якорь плюхается с носа, матросы убирают последние паруса.
Вернулись!
Командор первым выпрыгивает из шлюпки прямо в воду и делает несколько шагов до долгожданной суши.
На нем сразу виснут Наташа с Юлей, совсем не думая, что могут сказать о них люди.
В ответ наши флибустьеры издают поощрительно-восторженный рев. Богатая добыча при самых минимальных потерях подняла авторитет Кабанова до немыслимых высот, и даже две женщины вместо одной в глазах лихих разбойников морских дорог свидетельствуют об особой крутости предводителя.
В следующий миг на меня налетает Лена, да так, что от толчка едва удается устоять на ногах. Обнимаю ее с неожиданной пылкостью, словно мальчишка свою первую возлюбленную.
– Папа! – восторженный крик Маратика раздается совсем рядом. Значит, пришла очередь Ширяева гибнуть в объятиях.
На мои глаза накатываются невольные слезы, и несколько мгновений не вижу, что происходит по сторонам.
Шум, гам, взаимные приветствия, краткие сообщения об удаче похода, восторг встречающих и радость прибывших…
Описать взаимную радость невозможно, ее надо прочувствовать самому. Моим современникам такого не дано. А зря. Нынешняя встреча с лихвой способна перекрыть все невзгоды плавания, перенесенные опасности, неизбежные лишения…
Откуда-то выныривает Мишель, явно хочет заключить Командора в объятия, но тот не в силах освободиться от своих возлюбленных. За спиной д’Энтрэ видна Рита.
Вижу, как к Валере подруливает разбитная девица не из наших, бросает ему какую-то фразу, и наш штурман улыбается в ответ, а затем с определенной лихостью подхватывает подошедшую.
Потом всеобщие восторги на какое-то время стихают.
Мы стоим всей командой, как единое целое, а наши женщины (я имею в виду бывших пассажирок «Некрасова») оказываются перед нами. С ними Мишель, другие знакомые. Не видно одного Лудицкого. Но зачем он нужен?
В руках Наташи невесть откуда оказывается тяжелый сверток из черной материи.
Интересно, а это еще что?
Перехватываю недоумевающий взгляд Командора. Он тоже не может понять смысла какой-то задуманной женщинами церемонии.
Наташа волнуется, никак не может подобрать соответствующие случаю слова. Тогда вместо нее говорит Юля.
– Командор! Каждый корабль обязан иметь свой флаг, – речь звучит на английском, чтобы быть понятной всем. – И каждый вольный капитан – тоже. Мы решили вручить тебе такое знамя, чтобы каждый в Архипелаге сразу видел, кто перед ним. Пусть друзья с радостью приветствуют тебя в любом уголке Карибского моря. Пусть враги дрожат, теряют мужество, едва узрев это знамя. Пусть этот флаг всегда несет удачу и тебе, и всем, кто ходит с тобою под ним. Вот.
Речь вышла несколько напыщенной, однако вполне соответствующей общему настроению. Бывают моменты, когда нарочитая красота слога оказывает воздействие даже на самых скептичных наблюдателей.
Девушки медленно развернули подарок. Это оказалось довольно большое черное полотнище, а на нем…
Невозмутимый в течение плавания Командор неожиданно зашелся смехом, а следом дружно заржали остальные пираты.
Наташа с Юлей покраснели, неверно оценив нашу реакцию. А мы просто выражали восторг, ведь смех – это свидетельство радости.
Хотя… Показалось или нет, но в глазах Командора на мгновение мелькнули слезы.
Кабанов порывисто обнял бывших стюардесс, затем подхватил флаг и высоко вскинул его над головой.
Ветер развернул знамя. Смех перешел в восторженный рев. Ширяев первым выхватил из-за пояса пистолет, выстрелил в воздух, и другие немедленно последовали его примеру.
Под выстрелы салюта над нами гордо развевался наш новый флаг. Веселый Роджер нашей многоязыкой команды. С черноты полотнища весело скалилась… нет, не череп, ЗДОРОВЕННАЯ УЛЫБАЮЩАЯСЯ КАБАНЬЯ МОРДА!
Часть вторая
Флаг на мачте
11
Леди Мэри. Борт королевского фрегата «Виктория»
– Мне не дает покоя этот новый французский корсар.
Разговор по случаю хорошей погоды шел на роскошном балконе бодро идущего фрегата. Балкон был не очень велик, но на нем нашлось место для вынесенного слугой столика с приличествующим случаю угощением и четырьмя стульями, дабы благородным господам и госпоже не пришлось проводить время стоя.
– Санглиер? – уточнил слова лорда Эдуарда, нового инспектора колоний, его неизменный компаньон сэр Чарльз.
– Он самый, – кивнул седой подтянутый лорд.
С сэром Чарльзом они представляли контрастную пару. Лорд Эдуард, высокий, худой, и его друг, низенький и очень полный. Когда-то давно, в годы прошедшей молодости, оба не без успеха успели попиратствовать в здешних водах. Грабили испанцев, при случае не брезговали французами и голландцами, но так, чтобы не осталось в живых свидетелей подвигов.
Впервые имя Санглиера было услышано присутствующими две недели назад во время захода на Барбадос и теперь то и дело всплывало в бесконечных разговорах.
– Дался вам какой-то корсар! – досадливо поморщился третий из мужчин, сэр Генри, молодой и родовитый капитан фрегата.
Ловкий, подтянутый, он не любил решать проблемы заранее. Со свойственным многим его соотечественникам высокомерием, сэр Генри считал, что легко справится с любым неприятелем, с которым может столкнуть судьба. Поэтому нет никакого смысла рассуждать о ком-то, кто заведомо стоит ниже как по положению, так и по воинскому мастерству.
