Михаил Королюк - Инфильтрация
Да, они все такие же двухцветные. В прошлый раз мы оказались глаза в глаза слишком поздно, за неделю до выпускного бала, и все последующие годы сожаление о несбывшемся порой накрывало меня, как волна, с головой, отправляя в черную депрессию. Я улыбнулся:
— У тебя глаза разного оттенка, один ярко-зеленый, второй — зеленовато-серый. Знаешь?
— Только сейчас заметил?
— Угу, дурак был.
— Самокритика — это хорошо, у нас это приветствуется.
— Правду говорить легко и приятно, — с достоинством ответил я.
Тома чуть прищурилась и впервые посмотрела на меня с интересом:
— Читал?
— Многократно.
— «Посев?» — лукавая улыбка с ямочками.
Ну да, ямочки на щечках — это мое слабое место, знаю и ничего поделать с собой не могу. Да и не хочу.
— Приличная советская девушка не должна знать таких ругательств.
Тома закусила губу, пытаясь сдержаться, но не вышло, и она засмеялась во весь голос, откинув голову назад.
— Да, надо запомнить, дома повеселю. — Легким движением она отбросила свалившуюся на левый глаз челку.
Я с какой-то щемящей грустью рассматривал милую линию ее шеи и подбородка, слегка розовое на просвет левое ушко. Помнится, у нее хрящики там мягкие, как тряпочки, и при сильном ветре ушки забавно трепещут в потоках воздуха.
— Ты что? — встревоженно спросила она.
— А? — оторвался я от созерцания. — А, любуюсь красивой девушкой.
— Дурак, — отрезала Тома, заливаясь краской до самого белоснежного воротничка, и отгородилась от меня листами с темами.
— Наверное, да, дурак, — помедлив, признал я и медленно отвернулся.
Точно дурак. Привык к общению с нагламуренными стервами за сорок…
Эльвира шла строго по алфавиту, и до звонка оставалось заслушать только меня и Чистякову. Кошмар моих школьных лет сидел через парту от меня, нахохлившись, подобно небольшой злобной птичке, готовой задолбить своим острым красным клювиком любого оступившегося на тропе знаний. Сегодня Эльвира была очевидно нездорова, и болезненный цвет носика объяснялся тем, что его ежеминутно терзали скомканным и безнадежно мокрым носовым платком. Казалось, воспаленные глаза вот-вот затянутся белесыми перепонками и она упадет со стула на пол, воздев к потолку окоченевшие лапки. Однако это все никак не происходило, время шло, очередь опрашиваемых сокращалась, а англичанка, собрав силы в кулак, продолжала методично потрошить нашу группу. Вот закончила запинавшаяся на последней трети текста Ирка Родина.
Эльвира качнула головой, позволяя сесть, поморщилась и после короткой паузы резюмировала:
— Four. Not confident and sequence of tenses as usual.[3]
Короткий взмах пера, и вот моя очередь идти на Голгофу.
— Moscow is the capital of our country, the Union of Soviet Socialist Republics…[4] — бодро начал я тарабанить выпавшую тему.
Англичанка ушла в себя, лишь изредка подергивая бровями на каких-то значимых для нее ухабах.
Две страницы печатного текста уложились в пять минут, и, финишировав, я опасливо замолчал. Эльвира сфокусировала на мне взгляд и, задумчиво пожевав нижнюю губу, выдала:
— Sit down.[5]
Авторучка нависла над журналом и, не ужалив страницу, легла на стол. Учительница с чувством высморкалась, чертыхнувшись вполголоса, и уставилась в окно. Класс в тревожной тишине наблюдал за сбоем в программе. Наконец, что-то для себя решив, Эльвира оторвалась от панорамы города и перешла на русский:
— Соколов, задержись на перемене. Чистякова, go on.
Последним из класса, бросая в мою сторону сочувственные взоры, вымелся Паштет. Дверь хлопнула, отсекая меня от воздуха свободы. Эльвира еще раз высморкалась, с некоторой неуверенностью покрутила в руках авторучку, как будто не знала, как приступить к разговору, потом решилась:
— За тему — «пять». — И после короткой паузы перешла в наступление: — Однако меня смущает один момент. У тебя изменилось произношение. За три дня! Мы в нашей школе ставим кембриджский вариант, а у тебя вдруг стало проскальзывать много американизмов. Я учу английскому уже двадцать пять лет и никогда о таком даже не слышала. Чем ты это можешь объяснить?
Она испытующе уперлась в меня гипнотическим взглядом. Ну да, чуда не произошло, пора извлекать из кармана заготовленную нелепицу.
Я замялся, изображая неловкость, разорвал взгляды и уставился в окно. Из нашего расположенного на чердаке класса открывается шикарный вид на город — как не полюбоваться?
— Ну, Андрей, я жду.
— Эльвира Хабибульевна… — уныло проныл я.
— Это я знаю, меня так уже полвека зовут. Дальше.
Хм… Вдруг немного лести поможет? Я изобразил удивление:
— Да не может быть! Я думал, значительно меньше… — и невинно захлопал глазками.
Эльвира болезненно поморщилась:
— Соколов, я не в том сейчас состоянии, чтобы твое пустословие слушать.
— Извините, — покаялся я.
— Дальше, дальше.
Я поковырял пальцем парту, шмыгнул носом и поднял на нее полные мольбы глаза:
— Эльвира Хабибульевна… Тут такое дело… Мне бы очень не хотелось, чтобы об одной моей проблеме узнали в школе и родители. Я могу рассчитывать, что сказанное мной никуда не уйдет?
— Это будет зависеть от сказанного, — ожидаемо ответила англичанка, впившись в меня взглядом. — Говори, Андрей, говори, переменка короткая.
Я еще раз ковырнул парту, глубоко вздохнул, понурился и начал излагать.
— Видите, — ткнул пальцем в шишак, — сильно ударился головой. У меня появилась ретрогадная амнезия.
— Ретроградная, наверное?
— Да, точно, ретроградная. К примеру, забыл, где и с кем сижу в классе, имена-отчества частично, клички… Но память постепенно восстанавливается. Периодически всплывает то, что забыл. Что-то аккуратно вопросами выясняю. Пока никто ничего не заметил. Мама об этом не знает, папа в командировке. В школе только один человек еще знает. Вот… — Я оторвал взгляд от парты и вперился в зрачки Эльвиры. — Судя по всему, английский тоже пострадал. И на это наложилось то, что мне вдруг стало интересно слушать радиостанции на английском языке всякие: новости, про культуру, науку, спорт… Я три дня, пока на справке был, «Ригонду» слушал, «Голос Америки» на английском в основном. Видимо, особенности произношения легли на временно освободившиеся места в памяти. Ничем другим объяснить не могу…
— Хм… — Англичанка задумалась, вертя в руках авторучку. — Интересная версия. И что ты там узнал, например?
— Э-э-э… После убийства Джумблата ливанские друзы вырезали жителей христианской деревни, около которой он попал в засаду. Убито около ста человек, в основном женщины и дети… Вчера в Конго президента убили… Сложное имя такое, не запомнил… У нас еще об этом не объявляли. Председатель конголезской партии труда. Какого-то Натана Щевранского все упоминали в связи с заседанием конгресса по советским евреям…
— Достаточно, достаточно, — торопливо остановила меня Эльвира. — Понятно. Хм.
Она ненадолго задумалась, болезненно щуря глаза.
— Ладно, — решительно подвела черту, — будем выбивать. Даже интересно. — Англичанка окинула меня хищным взором, словно решая, с какого места прямо сейчас начнется то самое «выбивание».
Я невольно поежился. Впрочем… Пусть выбивает, от меня не убудет. Кембриджское? Ха, нашли чем испугать. Я робко улыбнулся:
— Эльвира Хабибульевна, я пойду? Звонок скоро…
Эльвира поиграла бровями, шмыгнула еще раз, полистала свой журнал и напоследок зловредно сказала:
— А за четверть — «четыре». Пахать надо, Соколов, пахать! Английский надо задницей брать. В слове засомневался — открываешь Мюллера и ищешь. И тут же заучиваешь всю словарную статью. А, что тут говорить. — Она с досадой махнула рукой. — Иди…
— Ну? Как?!
— На заднем дворе их много.
— Сейчас стукну! Вот дай только сапоги сниму.
— Считай до десяти, я пока спрячусь.
— Сейчас… дай только сапоги снять… сейчас… — Наклонившись, мама нервно подергала на сапожке заевшую молнию, потом нетерпеливо распрямилась и гневливо топнула: — Я тебя сейчас сама между половицами спрячу, паршивец мелкий, папа потом с микроскопом не найдет! Отвечай быстро, что по русскому, литературе и английскому?!
— «Три», «четыре», «четыре», — дурашливо вытягиваюсь в струнку и рапортую, радостно поедая глазами лицо начальства. Потом опускаюсь на колено: — Да не дергайся, сейчас расстегну… Вот, с лаской надо, с любовью…
— Так… — мама на глазах веселеет, — уже легче. Тему на что сдал?
— «Пять», — отвечаю гордо.
— По остальным что в четверти?
— То же, что и во второй.
Мама повесила пальто и вспомнила, что хвалить вредно:
— По русскому — три балла, стыдоба-то какая! Как жить будешь с такой грамотностью? Начальство не будет уважать, коллеги станут смеяться за спиной, пальцем показывать… — запричитала она жалобно над моей судьбинушкой.
