Попытка возврата - Владислав Николаевич Конюшевский
— Товарищ Лисов? Вот не ожидал увидеть… Вы по какому вопросу?
— Здравия желаю, товарищ генерал! Дело очень важное и срочное! Мы здесь одни?
Никитка недоуменно оглянулся и, выйдя из-за стола, ответил:
— Здравствуйте. Да, одни… А что случилось?
— Я вам это и хотел показать… Встаньте, пожалуйста, вот сюда, сейчас увидите.
Заинтригованный Хрущев встал, куда ему было сказано, и уставился на меня. А я чуть присев, все-таки этот пухлик был маленького роста, с силой пробил ему открытой ладонью в левое подреберье. Толстяк только охнул, выпучив глаза, и начал оседать, шаря по груди руками. Подхватив падающее тело, осторожно уложил его на большой кожаный диван. Сам при этом все время косил глазом в сторону двери, молясь, чтобы никто не постучал, а то и у меня сердце лопнет.
Похоже, удар получился. Пощупав пульс на шее у переставшего дергаться ЧВСа, убедился в его отсутствии. Потом продавил ребра. Вроде целые… Вообще ребра были самой слабой точкой моего плана. Если бы сломались, то все — сливай воду. Налицо умышленное убийство видного члена Политбюро. Зато при целых ребрах — даже синяка не остается и врачи просто констатируют инфаркт. Хотя лучше подстраховаться. Переложил труп так, чтобы грудь пришлась на деревянную ручку дивана. Вот теперь нормально! Даже если синяк и вылезет, то создастся впечатление, что человеку стало плохо и он упал, не дойдя полметра до этого кожаного чуда. Да, именно так! Вроде хорошо получилось…
Подойдя к двери, немного постоял, прислушиваясь. Сначала были слышны чьи-то удаляющиеся шаги, а потом все затихло. Так, если я сейчас начну колебаться — выходить не выходить, то полночи здесь проторчу. Поэтому так же, как и входил, не оставляя отпечатков пальцев, выскользнул наружу, осторожно прикрыв дверь. Йес! Никого! Цыкнув зубом, пошел вдоль коридора неспешным шагом, хотя внутри все тряслось и хотелось рвануть во всю прыть. Но сдержался и такой же расслабленной походкой продефилировал мимо дневального.
Выйдя во двор под моросящий дождик, прерывисто выдохнул. Вот и все, а я боялся… Глянул на часы. Епрст! Всего пять минут прошло, как вышел от Круглова, с которым чаи гонял. Так что теперь, если вопросы возникнут, всегда можно ответить, будто сразу от Круглова пошел к Славке Ильину. Этих минут никто и не заметит, так что все сойдется нормально. Зато сейчас можно смело сказать — арривидерчи, товарищ генеральный секретарь! Теперь не будет народ коров резать и кукурузу на севере выращивать. Правда, на секунду мелькнуло сомнение — то ли я вообще сделал? До этого ведь только врагов валить приходилось. А этим убийством, как ни крути — резко поменял весь ход истории. Но как мелькнуло, так и пропало. Если бы не сегодняшний удар, то я бы точно знал время своей смерти, а это вовсе не способствует нормальному душевному состоянию. Хрущ с его характером, взойдя на престол, моментом бы показал кузькину мать оборзевшему в корень Лисову. И за меньшее расстреливал… так что сейчас все сделал правильно и нечего рефлексировать!
Пока дошел до дома разведчиков, нервная дрожь почти отпустила, и поэтому, глядя на толпящиеся у крыльца под навесом знакомые личности, издалека крикнул:
— Что, славяне, не ждали? Принимай гостей!
* * *Охо-хох… Голова, если очень мягко сказать — болела. Блин! Ведь говорил, что трофейный марочный коньяк запивать самогоном — дурной тон! Так нет же! За победу, за братство, третий тост за разведчиков, за Сталина, за то, чтобы Гитлеру икнулось, за дам, за рода войск (причем за каждый в отдельности), за взаимовыручку… Причем отчетливо помню — тост, чтобы Гитлеру икнулось, был как минимум три раза. Да и остальные повторялись настолько часто, что благородный коньяк закончился уже через полчаса. Вот тут и появилась эта канистра с самогоном. Увидев ее, я содрогнулся, и дурно стало заранее. Это Лехе хорошо — он на коньяке вырубился, а мне пришлось отдуваться за двоих…
Выйдя во двор, на хрустящую от утреннего инея траву, умылся у колодца. Наконец полегчало и я смог увидеть нездоровую суету, творившуюся вокруг. Заметив идущего от здания штаба Кубика, поймал его и поинтересовался:
— Слав, что случилось? Чего все как в задницу укушенные бегают?
Хмурый Ильин щелчком выкинул папиросу и озабоченно ответил:
— Сегодня ночью Хрущев помер. Говорят, инфаркт. Но охрана на ушах стоит и шестой отдел всех трясет. Хорошо еще, все мои ребята вчера встречу отмечали и никуда не бегали. Так что к нам вопросов нет. Зато остальных, как грушу, обрабатывают…
— Ни хрена себе! Пойду, гляну…
Кубик сначала ухмыльнулся и сказал — мол, кто меня туда пустит, но потом, видно вспомнив о том, что я все-таки из особой группы, только рукой махнул. Я, зайдя в дом, оделся и, разбудив бледно-зеленого Пучкова, приказал ему готовить машины и фрица к отъезду. Пообещав через полчаса подойти, с самой безмятежной мордой двинул к штабу, хотя в животе был холодный тянущий комок. Все-таки не ожидал, что такая буча поднимется. Ну помер человек, зачем же всех на уши поднимать? Думал, конечно, что будут медики, следователи, но чтобы так…
В штаб меня сначала не пустили, но когда я начал качать права, выскочивший на шум знакомый контрик приказал впустить. Вот у него, пока шли к кабинету, и начал выяснять подробности. Несостоявшегося генсека нашел утром адъютант. Поняв, что его реанимационные действия не дают результата, побежал за медиками, попутно просветив охрану. В общем, пока следователи появились в кабинете, там помимо хрущевской челяди, охраны и медиков побывали еще и командующий с начальником штаба. Потом следаки, конечно, всех выгнали, но если даже и были какие-то следы, то они оказались безнадежно испорчены. Холодный ком от этих слов постепенно рассасывался, и я спросил:
— А какие там следы должны быть? Или подозреваете убийство?
Контрик туманно ответил, что следствие только начинается, и передал меня своему начальству. Генерал Левин курил возле
