(Не)добрый молодец - Алексей Птица
Провожаемый удивлённым взглядом кузнеца, Вадим направился искать отца Анисима. Хотелось спать и жрать. Завтрак оказался ни фига не сытным, так, похлёбка, да луковица к ней, даже хлеба не дали, ироды…
Чувствуется, что сосущее чувство голода будет его теперь постоянно преследовать. Надобно поучиться стрельбе из лука, а то он вовек себя тут не прокормит. Сдохнуть от голода — так себе перспектива, не радостная совсем. Но опасностей на самом деле оказалось гораздо больше.
Гражданская война не прибавляла уверенности в нынешнем будущем, а ещё мертвяки, путешествующие по непонятным маршрутам, и остальные опасности, вроде тех же волков или эпидемий. Короче, тихий ужас и смерть ровно посередине. Вадиму мучительно захотелось обратно в своё время, прочь от всего ужаса, что он здесь уже прочувствовал на себе. Это будет его целью! Ведь он же как-то попал сюда, а если был вход, то есть и выход. Надо обязательно о том узнать.
Пока он, неторопливо следуя из кузницы, обдумывал положение, в котором оказался, навстречу попался один монах, потом другой, и сразу отец Анисим.
— Тааак… Это откель ты идёшь, такой сумрачный?
— Из кузни.
— Ага, тебя уже отпустил Елизарий?
— Да, я у него убрал всю кузню, а он денег хочет за нож, который я мог бы выковать с его помощью. Дак у меня нет, а помощь за еду я не хочу ему оказывать. Не хочет за так учить, так тому и быти. У меня душа не лежит к железу, а тут ещё и заставляют. Не хочу!
— Эван, парень, ты какой своенравный. За еду работать он не хочет! Так и на все стороны тогда иди, раз так.
— Ну и пойду! — на Вадима накатило глупое состояние несогласия. Не нужны его знания и умения, как будто здесь каждый второй и читать, и писать умеет. Ну и ладно. Знали бы они, кто к ним попал, так берегли бы, как зеницу ока. А то, нашли ему дело — кузнецу помогать, с таким и каждый дурак справится, молоточком бить по раскалённой железяке, да мехами работать до изнеможения. Это пускай местные тренируются, а ему надо бы идти дальше, крупный город искать. А ещё у него остались металлические рубли, ещё российские, их можно и на деньги здешние обменять, а там видно будет.
— Ты осади, парень, уйдёшь, когда скажут, и когда сам захочешь, но не по-глупому. Не готов ты идти сейчас никуда в одиночку. То не токмо мне ведомо, но и всем в округе. И Агафья опять же на тебе, мы хотели её здесь оставить, но она не хочет, хочет с тобою идти, если ты уйдёшь. Говорила она о том тебе?
Белозёрцев вспомнил, что девчонка вечно крутилась у него под ногами, как только видела его, но он почти не разговаривал с ней. Некогда.
— Не говорила.
— Ну, мне говорила. Я тебя привёл сюда, я и отпущу, в ответе я за вас теперь обоих. Так и знал, что с кузнецом не получится, не тот ты, паря, человечишка для него. Ладно, пойдём с книжником нашим познакомлю. Он тебя к делу другому пристроит, к слабому, но нужному. Серафим его зовут, инок он, как и я, но отцом величать его не след тебе, в годах он моложе меня будет и не заслужил пока к себе такого обращения.
Вадим кивнул, тем проще будет общаться с иноком Серафимом, раз так.
Вскоре они пришли в другое здание, в котором не располагалось келий для монахов и послушников, а в разных помещениях неизвестного назначения находились женщины. Ещё в одном находилась мастерская для переписки книг.
Серафимом оказался высокий и худой монах, с поникшим взглядом, безликими чертами лица и тонкими пальцами, суетливо перебирающими края собственной одежды.
— Серафим! Привёл тебе отрока для обучения. Считать и читать умеет, писать тоже, но не по-нашенски… Нужно поправить его умение, чтобы писал, как должно, а не по иноземному. Справишься?
— Справлюсь, — тонким фальцетом ответил тот.
— Ну и хорошо. Учись отрок, и будет тебе счастье! — после этого двусмысленного напутствия отец Анисим кивнул Вадиму и вышел из библиотечной кельи.
Как только за ним закрылась дверь, Серафим обратился лицом к Вадиму.
— Вижу, тебе не терпится приняться за дело? Думаешь, что нашёл себе лёгкую работу? Да⁈ Нет, тут ты, литвин, ошибаешься, труд переписчика тяжёл. Работа переписчика кропотлива, и времени на неё уходит очень много. Не успеет солнышко подняться, а ты уже перья раскладываешь, оно уже зашло, а ты сидишь и пишешь под светом свечи. А света у нас немного, — кивнул монах на небольшое окошко, затянутое помутневшим бычьим пузырём. — Поэтому работаем при свечах и днём, и ночью. И это ещё не всё! Руки тоже нужны не грубые, а глаза сильные, чтобы не уставать. А ну, покажи руки!
Вадим даже вздрогнул от неожиданности, когда услышал пронзительный фальцет Серафима. В недоумении он протянул руки вперёд.
— Так, руки чистые, мозолей нет, пальцы тонкие. Подойдёшь. А теперь, вот тебе первое задание — сделать чернила! Сможешь?
— Ммм, так я не знаю, из чего.
— А я расскажу, я расскажу, — пробормотал еле слышно Серафим и стал перебирать барахло на полке. — Вот она, заветная, да, да, — бормотал он про себя еле слышно, копаясь среди мелких предметов. — Так! Слушай и запоминай!
«Ако если чернила заробити хошь, то сходи к дубу, поклонись ему во весь поклон, да собери орехов с листьев тех, которые чернильными зовутся. Отмерь равный вес от них, да добавь столько же вишневого клея, а как всё перемешаешь до праха, добавь мёду и оставь в сенях на две седьмицы, шоб вгнилось яко дрождие. А как по угноению клею, то добавь доброго мёду кислого, опосля вложи двенадцать железных пластинок, одинаковых с лица. Да на верёвку их свяжи и в тепло оставь весь ковш. И кажный день в обе седьмицы приходи и мешай три раза на дню, пока не устоятся. Опосля назначенного срока тронь языком, если не будет чувствоваться сладость, то медком разбавь, пока сладость не явится».
— Угу, а есть эти самые чернильные орешки, мёд и вишнёвый клей?
— То надобно тебе собрать. Мёд у Митрича спросить, чернильные орешки в лесу набрать, да высушить, да смолоть и провеять. Железные пластины по числу апостолов у кузнеца спросить. А за вишнёвым клеем тебе нужно в деревню сходить, да самолично сковырнуть с дерева. То слёзы вишни, смола её, их надобно много набрать, а то лето быстро пройдёт, а осень пора страды, а там уж и зима.
— Это прямо квест какой-то, — пробормотал про себя Вадим. — Сходи туда, возьми то, потом туда, и туда, и туда… А получишь — чернила, а не золото.
Серафим сделал вид, что не слушает бормотание Вадима и продолжил.
— А сейчас займись порядком. Надобно убрать пыль, всё расставить, и вот тебе связка гусиных перьев. Их очинить, как вот это, — Серафим показал образец, — и сложить в кувшин, что на столе стоит. Как сделаешь, так можешь идти к кузнецу за пластинами.
Вадим молча стал выполнять требуемое. Наведя порядок и намучавшись с перьями, он получил в руки от вернувшегося Серафима листок с азбукой.
— А теперь пора тебе тренироваться. Отец Анисим говорил, что буквы у тебя и на русские даже не похожи. Иди на песке тренируйся, как научишься, меня позовёшь, я гляну, если понравится, то будешь помогать мне.
Вадим по своей привычке пожал плечами и отправился тренировать каллиграфию на песке. Быстро найдя подходящее место возле странноприимного дома, он принялся чертить на песке буквы тонкой палкой. Не стило, конечно, но и песок — не бумага. Вдоволь намучившись, ушёл на обед, а потом заявился к кузнецу.
— Здорово, Елизар, а я к тебе от Серафима.
— Што, сбежал к нему?
— Не сбежал, а ушёл, и не к нему, а к отцу Анисиму. А тот меня самолично привёл и в руки ему передал. Да я хотел уйти вообще, но Анисим придержал меня. Я ему сперва помог, теперь и он мне. Да и помощь вам в Пустыни не лишней будет.
Кузнец хмыкнул.
— То верно! А ты, паря, глупый, сердце своё не слушаешь, а сразу бежишь куда. Осмотрись, здесь никто не держит, захочешь, всегда уйдёшь. Только одному сейчас нигде не сладко, лиходеи да тати по дорогам ходят. Так и не то страшно. Только выйди за ворота, так и мертвяка увидишь, а то и на отряд ляхов нарвёшься, а они никого не щадят.
— А они ненавидят русских?
— Нет, им всё равно, да и кого русичем сейчас назвать? Кто казаком хочет поминать себя, кто вятичем, кто рязанцем, кто московитом или
