Гарпунер - Андрей Алексеевич Панченко
— Ну ка захлопнули свои пасти, и сьеб… ушли с палубы! — повернувшись к разошедшейся команде прорычал я и скомандовал Митьке — Продолжать охоту!
Между тем боцман выбрал линь с гарпуном, а Митька, весь потный и красный от напряжения, успел зарядить пушку. Он крепко сжал ручку пушки и, не оглядываясь, левой рукой подал знак на мостик: «полный ход». «Энтузиаст» задрожал и, разваливая надвое волну, устремился в погоню за китами. Капитан, как мы с ним и договаривались, в действия, происходящие на баке не вмешивался и чётко выполнял команды моего помощника.
Я нервничаю, но не подаю вида, но больше всех сейчас, пожалуй, нервничает Митька, понимая, какая ответственность сейчас на нём. Он стоит, слегка согнувшись и подавшись вперед, и неотрывно следит за морем.
Горбач вынырнул слева по носу. И опять, как тогда, Митька чуть пригнулся, левой рукой дал сигнал «стоп машина» и выстрелил. Гарпун вошел в цель. После взрыва гранаты смертельно раненный горбач на секунду замер. Потом сделал страшный рывок и стремительно пошел вглубь. Линь начал бешено разматываться. Зашипели блок–амортизаторы. Из бочки поспешно вылез Ашуров.
— Полный назад! — крикнул Митька.
Китобоец стал пятиться. Но он прошел не больше десяти метров, как линь натянуло, словно струну, и корабль повело вперед.
— Трави линь! — скомандовал Митька.
Загрохотала лебедка. «Вываживать» раненного кита трудное и опасное дело, по оплошности гарпунера может оборваться линь или, если он упустит момент и даст киту занырнуть под киль судна, линь намотается на винт… да мало ли что может случиться? Тот же раненный кит может выпрыгнуть и упасть на судно…
По Митькеной команде я готовлю добойный гарпун. Но добивать кита не пришлось. Горбач всплыл и стал пускать густые кровавые фонтаны. Из огромной пасти его толчками выливалась сельдь. Длинные плавники делали судорожные движения. Митька дал команду боцману и тот, включив лебедку, медленно подтащил горбача к борту. Всё правильно, пока кит не на флаге или не привязан к китобойцу, охота не закончилась. Лебедка работала медленно. Вокруг кита расплывалось огромное красное пятно — кровь большой струей хлестала из раны. Уже всем было ясно, что добойный гарпун не потребуется. Плавники горбача не шевелились, а из пасти вывалился гигантский язык. Когда горбач был уже у борта, около него вдруг мелькнула черная тень.
— Кит слева по борту! — крикнул Толян, который успел снова подняться в бочку.
— Гарпун заряжай! Скорей! — кричит на меня Митька, и я не заставляю себя ждать, добойный уже готов, осталось только сменить заряд. Пока я менял головку гранаты и навинчивал ее, а Митька вставлял гильзу с обычным зарядом, прошло минут пять–шесть.
Этот горбач был странным: он всплыл, ткнулся в бок убитого кита, постоял немного, затем нырнул, и вскоре мы увидели, как он мордой пытался поддержать падавшую вниз тушу и оттолкать его от борта, он пытаясь оттащить мёртвого кита подальше от судна.
Выстрел! Гарпун, разрывая кожу второго горбача, плотно вошел в него. Кит замер. Но когда внутри него взорвалась граната, он завертелся. Вода взбурлилась, и тут чуть–чуть не произошло несчастье: лини перепутались, и обе туши пошли вниз. Тут уже подключился я, можно потерять оба линя, а за это влетит мне и капитану, а никак не Митьке. Он свою работу сделал, а сейчас растерялся. Я кричу распоряжение на мостик и на лебедку. «Энтузиаст», медленно работая лебедкой, попятился метров на сто назад. Линь натянулся, но не дергался. Киты не всплывали. Малым ходом, выбирая линь, китобоец шел к месту погружения китов. Когда судно подошло к большому пятну крови, все ахнули: второй горбач, намотав на себя два витка линя, был мертв.
— Молодец Митька! Поздравляю! — я хлопнул смущенного и красного помощника по спине, а над китобойцем раздался дружный крик «Ура!».
Были сумерки, когда «Энтузиаст» полным ходом с зажженными топовыми огнями направился к базе, таща за собой четырёх убитых сегодня Митькой китов. За кормой, летели чайки. Они громко кричали и пытались присесть на китовые туши.
— Витя, сегодня ночью, в двадцать четыре часа производственное совещание на «Алеуте» — выйдя из радиорубки подошёл ко мне капитан — надо быть.
— Надо — будем — флегматично отвечаю я, дымя трубкой — а чего они там обсуждать собираются?
— Хе! Нашу самодеятельность в том числе! — хмыкнул капитан, он был доволен, всё же именно на его судне сейчас трудились два первых советских гарпунёра, а судно уверенно шло не только к выполнению, но и к перевыполнению плана — чего-то там ещё из Москвы пришло, хотят обсудить.
— Понятно… — говорить не хотелось, а хотелось завалиться спать. Сегодня я перенервничал больше, чем тогда, когда начинал стрелять сам, да и бесконечный аврал последнего месяца напряжённой работы давал о себе знать — ужинать будешь? А то я тоже ещё не ел.
— А пойдём, я с тобой чаю попью, моя вахта только через час, как бы не уснуть — соглашается капитан, с которым мы давно перешли на «Ты». Мы вообще с капитаном и третьим помощниками сдружились, только Бивнев выпал из нашей компании, хоть и числился старшим помощником. Сложный он человек, и вроде не трус, а характер паскудный, хотя после случая с японцами, он немного взялся за ум и успокоился.
Сидя в тесной столовой китобойца, я ел наваристый борщ думая о своей судьбе и вполуха слушая капитана, который травил какую-то морскую байку, попивая крепкий чай. Даже не вериться, что каких-то несколько месяцев назад, я ходил по барам, клубам и баням, беззаботно прожигая жизнь и проматывая папины деньги, даже не подозревая, как круто всё повернётся. Когда я сюда попал, я думал, что попал в ад. Каторжный труд на жгучем холоде, кровь и вонь промысла, постоянные опасности северных морей, и суровые люди вокруг. Мне везло, мне чертовски везло, я почти не прилагал усилий, но ангел хранитель (если он есть у меня или у Жохова) вмешался в мою судьбу, выводя все мои громадные косяки в плюсы. Сейчас я уважаемый человек, с моим мнением считаются, мне слушают. И мне это черт возьми нравиться! Мне нравиться моя кровавая работа! Китов жалко, я не перестаю каждый раз вздрагивать, когда нажимаю на спусковую скобу пушки, но азарт охоты захватывает меня с каждым днём всё сильнее и сильнее. По-видимому, обратного хода у меня нет, я тут навсегда.
— Ты меня
