Мой адрес - Советский Союз! Том третий - Геннадий Борисович Марченко
— Эй, парень!
Я повернулся к Тарковскому.
— Вы мне?
— Да-да, тебе. Подойди-ка!
Краем глаза заметил, что в мою сторону стали поворачиваться головы посетителей. Видно, ждали, что будет дальше. Если Тарковский на потеху публике попробует выкинуть какое-нибудь коленце… Не погляжу, что это уже культовый режиссёр, врежу с левой — мало не покажется. Хотя с левой поостерегусь, боюсь снова повредить палец. Тогда с правой, но не в рожу, ему ещё ей светить в присутственных местах.
— Садись!
Тарковский хлопнул ладонью по сидушке стула, больше смахивающего на кресло, а когда я сел, ткнул пальцем в сторону Кончаловского:
— Ты знаешь, кто он?
Андрон, откинувшись на спинку кресла, смотрел на меня, задрав подбородок, и казалось, с трудом сдерживает самодовольную улыбку.
— Человек, который пока больше известен как сын Сергея Михалкова, но имеющий задатки неплохого режиссёра.
Напыщенная мина как-то резко сползла с потемневшего лица Кончаловского, а Тарковский неожиданно расхохотался, хлопая себя по тощим ляжкам.
— Нет, ты слышал, Андрон? Задатки неплохого режиссёра… Оказывается, ты не так безнадёжен, дружище!
— Спасибо и на этом, — пробормотал Кончаловский.
— А меня знаешь? — спросил Тарковский, всё ещё всхлипывая от смеха.
— Знаю.
— И что можешь обо мне сказать?
Я заглянул в его маленькие, глубоко посаженные и искрящиеся ледяным весельем глазки. Сказать, что ли, что как режиссёр он, возможно, и гений, а как человек — говно… Фактов из биографии Тарковского, которые подтверждают данный постулат, более чем достаточно, в своё время почитал в сети немало воспоминании его современников. Но ладно, не буду нагнетать ситуацию, тем более режиссёр нетрезв, кто знает, какая реакция может последовать.
— Как режиссёр, пожалуй, вы не менее, а скорее даже более талантливы, чем Андрон Сергеевич, хотя многие считают ваши картины слишком сложными и нудными.
— А, слыхал, Андрей? — довольно ухмыльнулся Кончаловский. — Тебя он тоже уел!
Тарковский, однако, не стал темнеть лицом, как недавно Андрон, а отреагировал неожиданно весело.
— Так ведь самое главное, что более талантлив, чем ты, — хмыкнул он. — Слушай, а ты ведь со Стругацкими вроде сидел, верно? Молодой писатель?
— Скорее поэт, хотя таковым себя по большому счёту не считаю, — тоже хмыкнул я.
— Самокритично. А как звать?
— Евгений… Евгений Покровский.
— Покровский, Покровский… Что-то я таких поэтов не припомню. Действительно, из молодых выходит, но уже с коркой члена Союза писателей в кармане. Член?
— Член, но не Союза писателей…
— Погоди-ка, — оживился Кончаловский. — Рассказывал мне Женя Евтушенко про одного Покровского, который из Свердловска, своего тёзку, они в Юрмале пересекались. Говорил, талантливый парень, кое-что из его вещей даже читал. Правда, больше песни сочиняет и ещё, кажется, боксом занимается.
— Так ты и есть тот самый Покровский из Свердловска? — спросил Тарковский.
Я молча пожал плечами и со вздохом состроил мину, мол, раскрыли-таки моё инкогнито.
— Евтушенко толк в стихах знает, — констатировал Тарковский. — Не сильно торопишься? Присядь… Надо выпить за знакомство! Жора!
Мигом нарисовался официант.
— Свежую рюмку, будь добр. И вилку.
Хм, не чистую, а свежую. Оригинален даже в мелочах. Официант молча исчез, а я было хотел заявить, что недосуг мне тут с вами водку распивать, но затем подумал, что когда ещё появится шанс выпить с самим Тарковским? Да и с Кончаловским впридачу. Будет о чём детям и внукам рассказать. Надеюсь, что в этой реальности они у меня тоже будут.
Повернулся официант с рюмкой и вилкой. В рюмку режиссёр тут же плеснул водки и протянул мне. Потом налил себе и Кончаловскому.
— За знакомство!
— За знакомство! — повторил я и опрокинул в себя содержимое рюмки.
Взял с тарелки маринованный огурчик, закусил. Тарковский с Кончаловским тоже выпили, тоже закусили.
— Ты правда боксёр? — спросил Андрей Арсеньевич. — Что-то серьёзное выиграл?
— Да так, по мелочи, два подряд чемпионата СССР и чемпионат Европы этого года.
— Ничего себе мелочь! — воскликнул Андрон. — Чемпионат Европы, это, наверное, серьёзный турнир?
— Серьёзный, но вот когда выиграю Олимпиаду — смогу сказать, что кое-чего в боксе добился. Или хотя бы чемпионат мира. Но он пока не проводится, так что нужно побеждать на Олимпийских играх.
— А когда они?
— В следующем году в Мюнхене.
Млять, насколько же далеки творческие люди от спорта, даже не знают, когда Олимпиада проходит… И тут же невольно вспомнилась история с палестинцами и израильскими спортсменами, которая то ли случится, то ли нет — многое зависит от того, насколько серьёзно комитетчики во главе с Андроповым отнесутся к моим предупреждениям.
— Поедешь?
— Сначала надо отобраться.
— У тебя это получится, — уверенно заявил собеседник. — Я в людях разбираюсь и могу немного предсказывать будущее. Это у меня от деда, известного украинского поэта и журналиста Александра Карловича, которого я, правда, не застал, он умер до моего рождения. Так вот моё чутьё мне подсказывает, что ты поедешь на Олимпиаду. А про медаль не скажу, туман дальше.
Он снова разлили водку на троих. У меня в голове и так уже малость шумело; со Стругацкими до этого пару рюмашек опрокинул, и ещё одну с режиссёрами. Теперь вот снова предлагают… Млять, сколько же в них влезает?
— У меня режим, ещё одну — и хорош, — твёрдо заявил я.
— Понял, — неожиданно легко согласился Тарковский. — Всё на алтарь будущей олимпийской победы. Давай за неё и выпьем!
Выпили. Закусили… Благодаря ускоренному метаболизму в желудке уже появилось свободное место, так что я не ограничился снова огурцом, подцепил из глубокой вазочки вилкой покрытый плёночкой слизи маринованный грибок и отправил в рот. А потом ещё один. Оставалось их там с десяток, ну я и не стал рефлексировать, тем более что вроде бы кроме меня на грибы никто больше не покушался. Отведал и маринованных помидорок… В целом ассортимент напоминал посиделки в деревенской избе, только что сала не хватало, да вместо самогонки была «Столичная».
— А ты что из наших работ видел? — неожиданно сменил тему Тарковский.
Вопрос слегка поставил меня в тупик. Так-то я помнил практически все фильмы Тарковского и многое из того, что снимал в моей прежней реальности Кончаловский, но был риск допустить ошибку в дате, называть ещё не снятый фильм.
— У Андрона Сергеевича видел «Первый учитель», «Историю Аси Клячиной…», «Дворянское гнездо» и «Дядю Ваню». У вас, Андрей Арсеньевич — картины «Иваново детство» и «Андрей Рублёв».
Кажется, по датам не ошибся. Хотелось бы верить, чтобы не попасть впросак. Всё-таки попал.
— Лента выходила в укороченный прокат и сильно порезанная, под названием «Асино счастье», — поморщился, словно от зубной боли, Кончаловский. — Положили, сволочи, на полку.
— Да-да,
