Пятнадцать ножевых - Алексей Викторович Вязовский
Водила нам попался живописный. Лет шестидесяти, с торчащими во все стороны какими-то пегими волосами и густым украинским акцентом. Когда первый раз рот открыл, то оттуда выглянул единственный клык, длинный и желтый. Впрочем, Мишу Харченко это не смущало ни грамма. Он тут же начал юморить и смеяться собственным шуткам.
— Ох, доктора, сейчас выдам вам историю, мне вчера кум пока рассказал, я три раза чуть не обоссался! Короче, пришел мужик к врачу, тот ему с порога — на, выпей таблетку. Не, представляешь, не спросил ничего, так сразу, на лекарство! — Харченко захихикал. — Ну, этот выпил, сидит и спрашивает, а что за действие у порошка? А тот ему говорит… — тут Миша загоготал, вспоминая смешную концовку, и потом продолжил, при этом совершенно нагло подрезая троллейбус: — Сейчас узнаем! Нет, представляете, дал таблетку и не знает от чего!
Я промолчал. В следующую субботу этому анекдоту исполняется примерно триста лет. Его знают все первокурсники. И всё остальное население планеты. Вот вчера водитель Харченко стал последним землянином, которому его рассказали. Повезло нам с шофером. Будет петросянить круглосуточно.
Первый вызов и вправду был с давлением. Пока Томилина расспрашивала восьмидесятилетнего дедулю что да как, я без всяких команд измерил артериальное, засунул клиенту термометр под мышку, посчитал пульс. Сто лет этим не занимался, всегда помощники были. А тут сам. Непривычно, но руки помнят.
— Кардиограммку делаем? — спросил я, приглашающе вжикнув «молнией» на чехле.
— Да, конечно, — чуть растерянно ответила Елена Александровна, недоверчиво косясь на прибор. Похоже, этот навык у нее не очень развит.
Прицепил электроды, вспомнив, что «каждая женщина злее черта». Это такая памятка, чтобы не забыть, какого цвета проводянку к какой конечности цеплять. Пощелкал переключателем, снял ЭКГ. Просто как мычание. Одноканальный кардиограф, без всяких наворотов. Кто хоть раз пользовался, никогда не разучится. Расписал отведения, заодно глянул, нет ли чего страшного. Я не специалист и с умным видом про направление вектора электродвижущей силы рассуждать не смогу, но признаки катастрофы увижу. Ну, и отдал докторше, тихо добавив: «Ничего особого». Та с умным видом протянула ленту между пальцами, хорошо хоть не вверх ногами, и изрекла вердикт: «Нормальная кардиограмма». Воткнули деду в тыл дибазол с папаверином, подождали минут пятнадцать. Ага, начало снижаться потихонечку. Можно и ехать.
Да тут же многоразовые шприцы! Вот это песня, пипец какая грустная. Иголки тупые и гнутые. Кстати, мытьем, обработкой и даже заточкой занимается аптекарша. Поршни, конечно, безбожно пропускают. В мышцу колоть еще куда ни шло, а вот с венами может превратиться в серьезный квест. Сочетание тупой иголки, толстой шкуры и слабеньких извитых вен, прячущихся глубоко под кожей — тот еще аттракцион.
Ну, и понеслось. Вызова сыпались один за другим. Давление, «всё болит», перелом предплечья, еще гипертоник. На станцию заезжали, даже чай попили. С Томилиной пообщались немного, вроде ничего девчонка, без закидонов. Закончила лечфак стомата, в разводе. Это я специально не спрашивал, сама брякнула что-то про бывшего. Москвичка, живет с родителями. Кстати, за фишку с кардиограммой спасибо сказала.
К часу ночи вроде как население начало успокаиваться и я даже прилег подремать. Но натренированный мозг не пропустил вопль «Седьмая! Томилина, Панов!». Вот странное дело: других не слышишь, а свой вызов — сразу просыпаешься. Посмотрел на часы — четыре тридцать. Быстро собрался, проверил, не вывалились ли во сне наркотики из кармана, схватил чемодан — и вперед.
Возле «рафика» уже поеживался Харченко. Двигатель уже завел, проснуться окончательно пытается. Вышла Томилина, на ходу засунула бланк вызова в планшет. Сели, поехали. Повод — трудно дышать. Дама, семьдесят два. Хорошо, хоть у Миши анекдоты кончились на сегодня.
Приехали, дом — хрущевка без лифта, нам на третий этаж. Дверь приоткрыта. Ждут, значит. Только дошли до больной, я сразу понял — покой кончился. Дамочка, весом сильно за центнер, лежала на кровати, ее кожа стремительно приобретала цвет, который романтики называли «мертвенная бледность». Одышечка за сорок, и весьма хорошо слышные свист с бульками. Поздравляю с отеком легких.
Смотрю на свою начальницу, а она как-то немного в прострации. Первый раз, что ли? Чем тогда в интернатуре занималась? Я к ней подошел и подтолкнул к столу. Типа, сядь и не мешайся. Вслед за нами в комнату протиснулись родственники и я начал организовывать медпомощь.
Приволокли кресло и общими усилиями пересадили даму в него. С таким состоянием лежать не очень полезно для жизни. Видать, родственники поздно услышали дыхание паровозного типа, залежалась женщина. Меряю давление — сто шестьдесят на сто десять. Ну хоть не шок. Уже чуть легче. Выгнал домашних из комнаты, дабы не поглощали столь нужный кислород. И не мешали процессу. Без свидетелей всегда проще.
Пока я искал посуду для ампул, чтобы они не валялись по всем углам, Томилина, наверное, немного пришла в себя и решила принять участие в лечении. По крайней мере, когда я развернулся, она уже пилила ампулу.
— Эуфиллин? — предложила она. — И преднизолон? Одышка же.
— Похороним пациентку, — тихонечко сказал я ей на ухо. — Тут же отек легких, не бронхиальная астма. Злокачественная тахикардия — и пиши привет.
— Ой, — ампула выпала и покатилась по столу, я на самом краю успел поймать ее. — Что же… — она прикрыла рот рукой. И, похоже, опять из процесса лечения выпала. Чем подсказывать ей каждый шаг, лучше сделать всё самому.
— Давай я разберусь тут. А ты мухой в машину — Елена меня выбесила и я перешел на «ты». — тащи кислород и кардиограф. Быстрее только!
Подействовало. Времени на уговоры нет, у женщины скоро пена из легких попрет. Ладно, пока живительный баллон принесут, начнем с главного. Если уже булькает, то надо сушить. А лучше морфия для этого еще не придумали. Ну вот, куб наркоты, десять физраствора, и погнали. Хорошо, что в вену удалось с первого раза попасть. Тетка терпеливая, молодец, сидит и не шевелится.
Морфий надо вводить медленно, а то у пожилых можно нарваться на остановку дыхания. А это, считай, верные похороны. Я уже заканчивал, когда в прихожей загрохотала медоборудованием Томилина. То, что углы поббивала, это фигня, не нам это ремонтировать. А поломает кардиограф — мне же его сдавать. Думать надо!
Я подключил кислород,
