Кровь над короной (СИ) - Романов Герман Иванович

Сейчас Юрий Юрьевич, со всей своей горячностью, буквально продавливал через депутатов местного ландтага законодательный прецедент регламентации крестьянских повинностей, ограничивающий барщину тремя днями. И фактически добился своего — теперь нужно было ждать депутатского патента, который последует в самое ближайшее время, которое потребно любой женщине для вынашивания новой жизни.

Панину такое новшество определенно понравилось — ограничение крепостничества Никита Иванович считал великой пользой и для русских крестьян. Только не имел такой неуемной энергии, бьющейся через край, как этот старик, что недавно похоронив свою жену, был готов сочетаться узами брака с внучкой престарелого фельдмаршала Миниха, которая была его моложе больше чем на тридцать лет.

Так что Панин симпатизировал далеко не дряхлому Броуну искренне, только побаивался — тот настолько бывал непреклонен и «горяч». Даже сама императрица Екатерина Алексеевна всегда принимала ирландца в присутствии свидетелей, дабы не вводить искренне уважаемого ее рижского генерал-губернатора в «искушение» с «горячечным припадком», от которого могла пострадать ее репутация.

Так что заверениям заслуженного генерала можно было верить, и Панин с небольшим конвоем отправился в Митаву. Там передал орденской знак святого Андрея Первозванного со звездой и голубой лентой наследнику престола, и, миновав южную границу Курляндии, достаточно быстро направился к Мемелю. На литовской стороне его ожидали пруссаки с фон Бергофом, и вот он в городе, где ему был отведен большой дом.

— Надеюсь, что теперь вы, Карл, скажите, с кем мне предстоит в дальнейшем вести переговоры, выполняя повеление императрицы? К сожалению, меня не встретил русский посланник, отсутствие которого может серьезно сказаться на нашей дальней шей беседе.

Панину определенно не нравился взгляд посланца прусского короля, какой-то лживый и увертливый, совершенно неискренний, хотя фон Бергоф старался выглядеть доброжелательно.

— К сожалению, граф, но бывшая императрица ввела вас в заблуждение. Переговоров с моим королем, интересы которого я сейчас представляю, не будет, к моему великому огорчению.

Никита Иванович моментально обратил внимание на слова «бывшая императрица», и буквально заледенел душою. Такими фразами дипломаты зря не бросаются, здесь они очень осторожны — тут «казус белли» может оказаться, если сведения неверны. А потому сразу напрягся — Екатерина Алексеевна уехала из Риги, в которой еще должна была оставаться неделю и посетить курляндского герцога Бирона в Митаве, в Санкт-Петербург после известия о гибели своего фаворита, князя Григория Орлова.

Панин всеми фибрами души ненавидел все это семейство, что в столице во всеуслышание называли «орлами Екатерины». Но, являясь воспитателем цесаревича Павла Петровича, с возведением на российский престол которого связывал все свои надежды, не мог сочувствовать освобожденному из «секретного каземата» Иоанну Антоновичу.

Наоборот — воцарение бывшего императора ставило крест не только на его планах, но и несло неизбежную опалу. А, возможно, неправедный суд и даже казнь — ведь в Шлиссельбурге остались направленные им в цитадель листы инструкций и письма, которые можно было трактовать как душе угодно. Понравиться Иоанну Антоновичу собственноручные строчки графа Панина не могли по определению.

— Что произошло в нашей столице?

Голос Никиты Ивановича осел, негромкие слова еле вышли с хрипением из осипшего горла.

— Девятого числа этого месяца Санкт-Петербург присягнул бывшему императору Иоанну Антоновичу, который снова стал самодержцем российским. Мы узнали о том вчера, и сами не знаем, как отреагировать на это известие. Но наш король правит благополучно среди верноподданных, и вскоре примет решение, которое отвечает его интересам.

— Я должен немедленно выехать в Ригу, барон…

— А почему вам не уплыть в Голштинию, куда направился ваш воспитанник бывший цесаревич Павел Петрович? В гавани стоит корабль, на котором вы можете туда немедленно отправиться. Ваш долг, как учителя, быть рядом со своим учеником. Там вас будет ждать и царица Екатерина, что является вдовствующей герцогиней…

— Я служил российской императрице, — после долгой паузы отозвался Никита Иванович, скривив пухлые губы, — но отнюдь не наследнику и вдове голштинского герцогства!

— Ваш брат Петр убит под Шлиссельбургом, опала ждет вас, причем, скорее всего, даже плаха! Известно, что на вас выписан розыскной лист, по вашему следу идут люди из Тайной Экспедиции! Вы можете немедленно отправиться к вашей покровительнице, которой преданно служили — в данный момент корабль Екатерины Алексеевны зашел в Мемель, и она ждет вас с наследником престола…

— Возможный в будущем шведский король не может быть моим учеником, — глухо произнес Панин, отчетливо понимая, что теряет последнюю надежду на спасение. Но долг перед державой он всегда ставил превыше всего. — Я всегда честно служил российским императорам с императрицами! И обязан вернуться в Санкт-Петербург и дать полный отчет государю Иоанну Антоновичу в своих деяниях! И предстану перед судом Сената, если монарх сочтет мои действия заслуживающими наказания!

— Наш король представит вам убежище в одном из своих замков, если вы пожелаете! Вам ничего не будет угрожать — прусская честь тому порукой! Вы займете, граф, достойное место при нашем дворе, если не пожелаете отплыть в Голштинию. На корабле вас ожидает Екатерина Алексеевна, ваша законная императрица…

— Императрицей она являлась, но отнюдь не по закону, — отрезал Панин. — А таковой она быть уже не может, раз бежала на корабле от своих верноподданных. Мне поделом, что служил такой особе, но долг повелевает мне немедленно уехать в Россию…

— К сожалению, граф, но этого позволить мы не можем, — Бергхоф позвенел серебряным колокольчиком, а потом еще раз, но очень коротко. И с усмешкой произнес:

— Вы нужны моему королю, так как знаете очень много о наших общих делах. А потому будете нашим «гостем», пусть и помимо вашей воли. Я сделал все что мог, пытаясь уговорить вас не делать опрометчивых шагов. Так что, майор, арестуйте графа немедленно!

Последние слова барона адресовались прусскому офицеру в белом колете, с ним вошли и четыре кирасира. И в этот момент в доме внезапно загрохотали выстрелы…

Глава 15

Санкт-Петербург

Иоанн Антонович

вечер 12 июля 1764 года

— Свихнуться можно в этом долбанном государстве! Сидел в камере спокойно, никому до меня дела не было, а тут навалились гурьбой, со всех сторон, делами заваливают. И все нужно делать срочно, а работы прорва, конь не валялся!

Иван Антонович пребывал в сильном раздражении и скверном состоянии духа, если не сказать больше. Хотелось материться, ругань лезла сама из горла, но приходилось себя сдерживать и сохранять хладнокровие — нет ничего так бросающегося в глаза подчиненных, как истеричный начальник. А потому каждую секунду нужно помнить об этом и соблюдать олимпийское спокойствие, излучая уверенность и невозмутимость.

Никритин уселся на мягкий диван, взял листок бумаги, что продиктовал в крепости Маше — как давно это было, даже воспоминание о бомбардировке стало стираться из памяти. Будто где-то далеко осталась та мимолетная гражданская война, о которой сейчас напоминали только обрубки пальцев, тоскливо ноющие.

Плата за власть!

Иван Антонович пробежал взглядом по пунктам, касавшихся работы Военной Коллегии, которую возглавил фельдмаршал Миних. Мысленно отметил, что сбросил на старика чудовищную прорву работы. Нужно было изменить многое, но главное — бережное отношение к людям. В рекруты шли с диким нежеланием, чтобы контингент не разбежался, куда глаза глядят, новобранцам забривали лоб.

Но потери были просто чудовищные, тут и войны не нужно было — от недоедания, жестокого обращения, худой одежды, и главное — болезней, что косили контингент подобно пулеметам. Самые элементарные гигиенические правила не соблюдались, от плохой воды были вспышки инфекционных заболеваний, от дизентерии до холеры, поносом маялась добрая треть армии. А какие из них вояки будут, если роты чуть ли не в полном составе по кустам со спущенными штанами сидят.