Граф (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— Ты что себе позволяешь?! — воскликнула она, резко встав и уперев руки в боки. — По какому праву ты меня позоришь прилюдно?!

— Позорю? — несколько опешил тот.

— Да! Позоришь! Ты мне не муж, не брат, не сын и не отец. По какому праву ты смеешь оставаться со мной наедине? Да еще так бесцеремонно и прилюдно?

— Я… ты меня не так поняла.

— Да? А как я тебя должна понять?

— Мне с тобой нужно поговорить. ОЧЕНЬ нужно. С глазу на глаз. Если не тут, то где?

— Поговорить, говоришь? — напряженно переспросила Прасковья, прищурившись.

— Да. Это касается нас.

— Нас? — удивилась она. Чуть помедлила. И что-то для себя решив, пошла к двери, походу бросив, — на стене поговорим. Там и на виду у всех, и вдали от лишних ушей.

Вышла. И пошла туда.

Петр же поспешил за ней. Лишь зыркнув недовольно на ткачих, что стояли у двери и никуда не уходили. Они за свою старшую явно переживали. Более того, эти «букашки» глядели на главного человека в крепости с осуждением и недовольством. Молчали. Но взгляда хватало за глаза. Лучше бы матерились…

Вышли они на стену.

— Ну, о чем ты хотел со мной говорить? — кутаясь в теплый плащ, поинтересовалась женщина.

— Я виноват перед тобой. Там, у реки.

— Так ты об этом хотел поговорить? — фыркнула Прасковья. — Я ухожу… — добавила она и начала разворачиваться. Но Петр ее схватил за руку.

— Постой. Подожди. Просто выслушай меня.

— Почему?

— Потому что я люблю тебя. Жить без тебя не могу.

— А тогда чего же сбежал и опозорил меня?

— Прочти это, — произнес Петр, ловко вытащив из одного футляра грамотку.

— Что сие?

— Выписка от Разрядного приказа.

Прасковья приняла свиток. Развернула его. И медленно прочитала вслух. Свернула. И вернула Петру.

— Я и так об этом догадывалась. И решила, что ты меня в жены брать не хочешь. Брезгуешь.

— Вздор! Вот! Читай и этот! — протянул ей второй свиток Петр.

И вновь урок чтения вслух.

Пауза.

И еще раз. Только медленнее и вдумчивее.

— Это как понимать?

— Так и понимать. Венчан я был. Оттого и не мог взять тебя под венец. Понимаешь? И раскрыться не мог. Опасался, что моих близких перебьют, как магнат тот и сказывал, прямо у меня на глазах. Скрывался. В другую державу уехал. Нищим прикидывался. Потом вот в глуши жил…

— Ты думаешь, что я бы тебя выдала?

— Не мог я рисковать. Опасался, что, если узнают, что и ты мне дорога, тебя тоже убьют. Только лишь поняв, что тебя теряю, открылся Андрею и помощи у него попросил. Не смог более терпеть.

— Поверить не могу, — покачала она головой. — В нашей судьбе участвую и патриарх, и Царь…

— Только благодаря графу.

— Ну да… Разумеется… Что с той семьей?

— Венчались мы без свидетелей и без дозволения опекуна. Посему патриарх брак не законным и признал.

— Священник решился на такое дело? Не поверю.

— Мы прибыли к нему как простые селяне. Девушку представил сироткой и бесприданницей, а сам сказался бобылем, что тут на заработках. Он нас и обвенчал.

— Без свидетелей?

— Служек позвал.

— То есть, брак законный?

— Нет! Какие это свидетели? Их ведь чин по чину нужно выбирать. Да и обманули мы священника. Вот патриарх и признал сие венчание не действительным. Значит так и есть. И я могу тебя смело теперь вести под венец.

— Как? Под своим вымышленным именем?

— Нет. Под своим законным именем. Под Георгием. Царь ведь признал меня и на службу записал, как отъехавшего из Литвы по притеснениям великим воина. Так что больше никаких тайн и лжи.

— А что с твоей женой ныне?

— Бывшей.

— Бывшей женой.

— Ее выдали повторно замуж через полгода после того, как она родила дите.

— И не побоялись, что вскроется ее венчание?

— Село то, где церквушка стояла, разбойники в первую же зиму после венчания нашего разорили. Людишек всех перебили, включая священника со служками. И пожгли бумаги. Так что, ни видаков, ни бумаг более нет. Оттого кто бы сие вскрыл? Разве что я. Но я надежно схоронился, дабы родичей моих не перевели.

— А дите?

— Дочь. Она в Туле. У Андрея. Ее вывезли из Литвы и определили к Андрею в воспитанницы.

— Видел ее?

— Да. Но что я ее отец она не знает.

— Зачем ее вывезли? Да еще и Андрею под руку приставили, — после небольшой паузы спросила Прасковья, нахмурившись.

— Магнат тот теперь у Государя нашего вот где! — сжал кулак Георгий. — Он сам ее и передал в знак доброй воли. А если брыкаться начнет, так Царь наш всей Литве о его делишках поведает.

— Ой ли?

— Магнат тот мне примирительное письмо написал. Сказал, что дело былое. И поминать о том не стоит. И даже денег прислал. Тут ведь как все обстоит? Царь вроде и помог своему слуге верному, Андрею, что за своего слугу просил. Вроде и милость. Но на самом деле — подарок великий от нас. Тот ведь магнат ранее держался очень своевольно. И про Царя иной раз гадости сказывал. А ныне стал его верным проводником воли в Литве.

— Неужто одно только слово Царя таких дел наделает? Чего ему боятся?

— Не просто слово. Я ведь все как на духу выдал. Он проверил. Так и есть. Так и получилось… Так что магнату теперь никуда не деться. Разве что в петлю или на войне голову сложить, дабы позора не терпеть. Но так Царь может его и посмертно ославить. Через что навредить роду безгранично. Позор то какой! За подопечной не усмотрел. Да как! Замуж выйти успела! А потом, скрыв это от всех, выдал ее повторно замуж, в нарушение законов земных и небесных. И обрек того несчастного на беду великую. Ведь дети его от такого брака — бастарды. И их надобно теперь признавать, чтобы наследство им чин по чину передать. Да и даже после усыновления — все одно — смотреть на них станут косо. В общем — бедствие немало. И это только начало. Считай можно за такие дела так ударить по магнатскому роду, что только перья полетят. Сами же шляхтичи его растерзают. Многое там вскроется…

— Ну… сомнительно мне сие кажется. Ну да ладно. Государю виднее. А родичи твои?

— Я им уже отписал письмо и пригласил сюда, на московскую службу. Рассказав о том, как устроился.

— Они знали о твоем том браке?

— Нет. Не успели. Мы его скрывали.

— Не боишься, что они от тебя отвернутся? Чай на крестьянке жениться надумал. Позорище же! Для шляхтича же!

— Ну какая ты крестьянка?! — воскликнул Георгий. — Ты же мастерица. Первая среди ткачих ковровых всея Руси. Вон — заведуешь целой мастерской большой.

— Мануфактурой, — поправила его Прасковья, вспомнив слова Андрея.

— Ну да. Манухвактурой. Сие есть больше, чем любая мастерская. И ваши товары каждый год тысячи рублей приносят. Есть чем гордится!

— И все же… К тому же я сирота.

— Это не важно. Это все не важно.

— Не важно… — покачала она головой. — Надеюсь в этот раз ты обвенчаешься по-людски? Или тоже тайком в церковь пробираться станем?

— Не напоминай, — хмуро отмахнулся Георгий. — Я до конца Рождественского поста сдаю дела своим помощникам. И в Тулу еду. Там чин по чину и обвенчаемся.

— В Тулу? — переспросила несколько растерявшись Прасковья. — Но…

— Андрей решил поставить меня старостой крепости тульской. Комендантом, как он сие зовет. Дабы за ней следил и оборонял, в случае чего. Даже когда полк в походе. Мне надлежит будет создать городскую стражу и заняться подготовкой ополчения на случай тяжелой осады. Чтобы каждый мужчина был способен хоть как-то уязвить неприятеля.

— А как же мы жить будем? Ты там. Я здесь.

— Почему здесь?

— Я над коврами старшая. Куда мне от них? Али хочешь, чтобы я все бросила?

— Хочу. — порывисто произнес Георгий. — Но Андрей не даст. Для тебя у него новое дело есть.

— Детей рожать его верному соратнику? — усмехнулась Прасковья, явно раздосадованная тем фактом, что ей придется бросить полюбившееся дело.

— Он задумал кое-что важное. И ты ему в том великая подмога… — начал говорить Георгий и изложил Прасковье идею ремесленного училища. Учебного заведения, в котором она будет заведовать женской секцией. Андрей ведь ткацкую мануфактуру собирался в скором времени открывать. И ему требовалось много хоть как-то квалифицированных ткачих. Сама Прасковья, правда, специализировалась на коврах, а не тканях и в этом смыслила не больше иных. Но благодаря Андрею очень недурно уже разобралась в концепции мануфактурного производства и прониклась духом стандартизации да разделения труда. Посему была в сем деле крайне полезна.