Татьяна Апраксина - Башня вавилонская
Главное везение Лима — не в том, что он уцелел при покушении, а в том, что именно сейчас стрелками и диаграммами, графиками и сегментами на круге его благополучие и активность тесно связываются со всем этим. Доход, успех, возможность вылезти из бесконечной, безнадежной непроглядной нищеты. Кто покушается на него — покушается на все это. Госпожа Бати на редкость благосклонна к гостю студии. Она действительно независимый журналист, самый настоящий, и вытаскивает сейчас Одуванчика к политическим высотам именно потому, что прошла с микрофоном половину планеты.
Есть люди, которые растут на том, что губят чужие шансы. Госпожа Бати не из них. Тоже приятно.
— Кооперативы — это прекрасно. А теперь посмотрите, как оно работает. — Линдерс, местный независимый эксперт по экономике. — Как вы только что сказали, господин Лим, Фе — район кукурузный. Как вы думаете, куда и по какой цене…
И дальше поплыли по экрану схемы и диаграммы, где мелкий кредит превращается в часть подвесного моста, а часть моста в сегмент цены на тонну, а сколько-то тонн, ушедших на сторону, в рабочие руки, а рабочие руки — в воду, а вода — в урожай и свет, и дорогу, а дорога в мелкие заводики, а заводики в денежный оборот и кредит — и дальше.
— Красиво, правда? Но знаете, что интересно? — говорит Линдерс. — Такую схему, правда не столь продуманную и не так тщательно подогнанную под мировой спрос, уже пробовали четверть века назад. И десять лет назад тоже начинали. Фонд Развития помните? И что получалось? Можно создать кооператив, можно слить ресурсы и решить какую-то задачу — но как только из этого пробуют сделать самодвижущуюся машину — не мне вас учить. Этот удрал с кредитом. Там сельский сход передумал и решил, что не нужна ему вода и те городские выдумки. Все равно толку не будет. Тут веками зарабатывали на том, что вязали веревки для мостов, а потому дорога им — что нож острый. А здесь все под себя подмял местный богатей со своими голубчиками. А тут завели плантацию листа на чай, да урожай на наркотики пошел — кокаин много больше денег приносит. Хочу ли я сказать, что на самом деле это же происходит и сейчас? Почти нет. Но за этим стоит внеэкономический фактор.
— Да, — кивает радостный Одуванчик, и в кои-то веки на клювастом ханьском лице написано что-то доброе, ласковое, признательное. Правда, с иронией. — Именно так. Раздавать деньги умеет любой фонд, любой генерал. А наши — брать и спускать, потому что когда настанет пора отдавать, кредиторов в очередной раз политикой смоет. Это мы проходили, верно. А я езжу по деревням, район за районом — и создаю инфраструктуру. Тот продает этому, этот продает тому. Заплаты ставлю, понимаете? Штопку. Это и есть мой внеэкономический фактор. Завязать людей друг на друга. Оно бы и само сложилось когда-нибудь, только нам ждать некогда. Никакого секрета тут нет. Наоборот, хотелось бы, чтобы моему примеру следовали почаще.
— Да, — кивает ему в ответ не менее радостный Линдерс. — И желательно, чтобы ему почаще следовали другие лица… недавно руководившие экстра-законными вооруженными формированиями и приобретшие соответствующую репутацию. Их, вероятно, реже будут пытаться ловить на слове. Ведь сейчас не менее половины сделок заключается под ваше прямое поручительство — и вряд ли стороны при этом имеют в виду вашу министерскую должность.
— Разве ж я против? — широко улыбается бригадир-3. — Места у нас на всех хватит, у нас работать некому — и репутации не у всех есть…
— Господа, — так же счастливо улыбается ведущая, — у нас еще будет время поговорить об экономике, напоминаю вам, что сегодня мы…
Прямой эфир сменяется короткой врезкой, резюме событий и первой половины передачи. Вторая возвращает зрителей к предыстории — к эпопее со звонком и письмом, и последовавшей за ними филиппикой в адрес Совета.
Дальше нарезка из комментариев старых — Франческо, Джастина, Максим, господин Матьё, господин ФицДжеральд, он сам, полдюжины европейских аналитиков, Моран — и комментариев новых, от тех же лиц и просто от значимых людей, сводящихся к… «даже паранойя должна быть сколько-нибудь реалистичной: невыгодно, глупо, и вдобавок неосуществимо».
Последнее не вполне точно, думает мистер Грин. Я, в той же Флориде, в свое время, сумел организовать покушение с люфтом в восемь часов. Без накладок оно, правда, не обошлось, мягко говоря, но преувеличивать все-таки не стоит. Можно, можно было бы и на Амаргона соорудить нечто за сутки. Но люди, посланные Советом, и люди, посланные Мораном, вели бы себя совсем иначе — даже в ситуации цейтнота пополам с непредвиденными обстоятельствами, вроде падающих на голову вертолетов.
А зритель пока в очередной раз узнает, что добрый друг и широкая душа Деметрио Лим решил вступиться за приятеля; что приятель подобное развитие событий в гробу видал — он вообще с господином полковником Мораном не желает иметь бесед иначе как перед лицом Конфликтной комиссии; что Сообщество тут вообще сбоку, но саму по себе инспекцию одобряет — а вот о реформе говорить рановато; что Деметрио Лим так себе представляет Совет по итогам событий прошлых лет (справка о событиях прошлых лет), что всех выпускников и студентов должны просто перебить, тихо или явно, и прочая красота неземная, наполовину знакомая, наполовину освеженная интервью, опросами и звонками в студию.
Разговор плавно переходит на политику Совета в отношении территорий вообще, залетает в Африку — и по ассоциации к Антонио да Монтефельтро, — набирает размах, накал и масштаб… эфирное время стремится к концу, и тут госпожа Бати достает из кармана припрятанную гранату.
— Вы, надеюсь, обратили внимание, что среди повторных интервью не было беседы с господином Матьё…
Мистер Грин улыбается. Не обратили. Беспокоить председателя МСУ из-за такой мелочи как покушение — неудачное покушение — на мелкого политика мелкой же концессионной территории, даже если эта территория — та самая Флореста? Кто же удивится отсутствию? Не рискнули. Или согласия не получили. Вот теперь удивляются.
— Поскольку я была первой, кто связался с канцелярией МСУ, и, как они выразились «во избежание утери корреспонденции», меня просили передать господину Лиму, что его официально вызывают в Лион. Для дачи объяснений по поводу его заявления. И выдвинутых в нем обвинений. Официальный документ соответствующего содержания уже направлен в министерство. — так, наверное, улыбаются бегемоты, наступив на голову особо надоедливому туристу. — Вы бы, наверное, уже получили его, Деметрио, если бы вас не задержали по дороге.
Деметрио возводит глаза к потолку студии с видом утомленного Сфорца.
— Пресвятая Дева Мария, — страдальчески, и даже без кокетства стонет он. — У меня же дел по горло. Год же кончается. Ладно, съезжу, уговорили.
«Занавес!», думает мистер Грин — и на экране действительно появляется заставка.
* * *К вечеру, к раннему и медлительному северному закату Анаит стало казаться, что информационная блокада — наиболее разумное решение полковника Морана за этот день. Ей вполне хватало информации… у нее в избытке было информации — доносов, жалоб, сплетен, угроз, предложений, намеков и живых картин. Слухи и сплетни, словно эхо, носились между стенами, многократно умножались, пересекались, дробились и перемешивались. Предложения, угрозы и доносы меняли масштаб. Снаружи их, может быть, развеяло бы ветром — а тут они шелестели, страшные и ужасные бумажные тигры. Чувство защищенности, окруженности уютом постепенно сменялось чувством окруженности, едва ли не клаустрофобией.
В принципе, в славной обители не происходило чего-то экстраординарного. Дрязги, свары, величайшие драмы и грандиозные конфликты в стакане происходили в любом учебном заведении, да что там — в любом большом коллективе без них не обходилось. Здесь только чуть другой масштаб, чуть другой привкус.
Снаружи тем временем кого-то убивали, на кого-то покушались, все высказывались — пожалуй, телевизор или новостная лента уже были бы лишними; или новости, или инспекция — но ее никто не отзывал. Забыли или не видели повода?
Зная Джона, скорее, не видели повода. Джона с его логикой, с его чутьем, с его как всегда многосложными целями хотелось привести сюда и познакомить со здешним бульоном, которому только молнии с небес не хватало для зарождения жизни. Познакомить и спросить: и вот это ты собирался реформировать? Этих людей и их связи между собой? У нас же был здесь наблюдатель, даже два наблюдателя — как вышло, что мы ничего не знали?
Может быть, подумала она следом, эти наблюдатели были из тех, которых больше нет. Наверняка. Еще здесь активно присутствовал да Монтефельтро, из оценок которого нужно извлекать квадратный корень, а потом брать от результата синус; он не сообщал, не считал нужным — хотя и ему, в конце концов, надоело. Есть ли у господина да Монтефельтро понятия о лояльности к кому-либо, и если есть, и если Моран под них подпадал, то что он должен был сделать, чтобы выпасть? Или нет, и Моран — вместе с университетом — служил полигоном для отработки очередных теорий на практике?
